Магдален Нэб - Фамильные ценности
Бини, нисколько не интересуясь ответной реакцией, продолжал говорить:
— Затем спускаемся снова к основанию крепости…
Перед тем как подобрать его на ближайшей деревенской площади, инспектор специально зашел на чашечку кофе в бар «Италия», и бармен, высказавшись о Салисе, упомянул имя Бини:
— Золотое сердце, всегда готов сделать доброе дело любому, великодушия через край. Я слова дурного о нем не слышал, но вы умрете с ним от скуки. А ведь если подумать, это просто ужасно: нам веселее с негодяем, чем со святым, который повторяет одни и те же дурацкие шутки.
Инспектор не отличался исключительным терпением, но был, к счастью, из тех людей, которые никогда в жизни не следят за сюжетом фильма. А поскольку Бини ответ не требовался, они ехали в полном согласии.
— Вот это место, — наконец произнес Бини. Они стояли на краю деревни, на выступе холма, и глядели вниз, на бледную ленту дороги, что извивалась по узкой долине, чуть более широкой, чем низина между крутыми склонами и подъем к крошечной деревушке, венчающей ближайшую гору. Земля Салиса находилась справа от дороги, в центре низины, и на ней возвышалось только одно строение.
Они подъехали к унылому дому и припарковали джип во дворе, где были натянуты бельевые веревки, стояла пустая собачья конура и кустарно собранная машина со срезанной крышей и без номеров — из тех, что фермеры обычно используют для перевозки тюков, бочек и забитого скота.
Внешность женщины, неохотно впустившей их в дом, поразила инспектора. Сначала он даже решил, что это мать Салиса: она была седой и выглядела лет на шестьдесят. У нее были гнилые зубы и ветхая, покрытая пятнами одежда. Очевидно, деньги, добытые Салисом, шли на покупку земли и овец. Кухня выглядела так, словно мебель принесли с ближайшей помойки, и, возможно, так оно и было. Они сели за пластиковый стол, и хозяйка подала им крепкое красное вино в стаканах.
— Вы зря теряете время. Он не имеет к этому отношения.
— К чему? — подал голос Бини. Инспектор прислушивался к разговору, пытаясь понять, что она недоговаривает.
— У меня есть собственные глаза и уши.
— Машину нашли на вашей земле. И укрытие тоже, — сообщил Бини.
На это она ничего не ответила.
— Когда ты последний раз его видела? — продолжил Бини. Женщина лишь пожала плечами. — Только не говори, что у тебя нет с ним никакой связи.
— Он уже год сюда не спускался.
— А кто же тогда доставляет ему еду?
Она вновь пожала плечами:
— Если хотите знать, я все это не одобряю.
— Что не одобряешь?
— Похищения людей. Особенно, если это дети.
— Но это не дети, во всяком случае, не в этот раз, да? Однако вы не слишком-то разбогатели. — Бини осмотрелся. Кухня пропиталась многолетним запахом сыра, однако была тщательно убрана. — Невозможно жить в таком месте одной. Ты никогда не думала вернуться домой, на Сардинию? Твоя семья, вероятно, все еще там.
— Они не примут меня, если я оставлю мужа. И это наша земля. А вы как думаете? Вы не слишком-то разговорчивы. — Это было, конечно, сказано инспектору, который разглядывал пластмассовые цветы на стиральной машине.
— Я согласен с мнением моего коллеги. Такая жизнь, должно быть, тяжела для вас. Вы продали его стадо? Я заметил, что во дворе нет собаки.
Она вздрогнула и перевела пристальный взгляд с одного на другого. Больше они не смогли добиться от нее ни слова.
Вернувшись в джип, Бини рассказал пару анекдотов, в то время как инспектор размышлял о жизни этой женщины на уединенной ферме, пока Бини не прервал его размышления:
— Если не возражаете, скажу, что зря вы упомянули о собаке. Думаете, он, вдобавок к тем проблемам, которые у него уже есть, захочет пойти на дело, за которое ему светит пожизненное?
— Это могло бы принести кучу денег. Терять-то ему нечего. Так она продала его стадо?
— Тут же. Ни один пастушок не захочет сейчас работать на них. У нее просто не было выбора.
Еще не стемнело, стоял погожий, хоть и ветреный день, но солнце уже опустилось в долину, и на джип медленно наползала тень от ближайшей высокой черной горы.
Когда они проезжали мимо дороги, где нашли машину графини, в душе инспектора вновь шевельнулось неясное волнение. Здесь, на земле Салиса, чуть прикрытую ветками машину не сумел бы обнаружить только слепой. А ведь ее могли оставить у дороги, ведущей на юг, или по крайней мере на земле, принадлежащей кому-то другому.
— Бини, я не могу избавиться от мысли, что это какая-то хитрость. Салис, говорят, профессионал и совсем неглуп.
