Николай Зорин - Формула влияния
Утро было чудесным, необыкновенно солнечным, чисто умытым. Наскоро позавтракав, я собралась и поехала на дачу к маме с Машкой. Наша дача была довольно далеко от города — в двух часах езды — но зато располагалась в экологически чистом месте. Поблизости ни одного завода, ни одной вредоносной фабрики. Лес, речка, все прелести загородной жизни.
Мама с Машкой вышли встречать меня к мосту. Машка за эту неделю очень загорела, стала черной, как чертенок. На ней был весьма экстравагантный наряд: трусики, кепка и резиновые сапоги. Мама в одежде придерживалась имиджа истинной дачницы: ходила в широкополой соломенной шляпе и сарафане «деревенского» покроя.
— У Белки с Барбосом родились щенята, а у тети-Любиной Мани скоро козлята будут, — затараторила Машка, запрыгивая в машину. — А еще мы собирали клубнику и кормили курочек у тети Наташи, — снова начала выдавать новости недели Машка, как только устроилась.
Едва я поставила машину, Машка потащила меня смотреть на щенков дачной беспризорной пары. Собачье семейство проживало под навесом, сделанным для сушки сена.
— Вот, смотри, какие миленькие! — Машка, смешно изогнувшись, локтем (помня о строгом запрете показывать пальцем) ткнула в сторону семьи. Щенки спали на сене, сгрудившись вокруг жутко огрудастившейся Белки. Пузатые, довольно уродливые (родители их тоже красотой не отличались), неимоверно блохастые, умилять они могли разве что мою шестилетнюю дочь.
— Да, — согласилась я, покривив душой, — миленькие.
— Давай возьмем одного домой, в город, когда они немного подрастут, — предложила Машка. — А лучше двух, чтобы им не было скучно.
Я поняла, что стала жертвой собственного лицемерия, и не знала, как выпутаться из этой ситуации. К счастью, подошла мама и спасла положение.
— Нет, что ты, Машенька, они будут скучать по своим маме и папе, братикам и сестричкам, нельзя их разлучать. — И, не дав Маше осознать крушение надежд, быстро прибавила: — Мама привезла шикарный торт, пойдемте пить чай.
После чая Маша, собрав с тарелок крошки от торта, унеслась к соседке кормить курочек.
— А сначала она их боялась, близко подходить не хотела, — сказала мама, когда дочка ушла. — Деревенская жизнь идет ребенку на пользу. Во всех отношениях.
— Да, — согласилась я, рассеянно посмотрев на маму: вчерашний ужас, когда я бродила в темноте по заброшенному дому, вернулся. Мне представилось, что там очень скоро произойдет что-то страшное. — Она здорово загорела.
— Загорела, но я имела в виду не это, — тоном, каким разговаривала со мной в детстве, когда за что-то сердилась, сказала мама. — Ты выглядишь больной и измученной. Взяла бы хоть на недельку отпуск, пожила бы немного с нами.
— Не могу, мамочка, сейчас никак не получится, честное слово. Я бы с радостью.
— Неужели ты и в среду не приедешь?
— В среду? — не поняла я. — А что будет в среду?
— Твое двадцатисемилетие! — рассердилась мама. — Неужели ты забыла о собственном дне рождения? Ну нельзя же так, Анюта.
Я действительно об этом забыла, но признаваться маме не стала.
— Нет, я помню, конечно. Но в среду приехать никак не смогу. Приеду в субботу, как обычно, тогда и отпразднуем.
Вернулась Маша, сообщила, что земля «вся, вся уже высохла» и можно идти на речку.
…Выходные прошли быстро. Я растворилась в дачной жизни, прониклась простыми деревенскими заботами и радостями, и только когда пришло время уезжать, тревога и страх снова охватили меня. Видимо, эти ощущения передались маме с Машей. Машка заплакала, вцепилась в меня и ни за что не хотела отпускать. Раньше такого никогда не случалось. Мама смотрела на меня с такой тоской, будто не надеялась больше увидеть.
Я не знала, как их успокоить, как объяснить, что не могу все бросить и жить на даче. Сцена душераздирающего прощания затягивалась. Челка лезла в глаза и дико меня раздражала. И тут я поняла, что хотя бы от одной проблемы могу избавиться. Захлопнув дверцу машины, я быстро прошла в дом, взяла с полки ножницы и, даже не посмотрев в зеркало, на ощупь, обрезала свою кошмарную челку, вернулась к застывшим от удивления дочке и маме, поцеловала их на прощанье и села в машину.
— Плохая примета, — убитым голосом сказала мама. Но я не стала ее слушать, махнула рукой и уехала.
