Лиза Марклунд - Пожизненный срок
Едва не разрыдавшись, она распахнула дверь и, выскочив на улицу, побежала по Фолькунгагатан к Данвикстуллю.
«Надо успокоиться, иначе люди могут подумать, что я ограбила банк».
Анника замедлила шаг и взяла себя в руки.
Через пять минут она вошла в пиццерию.
Аннике понадобилось несколько мгновений, чтобы узнать Нину Хофман. Женщина сидела в дальнем углу ресторана и внимательно изучала меню. Без формы она была неотличима от множества других молодых стокгольмских женщин — джинсы, водолазка, распущенные по плечам светло-каштановые волосы.
— Привет, — запыхавшись, произнесла Анника и протянула руку. — Прошу прощения, я немного опоздала. Хотела снять немного денег со счета, но у меня нет никаких документов…
Она вдруг почувствовала, что сейчас разрыдается, умолкла и несколько раз глубоко вдохнула.
— Прости. Я очень благодарна тебе за то, что ты согласилась со мной встретиться, — сказала Анника, садясь за стол. — У меня сгорел дом, и я не успела ничего оттуда вынести, даже документы.
В глазах Нины вспыхнул интерес.
— В Юрсхольме? Так это был твой дом?
Анника кивнула.
Нина Хофман несколько секунд внимательно смотрела на нее, потом снова взялась за меню.
— Ты ешь пиццу?
— Да.
Они заказали минеральную воду и по порции хрустящей «Кальцоне».
— Давненько мы виделись последний раз, — сказала Анника, когда официантка отошла от стола и направилась на кухню за заказом.
Нина Хофман кивнула.
— Это было в отделе полиции, — сказала она, — накануне выхода газеты. Ты принесла мне распечатку статьи, чтобы я ее посмотрела.
— Да, в тот день, когда арестовали этого финансиста, — напомнила Анника, — Филиппа Андерссона. Какое же облегчение все испытали, узнав, что так быстро нашли этого убийцу с топором.
— За все время службы мне редко приходилось испытывать такое отвращение к преступнику, — призналась Нина.
— Богатый и трусливый садист, — согласилась Анника. — Такое сочетание качеств не способствует всеобщей любви. Он в Кюмле, если я не ошибаюсь?
Нина Хофман вздернула подбородок.
— Что ты хочешь от меня узнать?
Анника согнала с лица улыбку.
— Не знаю, помнишь ли ты, но в ту ночь Юлия много говорила о Давиде. Давид не хотел, чтобы она во время беременности работала в полиции. Ему не нравилась ее короткая стрижка. Давиду не нравился обозначившийся животик. Давид надеялся, что родится мальчик. За время дежурства он звонил трижды, чтобы узнать, где мы находимся. Мне показалось, что он старался контролировать каждый ее шаг.
Нина холодно посмотрела на Аннику.
— Как ты ухитрилась все это запомнить?
— Давид уже тогда был телевизионной знаменитостью. Кроме того, у меня самой аллергия на контроль. Каким на самом деле был их брак?
Нина скрестила руки на груди.
— Тебе не кажется, что это сугубо личный вопрос?
— Мужей не убивают без веских на то причин.
Принесли пиццу, и они молча принялись за еду.
Съев половину пиццы, Анника отложила нож и вилку.
— Съесть целую «Кальцоне» — все равно что положить камень в желудок.
Нина продолжала есть, не подняв головы.
«Кажется, разговора не получится».
— Что у тебя нового? — спросила Анника. — Ты работаешь все там же, в отделе «Катарина»?
Нина покачала головой и вытерла губы салфеткой.
— Нет, — ответила она, бросив на Аннику быстрый взгляд. — Я получила повышение, теперь работаю инспектором.
Анника принялась изучать Нину Хофман. Та была умна и играла по правилам.
«Придется призвать на помощь все мои педагогические способности».
— Писать о таких личных трагедиях — очень щекотливая задача, — сказала Анника. — Публичный интерес к ним огромен, но нам, газетчикам, приходится считаться со всеми заинтересованными сторонами. Давид был одним из самых известных в Швеции полицейских офицеров. Не знаю, видела ли ты вчерашнюю пресс-конференцию, на которой было объявлено об исчезновении Александра, но руководитель Национального управления криминальной полиции сказал, что убийство Давида — это покушение на общество в целом, на наши демократические принципы.
Выражение лица Нины изменилось.
