Фридрих Незнанский - Пуля для полпреда
Шангин недвусмысленно посмотрел на часы. Вместо запланированных десяти минут они беседовали уже почти полчаса, и Турецкий, коротко поблагодарив, поспешил откланяться.
По крайней мере незаносчив, простил Турецкий полпреда за скрытность. Естественно, от этого разговора он многого и не ждал. Рассчитывал получить поддержку? По крайней мере, заверения в том, что поддержка будет, получил. А что полпред не предоставил список товарищей, которые Вершинину по тем или иным причинам не нравились, это нормально. Шангину с ними со всеми еще работать. И работа у полпредов, насколько понимал Турецкий, – сплошная подковерная дипломатия с реверансами да экивоками.
Что характерно, отправил он его первым делом не к губернатору, а к своему человеку – Бутыгину.
Бутыгина Турецкому пришлось разыскивать по всему заводу. Как в старые добрые времена, когда о мобильных телефонах и всяких там пейджерах и слыхом не слыхивали. «Важняку» выделили электрокар с водителем, который лихо, с ветерком покатал его по территории (на удивление ухоженной, без мусорных куч, полуразвалившихся строений и прочих привычных атрибутов «нашего» предприятия). Эдуард Сидорович решал какие-то вопросы в плавильном цеху. Впечатляющее было зрелище: дым, искры, потные мускулистые мужики в респираторах с какими-то железяками в руках, грохот и скрежет; и посреди всего этого бедлама маленькая аккуратная стеклянная будочка – кабинет начальника цеха, в котором, отчаянно жестикулируя, орут друг на друга два толстяка лет пятидесяти в костюмах, при галстуках, совершенно в одинаковых касках с очками. Правда, за спиной одного толстяка растянувшаяся по витой металлической лестнице свита из двух десятков человек, больше напоминающая правительственную комиссию, нежели руководителей производства. С их костюмами для приемов каски сочетались не лучше, чем хоккейный шлем.
Разнос завершился, свита вжалась в перила, пропуская босса, он сам увидел Турецкого, сам его окликнул и предложил пойти поговорить в более тихое место. Но электрокар убыл в неизвестном направлении и до заводоуправления директор предложил пройтись пешком. Остальные двигались следом на почтительном удалении.
– Не понимаю я, зачем снова старое ворошить, – раскатисто сетовал он по дороге. – Ну погиб человек. Глупо погиб, согласен. Но в жизни всякое бывает. Или не могут в Москве смириться, думают, раз человек такой пост занимал, то и погибнуть должен был красиво? Большому кораблю – большая торпеда?
Вопросы были в общем-то риторическими. «Важняк» с объяснениями не торопился, молча кивал, еле поспевая за размашисто шагающим директором.
– Сложный был человек, гордый, угрюмый даже, дистанцию всегда очень четко держал. А так и надо! На панибратстве далеко не уедешь – одного приблизишь, другой не так поймет, тут же интриги, склоки, борьба за место под солнцем. А солнце должно быть высоко, чтобы ото всех на равном удалении. И чтобы с высоты своей видеть все проблемы отстраненно. Вы вот тут походили, посмотрели, работаем же? Цветники, лавочки по территории, люди довольны: и работа, и зарплата, и новые рабочие места, а год назад комбинат чуть с молотка не пошел, уже процедуру банкротства готовили. Правительство требует: деньги в бюджет давай, рентабельность повышай, вводи новые мощности; имеет право – у государства треть акций, какое-никакое финансирование. Соловьев свою линию гнет, тоже право имеет: и у него почти треть акций. Швейцарские инвесторы требуют реконструкцию: деньги дали, а новых мощностей нет. А какая может быть реконструкция?! Рабочие без зарплаты, половина штата вообще в неоплачиваемом отпуске. Короче говоря, все разваливается – вроде и работаем, но столько ртов вокруг надо накормить. Каждый на себя одеяло тащит, и не по-тихому, через арбитраж. Суд у нас сами знаете какой, судебные решения друг другу противоречат, и заводоуправление ОМОН штурмовал, и рабочие пикеты голодающих выставляли – война натуральная…
– И вот тут приехал барин, барин вас рассудил.
– Как хотите называйте, – кивнул Бутыгин. – Собственно, загвоздка вся была в том, чтобы взять под жесткий контроль отпуск готовой продукции, чтобы мы могли сдавать все одной конкретной структуре, гарантированно зная, что деньги будут тут же перечислены. Вершинин и предложил такую структуру создать, причем реально независимую, не ангажированную ни губернатором, ни правительством, ни швейцарцами. А дабы пресечь в зародыше всякое давление на созданную компанию, Вершинин поручил Друбичу Андрею Викторовичу – чуть ли не единственному человеку, пользовавшемуся его полным доверием, – грубо говоря, надзирать за ее деятельностью. И как видите, все у нас получилось, все довольны, даже Соловьев успокоился.
Они наконец дотопали до заводоуправления и поднялись на лифте на второй этаж. В грандиозном холле росли пальмы, уходя кронами в застекленный купол, между ними бил фонтан изысканной работы, в целом обстановка напоминала дворец в восточном стиле, только павлины не разгуливали (может, отдыхали где-нибудь после обеда?). На стене рядом с кабинетом Бутыгина висел его портрет размером три на четыре.
Когда они вышли из лифта, к директору бочком-бочком приблизился какой-то высоченный детина и, согнувшись пополам, что-то зашептал на ухо. Собственно, Бутыгин все уж рассказал – и заходить в директорский кабинет не было нужды. Конечно, «важняк» не мог поверить, что все так просто и тривиально. Наверняка и Соловьев не отказался бы просто так, за здорово живешь, от своих интересов, и министерскую позицию сдвинуть с мертвой точки было нелегко. Скорее всего, консенсуса достигали долго и трудно, – наверное, и давили, и золотые горы сулили, но если консенсус все же был достигнут и никто в обиде не остался, то значит это, что улаженный конфликт на комбинате не должен был послужить поводом к убийству Вершинина.
– Вот, собственно, и та независимая компания, прямо на территории комбината. – Бутыгин указал Турецкому через окно на табличку у входа в старый корпус заводоуправления, примыкавший углом к новому зданию: «ООО „Медея“ – второй этаж». – Так что вы, конечно, разбирайтесь, доследуйте, но здесь вы врагов Вершинина не найдете.
Турецкий машинально кивал, разглядывая сквозь стеклянную стену, как, стремительно пересекая небольшой сквер перед заводоуправлением, совершенно умопомрачительная блондинка что-то на ходу объясняла какому-то типу. На типа «важняк» не обратил никакого внимания, но блондинка! Точеный идеальный профиль, фигурка, ножки от зубов. В ее летящей походке было что-то девственное, ускользающее от определения, понятное только взгляду.
– Что, хороша? – хмыкнул, проследив за его взглядом, Бутыгин. – Эх, годков бы двадцать скинуть! И между прочим, не только фигурка ого-го, еще и с головой все в порядке. Лемехова Ксения Александровна, глава ЗАО «Медея».
– Я должен с ней поговорить, – заявил Турецкий.
– Обязательно, – понимающе усмехнулся Эдуард Сидорович.
Лемехова как раз остановилась и, кивнув своему спутнику, направилась было к стоянке, но ее догнала молоденькая девушка с бумагами, очевидно секретарша, и Лемехова принялась что-то ей объяснять. Когда Турецкий подошел к ней, на него повеяло неизъяснимым ароматом, от которого почти что закружилась голова. Он представился и зачем-то ляпнул, что Бутыгин просит ее уделить ему, Турецкому, пару минут. Она была, кажется, недовольна, а он вообще перестал соображать и с преглупейшей улыбкой предложил угостить даму кофе.
– Хорошо, поехали, – согласилась она, одарив «важняка» неопределенным взглядом, в котором он прочел все что угодно, от полного равнодушия до ярой заинтересованности. Не было в нем, к удовольствию Турецкого, только насмешки.
Старый бабник! – осаживал он себя, топая за ней к ярко-желтому «фиату». Все равно тебе тут ничего не светит, сколько ни тужься, но глаз от ее аккуратной попки, обтянутой серой юбочкой, оторвать не мог.
– Куда прикажете? – справилась она, лихо выруливая за ворота.
– Да я, собственно, не знаю, выбирайте сами.
Она припарковалась у небольшого кафе:
– У меня неподалеку встреча через двадцать минут, как раз успеем выпить кофе.
Состоявшийся разговор Турецкий помнил очень смутно. Лемехова, кажется, говорила, что Вершинин был замечательным, очень справедливым человеком, что он принял соломоново решение, что Турецкому обязательно надо поговорить с Друбичем, тем самым типом, что был с ней в сквере и на которого Турецкий даже не посмотрел. Потом она упорхнула, а Турецкий заказал коньяк, чтобы взбодриться и прийти в себя.
5 сентября. Н. И. Яковлев
Яковлев с Артузом стояли на лестничной площадке двенадцатиэтажного дома на улице Лейтенанта Шмидта. Из квартиры, к которой они прислушивались, доносились шум и звон. Артуз, обнюхав пыльный дерматин двери, не проявил никакого интереса и опустил свое мощное, одинаковое в бедрах, грудной клетке и плечах тело на пол, с явным сомнением воззрившись на хозяина, как бы вопрошая: «А ты уверен, Николай Иванович?»
