Виктор Пронин - Не приходя в сознание
— Боже, в каком ужасном мире вы живете! — воскликнула Борисихина. — Скажите, Валентин Сергеевич, а вы сами верите во все это?
— Полностью принять эту версию мне не позволяют некоторые другие факты. Но и отказываться от нее я не имею права, да и не хочется, она многое объясняет.
— Слушая вас, я не могла поверить, что речь идет о моем муже, мне все время приходилось делать над собой усилие, чтобы помнить, что рассказываете вы не о преступнике международного класса, а о Борисихине... Нет-нет, так он вести себя не мог.
— Вы плохо знаете своего мужа, — заметил Демин. — Мы вообще плохо знаем людей, которые живут рядом.
— Как бы там ни было, все, что вы рассказали, заставляет меня иначе взглянуть на своего благоверного. Я, кажется, начинаю его уважать. Глядишь, и до любви дело дойдет, — добавила Борисихина невесело. — Неужели это бывает, чтобы столь злодейские поступки могли вызвать уважение и даже любовь к человеку?
— Дело не в злодействах. Просто вы убедились, что муж способен на сильные страсти, на отчаянные действия, что он решителен, когда дело касается вашего достоинства... Правда, форму он выбрал не самую лучшую, но это уже от слабости.
— Как знать, — улыбнулась на прощание Борисихина. — Да, а что говорит обо всем этом мой муж?
— Молчит. Не был, говорит, в больнице, и все тут. Я спрашиваю, может быть, кто-то сходил туда в ваших туфлях... И это отрицает. Не могли, говорит, с моих ног похитить туфли так, чтобы я этого не заметил. Я, говорит, не то что некоторые, с которыми подобное может случиться.
— Так он еще и шутит?! — восхитилась Борисихина. — Никогда бы не подумала.
Привели Мамедова. Он был бледен, густая щетина с невероятной скоростью покрыла почти все его лицо, придав ему скорбный и запущенный вид.
— Положение таково, — начал Демин. — Экспертиза утверждает совершенно уверенно, что на ваших брюках следы огня и кровь, которая по группам принадлежит двум пострадавшим людям — Жигунову и Свирину. Вам не хочется уличить экспертов в невежестве?
— Нет, не хочется. Ваши эксперты очень грамотные люди, и я искренне уважаю их за мастерство и добросовестность.
— Спасибо. Я обязательно передам им ваши слова. Но в таком случае как вы объясняете появление на ваших брюках столь зловещих следов?
— А! — Мамедов безнадежно махнул рукой. — Так ли уж важно, что я скажу, как объясню... Не поверите. И правильно сделаете. Такие следы, такие следы... Я даже не знаю, чем их можно обесценить.
— Вы поджигали дом?
— Что вы, Валентин Сергеевич! Как можно поджечь дом, в котором живут люди! И потом... Тогда я еще не терял надежды этот дом назвать своим.
— Что же произошло, Мамедов?
— Произошло то, что Мамедов оказался в опасности. По собственной глупости. Следы — это одно, но против меня говорит и долг старика. Две тысячи я ему отдал, а он мне отвечает, что вернет, когда у него будут деньги... Ха! Будто я не знаю, что, когда у него будут деньги, он их тут же пропьет. И правильно сделает, что еще остается старику... Но мне-то, мне обидно! А если мне обидно, думаете вы, Валентин Сергеевич, значит, у Мамедова есть основания для опасного преступления. Две тысячи рублей! Подумаешь! Если вы мне понравитесь, если вы у меня попросите, я подарю их вам не задумываясь!
— Вы это серьезно? — жестко спросил Демин.
— Вполне! А... — Мамедов осекся, склонил голову к плечу, словно пытаясь понять перемену, происшедшую в Демине, и наконец улыбнулся. — Простите... Получилось так, что я предлагаю вам деньги. Нет-нет, я только говорю о своем отношении к деньгам. Послушайте, как все произошло, Валентин Сергеевич. Вы не поверите, но я к этому готов. Приходим мы вдвоем с моей женщиной к Жигунову. У того гости. Говорить невозможно. Я ему о долге, о доме, о его обещании, а он мне в ответ — садись, дорогой, гостем будешь, семьдесят мне исполнилось. Что делать? Надо садиться. Сели. Я тост сказал, хороший тост, всем понравилось, все выпили. Еще тост, еще выпили. Пора уходить. Ушли. Я проводил женщину домой, потом сел на такси и поехал к Жигунову. Подумал, что гостей уже нет и мы можем поговорить...
— Итак, вы приехали к дому, — напомнил Демин.
— Совершенно верно. Приехал. Расплатился с таксистом, подхожу к дверям и вижу — в окнах огонь. Бросаюсь в дом, затаптываю...
— Что горело?
