Никита Филатов - Часы от президента
- Вон они! Все точно. Пошли?
- Спокойно.
Микроавтобус заполз передком на огромный валун, и стоял, почти уперевшись своими японскими фарами в небо.
Вокруг, конечно, ни души.
Однако, вместо того, чтобы сразу броситься к "мазде", Асхабов послал две группы на осмотр окресности - попадать в засаду ему больше не хотелось.
Потом вперед пошли бородач с миноискателем и ещё один сапер, и только после них командир гвардейцев приступил к самому главному.
Кабина была пуста.
- Ну, во имя Аллаха!
Задняя дверь микроавтобуса открылась легко, без скрипа.
- Господи...
На дне салона лежали два тела, накрытых большим и тяжелым куском брезента.
- Отойди-ка, майор! - Асхабов перегнулся внутрь, насколько это было возможно, и потянул на себя дальний край материи:
- Живой! Живой, да?
Тут и Владимир Александрович не разглядел даже, а угадал какое-то шевеление:
- Самошин? Ну, бляха... Живой!
Журналист был крепко-накрепко, по рукам и ногам спеленут парашютными стропами. Шея его профессионально фиксировалась петлей-удавкой, которая при этом удерживала ещё и забитый в рот кляп.
- Нож есть? А то задохнется от радости!
Опережая Асхабова, майор до конца сдернул с лежащих брезент:
- Гвоздюк?
- Вах-х...
Второго журналиста никто не связывал.
Нужды в этом, собственно, не было. Длинное, нескладное тело телевизионного оператора оказалось мертвым: одна ладонь у сердца, другая сжата в кулак.
На запрокинутом лице, вокруг синих губ темнели кровоподтеки.
- С ним что - все? Точно, да? - Не хотел верить себе Асхабов.
Владимир Александрович убрал руку с шеи покойника:
- Да. Уже давно...
- Ах, билять! Порву, падлы!
И в этот момент тихо, по-кошачьи всхлипнул Самошин...
* * *
Владимир Александрович обернулся на скрип дверных петель:
- Спит?
- Заснул. - Асхабов прошел к столу. - Убирать?
- Да, пожалуй. Мне достаточно.
Хозяин взял почти пустую литровую бутыль "Московской", закрыл её и упрятал в шкаф:
- Ладно. Аллах простит. Верно, майор?
- Не знаю. Я православный, нам разрешается...
Вообще-то, они с Асхабовым выпили всего по стаканчику, остальное водка досталось вызволенному из плена журналисту.
Вот ему-то как раз водочка пришлась как нельзя кстати...
- Успокоился хоть немного?
- Ну, в общем - да. Развезло парня, но это и к лучшему.
На крепость опустилась ночь, и Владимир Александрович опять остался один на один с начальником республиканской гвардии. Тусклая лампочка под потолком, стол, скатерть... Со стороны могло показаться, что Виноградов заглянул сюда просто по-соседски, на чашку чаю.
О главном говорить не хотелось.
- Оператора жалко.
- Этого, второго? Да, конечно.
Всем известно, что для заложников последние сутки перед решением их судьбы являются самыми тяжелыми. Страх и надежда, неуверенность и возбуждение сменяют друг друга, доводя людей до нервного срыва, непоправимо уродуя психику и даже порой - убивая.
Алексей Самошин ещё не скоро окончательно оправится от пережитого. А Виктор...
- Он что, действительно здорово пил?
- Да, постояннно. Зашибал... - Виноградов припомнил отечное, вечно похмельное лицо Гвоздюка.
- Он с какого года?
- Не помню. Лет на десять-двенадцать старше Алексея.
Конечно: возраст уже, подорванное алкоголем сердце. Вот и приступ. Самошин сказал, что Виктор даже не мучался - умер во сне, прошлой ночью. Когда стали будить, спохватились - ан, уже поздно!
Бедняга-журналист... Владимир Александрович представил себе, каково это ему было - пролежать несколько часов в полной неизвестности, спеленутым, посреди чужих гор.
Да ещё бок о бок с мертвецом.
Майора передернуло:
- Значит, что у нас получается?
- Да, собственно, хорошего мало.
Они оба старались "работать" с Самошиным мягко, без давления, но кое-что из его сумбурных, путаных обьяснений вытянуть удалось.
Во-первых, обстоятельства похищения. В целом они не отличались от официальной версии: выехали в горы, снимать репортаж про нефтепровод, сразу за перевалом "жигули" остановили вооруженные люди, пришлось пересесть в другую машину. Потом журналистам завязали глаза и повязки снять разрешили только в каком-то бункере...
Вообще, за время плена Самошин и Гвоздюк сменили несколько пещер и подвалов. Была, кажется, даже одна городская квартира. Но в подробностях, касающихся численности, вооружения, экипировки и мест базирования похитившей их банды Алексей пока путался - вполне естественно, эту информацию из него вынут позже московские профессионалы.
Кормили журналистов небогато, но вдоволь. Не били. Бытовые условия, конечно, убогие - каменный век, но жить можно.
Что же касается последних событий, то с точки зрения заложника они развивались так. Позавчера им с Виктором сообщили, что из России наконец прибыли деньги - все двести тысяч долларов. По такому поводу был организован даже праздничный ужин...
Но уже следующим вечером произошло что-то страшное: шум, стрельба, нечеловеческие крики. Когда все стихло, заложникам показали окровавленное тело. Якобы, человек под пытками признал, что послан для организации побега журналистов. И что ночью готовится нападение спецназа на лагерь... В подтверждение этого была продемонстрирована записка Виноградова.
- Саныч, я ведь сразу понял, что это ты писал! - Хитро улыбнулся уже окончательно осоловевший от выпитого Алексей. - Когда там насчет метро был намек... Насчет той истории, верно?
- Верно, - кивнул без особой охоты майор. - А потом что?
- Потом нам наручники надели. И сразу увели, суки... Куда-то ещё дальше в горы... А ночью Витька умер!
Самошин успел ещё поведать, как нынешним утром его связали, бросили рядом с покойником на пол "мазды" и отвезли в неизвестность.
После этого началась очередная пьяная истерика, и хозяин увел журналиста спать - под присмотр автоматчиков.
... Владимир Александрович зевнул:
- Ладно. Поздно уже... Я готов!
- К чему? - Поднял брови Асхабов.
- Ну, хотя бы выслушать ваши предложения. Предложения по версии, которая станет официальной.
- А в чем, собственно, дело? Что вас смущает, майор?
Виноградов отставил чашку:
- Ничего себе, шуточки... Самошин - это, конечно, хорошо. Но ведь бандиты нас все-таки надули, второй-то журналист вернулся мертвым! А российские деньги, между прочим, заплачены за обоих заложников, припоминаете?
Хозяин опять сделал удивленное лицо:
- Какие деньги?
Несколько секунд в комнате висела тишина - Владимир Александрович обдумывал слова собеседника.
Асхабов продолжил:
- Ведь кто вообще знает про то, что передавался какой-то выкуп? Про его размер? Никто! Просто будет заявлено: совместными усилиями дипломатов, а также правоохранительных органов обеих стран освобожден остававшийся в живых заложник. И второго бы спасли, но... Так сказать, несчастный случай, в котором меньше всего виноваты наши и ваши спецслужбы.
Виноградов вздохнул:
- Понятно. Красивая картинка... Вопросов нет.
- Да ни у кого их не будет, поверьте! Мировая общественность обрадуется до жопы, что хоть так эта история закончилась... А двести тысяч долларов для Москвы - не деньги, верно? Спишут, не впервой!
Возразить оказалось нечего:
- Спишут. Не впервой.
Ставки в игре значительно больше, чем портфель с валютой или даже судьба несчастного пьяницы-оператора. Кто-то там, наверху, привычно сдает карту, кто-то вистует, кто-то уходит без двух или остается при своих...
А вот сам майор в таком раскладе оказывается никому не нужен. Как раз, наоборот. Он теперь лишнее, а потому опасное звено в этой темной истории, потенциальный источник утечки.
Видимо, Асхабов почувствовал настроение гостя:
- Все в руке Аллаха!
- Посмотрим.
Глупо умирать заранее. Это мы всегда успеем... Поэтому Владимир Александрович сменил тему:
- Шамиля что-то давно не видно.
- Соскучились?
Виноградов с деланным безразличием пожал плечами:
- Вы сами сказали, что он доставит меня на границу.
- Шамиля пока нет. Он занят. Утром вернется...
Собственно, майора сейчас интересовало только, знает ли кто-нибудь кроме одноглазого про пистолет, лежащий сейчас у него за пазухой.
- Тогда я, пожалуй, пойду? Попробую заснуть?
Вполне возможно, Шамиль в суматохе просто забыл, что отдал ТТ Виноградову. Или не посчитал пока нужным доложить... Тогда у Владимира Александровича появлялся дополнительный шанс.
- Конечно. Спокойной ночи!
- И вам того же.
Поднявшись "к себе", Виноградов согнал с койки прикорнувшего на краю одеяла автоматчика:
- Все. Давай, брат, посиди снаружи...
Прежде, чем расшнуровать обувь, он прислушался к жалобному похрапыванию Самошина:
