Надежда Зорина - Превращение в зверя
— Андрей Львович?
Так и есть!
— Я в вашем дворе. Но Ольга Петровна забыла сообщить мне, в каком подъезде вы живете.
Андрей выглянул с балкона и сразу ее увидел: женщина, ну да, примерно тридцати трех лет, нервозно озирается и как-то неправильно, словно у нее вывихнута рука, держит трубку.
— Елена Владимировна, вы стоите прямо напротив — средний подъезд…
— Как?! — Женщина дернулась и чуть не выронила трубку. — Откуда вы знаете?
— Я смотрю на вас с балкона, поднимите голову, пятый этаж. — Андрей помахал ей рукой. Она тоже махнула и чуть не выронила теперь сумку. — Кстати, у нас не работает домофон.
Ему трижды пришлось повторить код подъезда — она никак не могла запомнить такого простого сочетания цифр, видимо находясь уже на последней стадии истерики, когда мозг отключается. Долго возилась с замком — наверное, пальцы дрожали и не попадали в нужные кнопки. Наблюдая за ее мучениями, Андрей уже хотел спуститься и сам открыть ей дверь, но тут наконец она справилась. Он услышал звук зуммера, увидел, как Кирюшина вошла в подъезд, затушил сигарету, собрал листки и отправился в комнату ждать.
Но прошло пять минут, затем семь, а клиентка его так и не появилась. В раздраженном недоумении он стал бродить взад-вперед по комнате, заглянул к Сашеньке — тот в упоении грыз слоновье ухо и был, по-видимому, вполне доволен жизнью в одиночестве. Прошло еще несколько минут. В голове ни с того ни с сего возникла строчка из дурацкого стихотворения, напечатанного однажды — вероятно, в виде хохмы — в Татьяниной газете: «На станции переливания крови спекулируют кровью!» — и отвязаться от нее не было никакой возможности. Расхаживая туда-сюда, чеканя свои шаги под эту идиотскую строчку, Андрей дошел до окна, выглянул во двор. От подъезда дома напротив отъехала «скорая помощь». Коллеги клиентки, подумал он почему-то злобно. Ну и где она? Елена Владимировна, врач скорой помощи, жутко нуждающаяся в экстренной помощи, где вы, куда подевались? Может, она на лифте не ездит? Есть у него одна знакомая с лифтофобией. Грузная женщина с больным сердцем, все боится, что умрет от сердечного приступа именно в лифте, и потому на любой этаж таскается пешком — парадокс! Может, и у этой такая же фобия?
Нет, черт возьми, в любом случае должна была бы уже дойти. Тут что-то не то. Забеспокоившись, Андрей вытащил телефон и нажал на вызов. Долго слушал гудки, но ответа так и не дождался. Да что это такое?! Он посмотрел на номер — все правильно: вот он, последний входящий, она ему звонила пятнадцать минут назад. Снова нажал на вызов — никакого результата: звонки проходили, но на том конце никто не отвечал. Поставил на автодозвон, подошел к входной двери, зачем-то заглянул в глазок — понятное дело, никого он не увидел. Зато услышал приглушенную мелодию звонка: надрывно-веселый мотив тарантеллы Гаврилина. И понял, что это он своими бесплодными, но упорными попытками соединиться с Кирюшиной ее рождает. Словно боясь спугнуть звук мелодии, Андрей осторожно, стараясь не щелкнуть замком, открыл дверь, выглянул на лестничную площадку — никого. Но звук не прекратился, наоборот, стал различимее. И тут на глаза ему попалась женская сумочка. Она лежала на ступеньке возле перил — бежевая кожаная, очень похожая на ту, которую он видел несколько минут назад с балкона в руке Кирюшиной. Да что там — ее это сумочка! Не отключая телефона — мелодия продолжала звучать, — Андрей бросился вниз по лестнице. Добежал до первого этажа — никого, выглянул из подъезда во двор — нет никакой там Елены Владимировны. И никого нет. Вернулся на свой этаж, поднял музыкальную сумку, и только тут догадался наконец отключить телефон. Не заходя в квартиру, прямо на площадке, открыл сумку. Сложенные вдвое листы договора, паспорт, диплом об окончании мединститута, довольно внушительная пачка денег, дамские мелочи, чистый носовой платок, апельсиновая жвачка, дорогая старинная брошка, но со сломанной застежкой — по виду давно сломанной, таблетки: обезболивающие, сосудистые, желудочные… Странное, очень странное содержимое! Такой набор вещей может оказаться у человека, в спешке или в сильном волнении собирающегося покинуть дом, надолго, может быть, навсегда. Взять самое важное и необходимое — почти неразрешимая задача, потому что мысли от волнения путаются, потому что все кажется важным. Документы и деньги — это прежде всего, с этим понятно, а дальше? Андрей представил, как Елена суетливо движется по своей квартире, берет какую-нибудь вещь и тут же ее отвергает, голова болит, сообразить невозможно… Что она ему говорила по телефону? Что ночевала сегодня не дома? Тот, у кого она провела эту ночь, оказался еще опасней?
Жаль, что он так невнимательно отнесся к ее словам, очень плохо, что не попытался поговорить с ней. Где теперь ее искать, что вообще делать?
Из-за двери раздался отчаянный плач Саши. Андрей побросал в сумку извлеченные из нее вещи и бросился в квартиру. Сашка беспомощно барахтался на полу, правая ножка застряла в прутьях манежа — видимо, хотел выбраться, да неудачно. Никитин высвободил ребенка, взял его на руки, успокоил, поднес к окну, развлекая.
— Смотри, какое интересное дерево! — наигранно-весело воскликнул он, думая о своем. Сашка развлекаться рассматриванием голого ноябрьского дерева не пожелал, от окна отвернулся, заворчал, требуя других развлечений. — Качели! — догадался Андрей.
Этот выбор ребенок вполне одобрил. Усадив сына на качели, раскачивая его одной рукой, он достал из сумки договор, перечитал его, словно надеялся, что это как-то прояснит ситуацию. Нет! Так его еще никто не подставлял! Прямо из-под носа, из его собственного подъезда умыкнуть клиента! Да нет, это не его подставили, это он сам себя подставил, не понял всей серьезности ситуации, а Кирюшина ведь говорила… Черт, черт, черт! Что стоило выслушать ее, что стоило встретить? Черт! — громко выругался он и, бросив на качелях озадаченного Сашку, с договором в руке ринулся из детской. Теперь он просто обязан ее найти и спасти, теперь он просто не имеет права бросать свою клиентку. Подбежав к столу, Андрей схватил ручку, расправил смявшиеся листы договора и в графе «директор агентства А. Л. Никитин» расписался, яростно надавливая на стержень, утверждая свое решение немедленно начать работу.
На минуту ему стало легче, словно он частично искупил свою вину перед Кирюшиной, словно сделал небольшое, но доброе дело. Но тут же понял, что ничего доброго не сделал, да и сделать сегодня не сможет, связанный по рукам и ногам Сашкой. Татьяна приедет только завтра, когда Настю выпишут из больницы, вообще непонятно: аппендицит, к счастью, не подтвердился, но был же отчего-то у нее приступ — необходимо провести полное обследование.
Андрей вернулся к Саше, тот скуксился и начинал уже хныкать: все утро бросают ребенка на произвол судьбы. Он снял его с качелей, поносил немного по комнате — от малыша пахло подгоревшей кашей.
— Бедный ты мой! — Он прижал Сашу к себе. — Бедный, бедный, заброшенный ребенок!
— Пух! — весело воскликнул бедный ребенок и схватил Андрея за уши.
— Позвоним маме, узнаем, как у нее дела? — освобождая уши, предложил новое развлечение Никитин.
Настя чувствовала себя хорошо, никаких болей не осталось, словно и не было приступа, рвалась домой, наотрез отказываясь от обследования.
— Завтра точно приеду, — заверила она Андрея, — я здесь с голоду умру, посадили на диету, представляешь? И от тоски загнусь. Да и вы без меня не справитесь.
Они немного поспорили: Андрей требовал, чтобы она прошла обследование, Настя категорически отказывалась. Сашка вырывал трубку и громко возмущался, что ему не дают высказать свое мнение. В конце концов решили отдаться на волю профессионалов: сбегать из больницы Настя не станет, поговорит с завотделением, объяснит сложную семейную ситуацию (муж и ребенок оставлены без присмотра) и, если врач не посчитает необходимым ее задерживать, настаивать на больничном заключении не будет.
После разговора с женой настроение у него улучшилось, и даже отчего-то прибавилось деловой энергии. Он спустил Сашу на пол — тот давно уже рвался, присмотрев под столом мячик, — и еще раз обследовал содержимое сумки Кирюшиной. Более тщательный неспешный осмотр принес результат: в потайном кармашке Андрей обнаружил небольшой аккуратно сложенный вчетверо лист из блокнота, здесь же была шариковая ручка с зеленой пастой, по виду совсем новая. Он развернул листок. Некрасивым, испорченным профессионально-медицинской деятельностью почерком, зеленой пастой (судя по всему, той самой) было написано: «Двенадцатое июня. Юдин Дмитрий Семенович. Багратиона, 8, квартира 97». Очень удачная находка! Возможно, какая-то зацепка. Нужно срочно прояснить этого самого Юдина Дмитрия Семеновича. Записка написана недавно: запах пасты еще не успел выветриться, — может быть, даже вчера. Не тот ли это второй, у которого провела сегодняшнюю ночь Кирюшина и который оказался «еще страшней и опасней» первого? Но при чем здесь двенадцатое июня? Без всяких сомнений, писала она это не двенадцатого июня, тогда что имела в виду? Это тоже хорошо бы прояснить.