— Газеты на полу. Большая куча бумаги, тряпок... Такое впечатление, что кто-то стащил в кучу... Потом вижу — лежат люди, в крови. Я оттащил в сторону старика, Свирина, а потом испугался... Зайдет человек — что подумает? Подумает — Мамедов преступник. И я поступил не как мужчина... Убежал. И вот мне наказание.
— В котором часу это было?
— Стемнело уже, март, рано темнеет.
— Вы загасили огонь полностью? Он не мог снова разгореться?
— Разгореться? — Мамедов потер щетину, — Нет. Не мог.
— Вы ушли в калитку?
— Конечно. Куда же еще?
— Вас кто-нибудь видел?
— Думаю, что нет. Когда выходил, подождал, пока пройдут люди, сразу свернул в переулок. Старался, чтобы меня не видели. Ну что, верите, Валентин Сергеевич?
Демин вздохнул, прошелся по кабинету, снова сел. Ему хотелось верить Мамедову. В его голосе было что-то такое, что вызывало доверие, даже в выражении лица. Мамедова чувствовалась горькая искренность. Возможно, за ней стояло сожаление в содеянном, но логика поступков, логика характера сбивала с толку, и он не стал торопиться с выводами.
— Неважно, верю ли я вам сейчас, Мамедов. Ну, верю, ну, не верю... Следствие идет, улики против вас, и потому отпустить не могу! Терпите. Мужайтесь. Будем работать. Помогайте по мере сил. Я с радостью отпущу вас, но мне нужны основания. Скажите, когда вы второй раз вернулись в дом, там никого не было в полном здравии?
— Нет, — подумав, ответил Мамедов. — Я обошел весь дом, да что там обошел, я его обежал не один раз... Когда я увидел этих людей, среди них и женщина... Они так веселились за столом, и вдруг... Я растерялся...
— Значит, только эти четверо?
— Да, хозяин, Дергачевы и этот маленький мужичок, его фамилия Свирин.
— А когда вы приходили к Жигунову в первый раз, кто был за столом?
— Я уже рассказывал... Рассказывал правду, поэтому смогу только повторить. Если бы я врал, то кто знает, сейчас бы сказал что-то другое...
— Вы помните за столом высокого молодого парня с длинными волосами?
— Помню.
— Вы его знаете?
— Первый раз видел.
— Опишите его.
— Вы сами, Валентин Сергеевич, описали его... Высокий, молодой, длинные волосы, усики...
— Стоп. Подробнее об усиках, слышу об этом впервые. Раньше вы говорили, что он безусый.
— Усики неважные, жидковатые. Темные, концы вниз, по нынешней моде, слегка запущенные, их не мешало бы подровнять сверху, чуть укоротить снизу... Хорошо подстриженные усы встретишь нечасто... Вот и свои я уже не могу назвать хорошими. — Мамедов горестно потрогал пышные усы.
— Что еще можете сказать о том человеке?
— Он был с деньгами, — с неожиданной уверенностью сказал Мамедов. — Да. В тот день я вообще все, что касалось денег, замечал в первую очередь. Хотя сам о деньгах говорить не люблю, что-то в этом нехорошее, это все равно что обсуждать женщин. Настоящий мужчина этого делать не будет, хотя может любить и то и другое.
— И что же молодой человек? — Демин слегка подправил направление мыслей Мамедова.
— За столом возник разговор, что неплохо бы еще выпить... И тогда этот парень вынул из кармана двадцать пять рублей... Надо было видеть, как он это сделал... Последнюю четвертную так не отдают. Этаким легким движением, как бы отбрасывая руку в сторону, протянул деньги Свирину. Не глядя, заранее уверенный, что деньги возьмут и что надо сделают.
Демин представил эту маленькую сценку. Молодой парень посылает за выпивкой сорокалетнего мужчину, причем не просит его, ссылаясь на незнание города, почти швыряет деньги, уверенный, что их обязательно кто-то подхватит и тут же побежит исполнять поручение. И это при том, что он новичок в доме.
— Свирин сбегал за водкой?
— Это получилось как-то само собой, словно заранее все знали, что бежать ему. Хотя и парень, и Дергачев, и Михаил Жигунов были моложе, — произнес Мамедов с осуждением.
— За столом как-то отметили щедрость парня?
— Старик сказал, что, мол, заходи почаще, жаль, не знали тебя раньше. Парень ответил, что, дескать, не огорчайтесь, еще узнаете.
— Это была угроза или похвальба?
— Скорее похвальба.
— Не возникло никакой напряженности, взаимного недовольства?
— Нет, все смеялись над молодой женщиной, она быстро опьянела, ее увели в другую комнату, потом за ней пришел муж, ругался, ему предлагали выпить.
Позвонил Пичугин и пожаловался, что ему не удалось найти никого, кто купил золото у Дергачева. Он обошел все квартиры, многие утверждали, что слышали, будто Дергачев якобы продавал кому-то золото, но кому — неизвестно.
— Костя, покупателей нет вообще или они не признаются?