— Это преступление задело комиссара лично. Раньше я никогда не видела его таким взволнованным. Если я правильно поняла, его реакцию разделяет большинство шведских полицейских. Вся шведская полиция близко к сердцу приняла убийство Давида Линдхольма. Это еще больше осложняет нашу работу.
Нина отложила нож и вилку и подалась вперед.
— Что ты имеешь в виду?
Отвечая, Анника старалась тщательно подбирать слова.
— Мы всегда балансируем на тонком канате над пропастью, когда пишем о текущих расследованиях, — медленно проговорила она. — Мы хотим опубликовать как можно больше информации для наших читателей, но в то же время должны учитывать особенности работы полиции. У полиции тот же конфликт интересов, но противоположный. Вы хотите эффективно работать, причем так, чтобы вам никто не мешал, но в то же время понимаете, что немногого достигнете, если не будете общаться с публикой, а делать это можно только через средства массовой информации. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Нина Хофман смотрела на Аннику тяжелым взглядом.
— Если честно, то нет, не понимаю.
Анника отставила в сторону тарелку.
— Нам нужно знать, что это за убийство, и поэтому требуется открытый диалог о том, что мы можем и должны публиковать. Это требует честности и доверия от обеих сторон. Если мы сумеем это сделать, то добьемся успеха — и вы, и мы.
Нина несколько раз моргнула.
— Мы всегда знаем больше, чем публикуем, — продолжала Анника. — Тебе это прекрасно известно. Я была с вами, когда ты и Юлия пошли в квартиру, где мог орудовать убийца с топором, но я не написала об этом ни строчки в следующем выпуске газеты. Также я показала тебе статью, в которой речь шла только и исключительно о тебе. Так я работаю, и именно это я имею в виду, когда говорю о нашей обоюдной ответственности…
Анника в тот раз действительно не написала ни слова об убийстве, так как обещала Нине этого не делать. Правда, она передала все детали Шёландеру, который живописал преступление на первой полосе.
— Так что ты хочешь знать о Юлии? — спросила Нина.
— Это сделала она?
— Расследование только началось, — уклончиво ответила Нина.
— Есть другие подозреваемые?
Нина молчала.
— Ты, должно быть, попала в странную ситуацию, — предположила Анника. — В странную с профессиональной точки зрения. Я понимаю, что ты не можешь участвовать в расследовании, но в то же время…
— Я вынуждена участвовать в нем, хочу этого или нет, — перебила Аннику Нина Хофман. — Я приняла этот вызов, мой коллега и я были первыми полицейскими, прибывшими на место преступления.
Анника вздрогнула.
— Наверное, тебе было очень тяжело, — предположила она, — сохранить объективность.
За соседним столиком вдруг расхохоталась какая-то парочка. Другая встала из-за стола, гремя стульями. Анника передвинула по столу нож.
— Объективность?
Анника дождалась, когда веселая парочка вышла из пиццерии.
— Не поддаться собственному мнению о виновности и невиновности.
— Давида убили во сне, — сказала Нина. — Мы нашли в кровати пистолет. Уже есть доказательства, что он и стал орудием убийства.
— На нем были отпечатки пальцев? Вы быстро сработали.
— Все еще проще. Это был табельный пистолет Юлии.
Анника едва удержала возглас изумления.
— Откуда это известно? Ведь все эти пистолеты похожи как две капли воды.
— У большинства полицейских пистолеты «Зауэр-225». Но у каждого пистолета есть номер, который записан за определенным полицейским.
— Я могу это опубликовать?
— Естественно, нет.
За столом повисло неловкое молчание. Вокруг вставали и уходили люди.
— Что думает полиция об Александре? Жив ли он? — спросила Анника, когда затянувшееся молчание стало действовать ей на нервы. — Не пора ли обратиться к людям, чтобы они помогли в поисках мальчика?
Нина Хофман несколько долгих секунд мрачно смотрела на Аннику.
— Мы не знаем, жив ли Александр, — ответила она наконец. — Пока мы считаем, что жив. Но очень важно, чтобы публика не теряла бдительности.
— Если он мертв, то что, по-вашему, могло с ним случиться?
— Он целую неделю не был в детском саду. Юлия позвонила туда и сказала, что мальчик болен. Последним, кто видел мальчика, был сосед Линдхольмов снизу, Эрландссон. Он видел в глазок, как Юлия спускалась по лестнице с Александром. Это было утром во вторник. У них была с собой цветастая матерчатая сумка.