Дорога заняла почти три часа — на въезде в город образовалась жуткая пробка: народ возвращался с выходных. Я простояла на самом солнцепеке прорву времени, домой приехала распаренная и злая, мечтая лишь об одном: поскорее залезть под прохладный душ, но оказалось, что воду отключили. Всю — и холодную, и горячую. Взвыв от отчаянья, я кое-как умылась из чайника и включила компьютер. Хотела проверить электронную почту и еще раз посмотреть диск. Не знаю почему, у меня вдруг возникла надежда, что вот вставлю я диск, а на нем ничего не окажется, и тогда все мои страхи, тревоги, все мои неясные предчувствия мигом исчезнут. Пока загружался компьютер, я пошла на кухню сварить себе кофе на остатках воды — от этой жары разболелась голова.
Кофе не помог, наоборот — стало еще хуже. Вернулась в комнату, села за компьютер — и тут поняла, что мне не хуже, а вообще худо. Заставка на рабочем столе — фотография трехлетней Маши верхом на пони — исчезла, а вместо нее появилась другая, чужая, незнакомая, не моя: горное озеро в осенний пасмурный день. От нее веяло такой безнадежностью и тоской! Я бы никогда не поставила на компьютер такую унылую картинку. Но чем дольше я в нее всматривалась, тем сильнее она меня завораживала. Мне вдруг захотелось из этого жаркого, душного вечера перенестись туда, в осеннюю прохладу. А в следующий момент я поняла, что иду по горной тропинке, спускаюсь к озеру. Накрапывает дождь, в воздухе пахнет сыростью, вялой травой и еще чем-то приятно осенним. Там, на берегу, меня ждет человек, которого я люблю больше всего на свете. Мне нужно торопиться, потому что вдруг он, не дождавшись, уйдет. Я убыстряю шаги, я уже вижу его силуэт: мой любимый, ссутулившись, стоит на другом берегу. Я бегу, но у самой кромки озера, поскальзываюсь, нога моя съезжает в воду. Ледяная вода отрезвляет меня, возвращая к действительности, в жаркий, невыносимо душный вечер. Я сижу за компьютером, в своей квартире, Машка, верхом на пони, улыбается мне с экрана монитора.
Жара во всем виновата и головная боль, говорю я себе. Вероятно, со мной случилось что-то вроде теплового удара. Все это, если разобраться, вполне объяснимо.
Но эти объяснения совсем меня не убеждают. Остаются ощущения, от которых невозможно избавиться. В носу стоит запах осенней листвы, волосы, влажные от дождя, липнут к лицу, ноги заледенели. Я помню, как хлюпала вода в промокших кроссовках, как хлопал на ветру капюшон ветровки, когда я бежала к озеру. Я уверена, что в прихожей обнаружу всю эту одежду и обувь, в которой бродила там. Она так и лежит, сваленная в кучу, как я ее оставила, впопыхах раздеваясь, торопясь вернуться к компьютеру. Вернуться и сделать вид, что не было этой осенней прогулки, что жизнь моя нисколько не изменилась, все идет своим чередом. Никто не ждет меня на берегу озера, потому что ждать некому.
Поспорив немного с самой собой и даже слегка поссорившись, я вышла в прихожую. Куртка висела в шкафу, кроссовки стояли на полке. Разочаровавшись? Обрадовавшись? — я решила довести проверку до конца. Ощупала куртку — и не смогла определить, влажная она или нет, сунула руку в кроссовку — и тоже не определила. Так понять невозможно, сказала я себе и быстро, вороватыми, неловкими движениями, будто совершаю нечто постыдное, оделась.
В кроссовках и куртке прошла в комнату…
Дождь усилился, начало смеркаться. Надев капюшон, напряженно всматриваясь в сгущающийся сумрак, побежала по горной тропинке к озеру.
Я опоздала. Он меня не дождался. Побрела по берегу, ощущая невыносимое одиночество, не зная, куда иду и зачем. Поднялся ветер, окончательно стемнело. Стараясь ступать осторожно, чтобы снова не соскользнуть в воду, я долго шла без всякой цели. Но вот ветер донес до меня обрывок какой-то хорошо знакомой, но забытой песни — что-то из детства. Потом еще и еще. Мелодия то возникала, то пропадала, словно дразнила меня. Я никак не могла ее уловить. Впереди засверкали огни, я ускорила шаг и через некоторое время ощутила, что под ногами не каменистая поверхность, поросшая жесткой, жухлой травой, а деревянный настил. Еще через пару шагов поняла, куда вышла. К плавучему бару «Нептун». Это оттуда доносилась музыка. Звучала «Джулия» «Битлз». Он, конечно, ждет меня здесь, подумала я и вошла.
