Валерий Алексеев - Назидательная проза
Мы посидели, помолчали. От выпитого вина, от непрерывного курения голова моя сильно кружилась, и сдвиг произошел в моем сознании: мне стало казаться, что я знаком с Фарафоновым давным-давно, что он буквально вырос и состарился у меня на глазах. Как бы поймав мою мысль, Юрий Андреевич ухмыльнулся и развел руками:
— Вот так, Володя, дорогой. Сложилось то, что сложилось. Теперь, надеюсь, вам яснее, отчего Фарафонов не может себе доверять. Утратились моральные ориентиры, притупилось нравственное чутье. Человек с таким грузом на совести не имеет права направлять деятельность других людей. Но дар-то, дар пропадает! Фарафонов хотел бы творить добро, облегчить победу разума и справедливости. И не мучиться опасениями, что ломает дрова. А для этого нужен строгий глаз со стороны. И еще скажу откровенно: надоело Фарафонову подчинять людей, он мечтает сам подчиниться и, сложив руки на груди, плыть себе по течению чужой ответственности и чужой инициативы. Все сомнения свои и всю ответственность он добровольно перекладывает на вас. Выдюжите, а, Володя?
Я молча кивнул. Другого выхода в тот момент я не видел.
— Вот и отлично! — облегченно засмеявшись, Юрий Андреевич потер руки. — Как я рад, что встретил именно вас. Впрочем, почему «вас». Пьем на брудершафт, Володя?
Я замялся. Фарафонов внимательно на меня посмотрел и сразу стал серьезным.
— Ну конечно, вы правы, — поспешно проговорил он. — В нашем деле лучше сохранять дистанцию. Итак, я безвозмездно и без всяких условий передаю себя в ваше распоряжение сроком на три месяца — с перспективой дальнейшего продления по взаимному согласованию сторон. Трех месяцев хватит на первое время, я думаю. А там будет видно. Вам нужны какие-нибудь гарантии? Письменные обязательства и все такое? Ежели хотите, можно заверить у нотариуса.
— У нотариуса? — переспросил я задумчиво. — Да нет, пожалуй, не стоит. Скажите, Юра, вы всегда ПРИ ЭТОМ сыплете искрами?
Юрий Андреевич добродушно засмеялся.
— Искры — это только для вас, Володя. Чтобы завоевать ваше расположение. Убедительная деталь, не правда ли? Я еще и не то могу.
Он слегка повел плечами, и фигура его очертилась ярко-красной светящейся линией, которая мерцала и потрескивала, как вольтова дуга. Это было эффектное зрелище, но официантка и буфетчица продолжали спокойно беседовать, как будто ничего не произошло.
— Ну, я вижу, вы верите мне на слово, — сказал Фарафонов, и сияющий контур погас. — Речь идет о том, что на вас действие дара впредь распространяться не будет. Иначе наше сотрудничество, согласитесь, теряет смысл. Вы свободно, без моего вмешательства, определяете объект и содержание импульса, остальное я беру на себя. Но при этом не несу никакой моральной ответственности за последствия: юридическую же ответственность, если до нее дойдет дело, мы по-братски делим пополам. Договорились?
Я опять кивнул. Мы скрепили свой союз торжественным рукопожатием и освятили доброй чашей «Хванчкары».
— Тогда не будем откладывать в долгий ящик, — Фарафонов, прищурясь, посмотрел мне в лицо. — Скажите мне прямо, Володя: что вам мешает, лично вам? Или кто?
Поколебавшись, я коротко рассказал ему о Конраде Дмитриевиче. Разумеется, в моей трактовке некоторые акценты были смещены: в частности, размеры своего проступка я преувеличил, а решение Конрада Д. Коркина представил категорическим. Эта безобидная драматизация, однако, дала неожиданный эффект.
— Все это решается однозначно, — твердо сказал Фарафонов. — Пошли.
— Куда? — в смятении воскликнул я.
— Странный вопрос, — ответил Юрий Андреевич, поднимаясь. — К вам в институт, конечно. Сегодня и начнем.
— Но вас не пропустят, — пробормотал я и тоже поднялся с места. — Надо прощупать обстановку.
— Кого не пропустят? Меня? — насмешливо спросил Юрий Андреевич. — Обижаете, Володя, честное слово.
Мы вышли на улицу.
— Постойте! — Я с волнением схватил Фарафонова за рукав. — Да постойте же, Юра! Мы забыли расплатиться.
Юрий Андреевич остановился, повернулся ко мне, посмотрел с сожалением.
— Вот что, Володя, — сказал он со значением. — Давайте договоримся раз и навсегда. С этой минуты все блага, которыми пользуется Фарафонов, распространяются и на вас.
— Да, но… — проговорил я испуганно и оглянулся на кафе. — Все это как-то непривычно… Нетрадиционно, что ли. Давайте вернемся.
— Ну да, конечно, — язвительно сказал Фарафонов, — вы ведь не так воспитаны. Я должен был это учесть. Володя, милый, не терзайтесь: вы пили и ели за мой счет.
— А вы? — быстро спросил я.
— А это уже мое дело, — так же быстро ответил Юрий Андреевич. — От своих мелких привычек я не собираюсь отказываться. Пусть это ляжет дополнительным грузом на мою натруженную совесть, а вас не касается. Я ваш рабочий инструмент, Володя, а инструменты надо обильно смазывать, иначе они выйдут из строя.
— Но вы же обещали мне подчиняться! — оказал я настойчиво.
— Кто? Я? — Фарафонов поднял брови. — Ах да, верно, верно. Как джинн из лампы. Ну, подождите минутку, сбегаю и вернусь.
Фарафонов круто повернулся и твердым шагом пошел назад, в кафе. А я прислонился спиною к витрине и мрачно задумался.
Что ж получается, товарищи? Выпускать Фарафонова из виду я не имею права: он может попасть под влияние мелкого афериста, и тогда не жди никакого добра. Кроме того, у нас в институте накопилась куча недоразумений, которые нелишне разгрести. Случай со мной далеко не единичный: я знаю по меньшей мере десяток хороших ребят, идеи которых кажутся завиральными, от того что не могут быть воплощены. Дать им дорогу, запустить на полную мощность машину отбора гипотез, зарубить подтасовочную диссертацию Бичуева, которая лежит у нас поперек пути, все это можно сделать, если использовать Фарафонова умеренно и с умом. Жалко упустить такой шанс: никогда я себе этого не прощу.
Но, с другой стороны, кто может поручиться, что Юрий Андреевич управляем? Ведь ему ничего не стоит подавить мою добрую волю и повести меня за собой. А ну как я окажусь слепой игрушкой в его руках? Или уже оказался? То, что Фарафонов человек опасный, у меня сомнений не вызывало. Как рабочий инструмент он сулил немало хлопот.
Правда, постоянно держать меня под импульсом Фарафонов не в состоянии. Так или иначе я буду иметь возможность наедине с собой трезво оценивать проделанную работу и вносить в нее коррективы. Совесть у меня чиста, и с моральными ориентирами тоже полнейший порядок. Стоит ли пренебрегать Фарафоновым, не проверив его на деле?
Подумав так, я повеселел и стал смотреть на мир значительно проще.
18Фарафонов появился на улице минут через десять. На ходу застегивая ватник, он приблизился ко мне и хмуро сказал:
— Все в порядке. Я оставил там четверть своей зарплаты, и если это цель, которую вы преследовали, я вполне удовлетворен. Пойдемте дальше.
Я не двигался с места и стоял спиной к витрине, упорно избегая его взгляда.
— Ну, что еще? — недовольно спросил Фарафонов. — Есть какие-нибудь колебания?
— К сожалению, есть, — сухо ответил я. — Деньги, которые вы позаимствовали у валютчика…
— Какие еще деньги? — с живостью спросил Юрий Андреевич.
— Деньги на домашнее благоустройство, — пояснил я. — Мне эта история особенно не нравится. И если вы хотите честно со мной сотрудничать…
— Ах, вот вы о чем… — протянул Фарафонов. — Что же я, по-вашему, должен сделать с этими деньгами?
— Вернуть, конечно, — коротко ответил я.
— Кому? — поинтересовался Юрий Андреевич. — Уж не тому ли валютчику?
— Зачем? — сказал я, пожав плечами. — Их надо передать в соответствующие организации.
— Дались вам эти «соответствующие организации»! — с досадой воскликнул Фарафонов. — Да представляете ли вы, о какой сумме идет речь?
— Я беру на себя половину ваших расходов, — ответил я.
— И половину срока, который мне припаяют? — с издевкой спросил Фарафонов. — Нет, Володя, дело так не пойдет. Слишком широко вы понимаете свою ответственность. Обратной силы наш договор не имеет.
— В таком случае… — холодно начал я.
— В таком случае, до свиданья, вы хотите сказать? Что ж, прощайте. Желаю успеха.
Фарафонов повернулся с явным намерением уйти.
— Постойте, — упавшим голосом сказал я. — Ну зачем же так сразу? Как-нибудь договоримся.
Юрий Андреевич остановился, лицо его просветлело.
— Ну вот так-то лучше, — он одобрительно похлопал меня по плечу. — В интересах дела, чтобы руки у нас были свободны. Чего ради мы должны себя связывать старинными долгами, которые, что важно, касаются меня одного? Наш договор вступает в силу сегодня? Сегодня. Так вот с сегодняшнего дня я и начну новую жизнь.