— Наверное, с возрастом утратил квалификацию. Знаете, сейчас ему ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти. К тому же около двадцати лет в Тоскане… Должно быть, потерял свой сардинский инстинкт. Оставить на своей земле машину и надпись — все это выше моего понимания. Нужны более крепкие мозги, чем мои, чтобы разобраться в таких вещах.
Инспектор, даже с его скромным мнением о собственных умственных способностях, уже собрал по капле и сохранил в памяти большую часть информации, необходимой, чтобы понять эти противоречия. Он оставил эту тему.
— Странно, а я и не думал, что он такой старый, — было его следующее замечание.
— Все из-за объявления о розыске. Фото на нем — времен его ареста в восьмидесятые годы. Он поседел в тюрьме. И с тех пор ни разу не снимался, понимаете, о чем я?
— Да, конечно. — В груди вновь зашевелилась тревога, но, прежде чем инспектор понял причину, Бини ударил по тормозам: какая-то женщина вышла на дорогу и махала им, прося остановиться.
Они уже почти взобрались на гору, где начиналась деревня Бини с желтыми оштукатуренными фермерскими домами вдоль дороги, каждый со своим клочком земли, стайкой кур, огородом и собакой на длинной цепи, бегающей с лаем от винной бочки, служащей ей конурой, к проезжающим машинам.
Женщина была невысокого роста, и разговаривала с ними через окно джипа, стоя на цыпочках.
В открытое окно ветер доносил запахи сладкого дыма от тлеющих дров и мясного супа с овощами и розмарином. На женщине был длинный фартук и толстая шерстяная шаль, но, несмотря на тускнеющий день и ледяной холод, она вышла на улицу в открытых домашних шлепанцах, чтобы покормить кур кукурузой и запереть их на ночь
— Я слышала, вы разыскиваете собаку.
— Да. Возможно, она мертва, однако мы все равно хотели бы узнать о ней.
— Сегодня утром, когда вы тут расспрашивали о ней, я была на рынке. Узнала, только когда домой возвращалась. А ведь я видела ее больше недели тому назад. Тогда она была жива, но сейчас, думаю, уже нет. Она вся была в крови и тащилась так, словно у нее кости переломаны.
— Опишите ее. Вы, наверное, замерзли. Может, пройдем к вам на кухню?
— Я должна кур покормить. — Широкая обветренная кисть, которой она хваталась за открытое окно джипа, посинела от холода, кожа на пальцах потрескалась. — Это была маленькая собачонка тусклого окраса. Не такая, как те, которых полно вокруг, не охотничья, этих, если они потерялись, обычно можно найти среди бродячих псов, особенно молодых. Мой муж пытался поймать ее и пристрелить, чтобы не мучилась, а она ускользнула и бросилась к дороге, что ведет к деревне. Какая-то машина ее ударила и подбросила в воздух, но она поднялась и, поскуливая, потащилась прочь. Поищите вокруг, небось найдете ее тело где-нибудь поблизости. Мы решили, что ее и до этого сбила машина, а сейчас говорят, что это дело рук Салиса. Что он еще натворил?
Не ответив, они поблагодарили ее и поехали вверх, к деревне.
Когда инспектор пересаживался в свою машину, Бини выглядел взволнованным.
— Полагаю, теперь будут проверять каждую семью сардинцев в этом районе. Это скверное дело, и вы знаете, как проводятся опросы, — сказал он. — А ведь мне придется жить и работать с этими людьми, когда ваше расследование закончится. Здесь много добропорядочных сардинцев, которые не нарушают закон… Вы же понимаете, не все они преступники.
— А что вы скажете о бесконечных разборках, которые всегда заканчиваются поножовщиной, а то и стрельбой? Вы-то знаете об этом лучше других.
— Так-то оно так, но это совсем не то, что похищение людей.
— Правильно. И все же боюсь, что опросов не избежать, Бини.
— Это понятно, но об одном и том же можно спрашивать по-разному. Такое серьезное расследование означает, что одними карабинерами не обойдутся, непременно привлекут полицию. Полицейским-то что! Они приедут и уедут, у них не будет никаких проблем.
— Что поделаешь, Бини. Хотя… Между прочим, глава расследования, прокурор — не совсем обычный человек. С ним можно поговорить.
— Вы шутите? Государственный прокурор и слушать меня не станет. Кто он, а кто я? Я для него никто.
— Этот станет. Он даже меня слушает.
На следующий день прокурор выслушал громадное количество людей, включая инспектора и капитана Маэстренжело. Затем он решил созвать пресс-конференцию, и через некоторое время журналисты толпились около главного управления на виа Борго-Оньиссанти и офиса прокурора. Местная газета «Ла Национе» уже напечатала статью Нести, одного из самых опытных криминальных репортеров, которая целиком состояла из вопросов вроде: «Почему графиня Брунамонти исчезла как раз перед большим показом мод?» или голых фактов: «Пропажа машины — персонал дома моды «Contessa» отказывается от комментариев» и так далее. Поэтому Фусарри решил:
