Фридрих Незнанский - По закону «Триады»
— Я думаю, в грузовике можно выбраться, — предположил Турецкий. — Сюда ведь я на глине проехал…
— Не получится, — вздохнул Заварзин. — Грузовики, во-первых, теперь только через две недели придут — глины уже полный склад, а во-вторых, обратно они едут порожняком без тентов и досматриваются с собаками.
Такого поворота Турецкий не ожидал и даже вздрогнул. Что же, теперь получается, и он тоже влип? Накаркал Голованов?
— А зачем вообще нужна эта глина? — спросил он, просто чтобы что-то спросить, чтобы Заварзин не почувствовал его растерянности.
— Это не просто глина. Это монтмориллонит — природный алюмосиликат для каталитического крекинга… Вы знаете, что такое крекинг? — спохватился Заварзин.
Турецкий кивнул:
— Переработка нефти в моторные топлива и прочее химическое сырье. Значит, здесь в самом деле производят бензин?
— Не только бензин. Еще керосино-газойлевые фракции.
— Это что за хренотень?
— Ценнейшая хренотень, — усмехнулся Заварзин. — Она пригодна в качестве дизельного или реактивного топлива.
— Но как это возможно без высоченных ректификационных колонн, факелов? Откуда берется нефть? Куда потом деваются нефтепродукты?
— Могу показать, — предложил Заварзин. — Устроить маленькую экскурсию. В химии я не очень силен, но откуда берется нефть, знаю точно.
Не выходя из тени и двигаясь почти на ощупь, они добрались до загадочной фанерной цилиндрической конструкции. Заварзин показал щель, через которую можно было заглянуть внутрь.
— Вот она, скважина, — зашептал он Турецкому ухо.
«Задерганный он какой-то», — подумал Турецкий. Здесь можно было говорить и погромче, шум работающих насосов все равно заглушал звук голоса. Турецкий увидел примитивную нефтяную вышку, как на фотографиях дореволюционного Баку, но соседствующее с ней оборудование: насосы, трубопровод, уходящий куда-то под землю, и прочее непонятного назначения «железо» — было вполне современным.
— Это мое рабочее место, — хмыкнул Заварзин. — Я думаю, об этой скважине никто, ни в каких министерствах не знает. Во всяком случае, на геологической карте этого района она не указана.
Заварзин потащил Турецкого дальше, показал спрятанные в ангарах крекинг- и риформинг-установки — экспериментальное оборудование, купленное в каких-то НИИ и КБ, линию дезактивации катализатора и врытый в землю бензопровод, по которому готовый бензин утекает в неизвестном направлении.
— Производство практически промышленное: тот же температурный режим — четыреста пятьдесят — пятьсот градусов Цельсия, то же давление — две-три атмосферу. Наше оборудование несколько менее производительное, но зато компактное, — подвел Заварзин итог экскурсии. — По моим подсчетам, мы производим тут двести — триста кубометров бензина в день. И работаем на полную мощность уже семнадцать месяцев…
Это десятки, а может, и сотни миллионов долларов, прикинул про себя Турецкий. Что ж, неудивительно, что городок засекречен. Вокруг спецназовцы истово борются с кустарными «самоварами», ловят мелких жуликов, которые, присосавшись где-нибудь к нефтепроводу, гонят во дворах ужасного качества бензин на погибель собственным тачкам. Потом гордо рапортуют об уничтожении очередного мини-заводика, который производил каких-нибудь 100 литров в день. А тут?!
Интересно, в чьих карманах оседают эти миллионы?
Но еще более интересно, как же им все-таки отсюда выбраться?
Турецкий
Начинало светать. С гор клочьями потянулся густой туман.
Сидеть здесь две недели до возвращения грузовиков Турецкий не хотел. Даже оставаться еще на сутки, чтобы как следует подготовиться к прорыву, считал нецелесообразным. Он примерно помнил, где вчера караульный чинил проволочное заграждение, и очень надеялся, что оно так и осталось дырявым.
Турецкий вкратце объяснил Заварзину свой план:
— Перебираемся через забор, нейтрализуем часового, вылезаем за проволоку — и ползком на волю.
— А мины?
— А мины должны стоять не ближе чем в двух-трех метрах от «колючки».
— Откуда вы знаете?
Турецкий махнул рукой:
— Опыт — сын ошибок трудных. Не важно. Будем ползти аккуратно — проскочим.
Заварзин сбегал в казарму, вернулся с кусачками, перочинным ножом и веревкой. Из оружия у них был только пистолет Турецкого — против автоматов и пулеметов. Но выбирать не приходилось. Турецкий не сомневался, что его положит первый же часовой. Заварзину же ударил в голову воздух свободы, и он первым рвался в бой.
…Боя не было. Они минут двадцать пролежали на заборе, дожидаясь, пока мимо пройдет часовой. Турецкий спрыгнул караульному на спину, тюкнул рукояткой пистолета по затылку и, отобрав автомат, уложил под стеночку отдыхать. Кусачками расширили дыру и вылезли за проволоку. Ползком добрались до ведущей к воротам дороги — единственного реального проезда без мин. Заварзин, поймавший кураж, додумался перекусить провода и обесточить прожекторы, освещавшие въезд на базу. Ползком и короткими перебежками удирали по укрытой туманом дороге.
— Ну и дурак же я был, что сидел там так долго! — наконец выпрямился, добежав до кустов Заварзин.
И тут же у них за спиной началась стрельба.
— Твою мать! — Турецкий толкнул его на землю.
Плетнев
Слушая Дэна на чердаке, Плетнев задумчиво крутил в руках свой мобильный. А Дэн продолжал фотографировать Антона, словно прятал собственное лицо за фотокамерой.
— А когда же они тебе это рассказали? — спросил Плетнев.
— Да вот пять дней назад и рассказали… Обе умоляли отцу не говорить…
— В смысле — режиссеру этому самому?
— Ну да. Сам прикинь — мне тридцать пять скоро, а тут… будто весь мир обрушился… Отца настоящего — ну, Колю — очень жалко. На поминках я плакал, не поверишь… Я же его знал.
Плетнев заинтересовался:
— Давно?
— Лет пять-шесть тому познакомились… Даша вдруг опомнилась. Стареть стала, о жизни задумываться… Наверно, тогда она ему и рассказала. Просто так, чтоб знал. И мучился… бедолага.
— Знаешь, — сказал Плетнев, листая адресную книгу своего телефона, — Даша все-таки твоя мать. Зря ты так о ней. Или это все потому, что нельзя втроем одного ребенка растить?
На дисплее мобильника возникла надпись «Турецкий» — и фотография Турецкого — он серьезен и хмур. «Ира» — и фотография Ирины, которая смотрит в кадр с нежной улыбкой, будто улыбается лично ему, Антону Плетневу.
— Да в этой жизни все можно! Я никого не сужу, ты не думай. Только ведь Даша и не пыталась меня растить.
На дисплее телефона появилась надпись «Васька» — и лицо сына, немного растерянное, пойманное в движении.
— Может, твоя мама… ну, Люба… может, она боялась, ревновала?
— Нет. Я не нужен был Даше, пока она молодая была. Приезжала раз в полгода с каким-нибудь подарком дурацким. Сидела с мамой, чай пила полчаса… Со мной даже не говорила почти. Мне ничего такого тогда и в голову прийти не могло. — Дэн возился с фотоаппаратом, ходил вокруг Плетнева кругами, искал подходящий ракурс. — Когда я вырос, а ей сорок было — вот тут она начала понимать, что — все. Не будет семьи, детей. Стала чаще приезжать. А мне-то что?
— Она тебя с Колей познакомила как?
— Что — как?
— Тайком от… от твоих родителей?
— Не тайком. Мать знала. Нервничала — это я сейчас понимаю. Но и Даша и Коля слово держали. Просто говорила иной раз: «Нужна тебе одежда для фотосессии, возьми у моего одноклассника Коли в магазине…» Как-то так. Ненавязчиво придумывала повод для встречи, в общем. Я ничего такого не мог заподозрить. — Дэн замолчал. Присел на корточки, сделал очередной снимок. Встал. Сосредоточенно нажимая на кнопки, завозился с фотоаппаратом. Плетневу показалось, что техническую проблему он только изображает. — Он меня и на рыбалку иногда звал. Так, знаешь, тоже ненавязчиво. Чтоб я… не заметил. Блин! Вот судьба?! Он под старость счастье нашел, женился по любви, ребенка завел. А тут раз — и все… — Дэн отвернулся — снова возился с камерой, вынимая из нее маленькую квадратную флэш-карту. — Держи свою детективную фотосессию.
— Спасибо! Извини еще раз…
— Зато видно — тщательно работаешь… Вы это… Убийцу найдите. Хороший был мужик. Просто жизнь сложилась… как попало.
— Легко сказать — найдите, — вздохнул Плетнев. — Дело вроде простое, как пять копеек. Ищем убийцу, который где-то совсем рядом, возможно, уже и видели его десятки раз, а понять все равно ничего не можем.
— Это мне кое-что напоминает, — поскреб лысую голову Дэн. — У голландского художника Мориса Эшера есть замечательный цикл картин с нарушенной логикой пространства — «невозможные фигуры». В них затейливым образом используется способность человеческого мозга воспринимать двумерные рисунки как трехмерные. Благодаря этой особенности можно создать совершенно немыслимый треугольник или, к примеру, «вечный» замкнутый водопад. Глаз не замечает несоответствий между отдельными элементами изображения, которые образуют совершенно невозможное, нереальное целое. Отгадка проста, но увидеть ее нельзя.
