Джерри Сайкс - Лондон. Темная сторона (сборник)
— Я вовсе не любые пальцы не выношу, — ответила она. — А только пальцы моего мужа.
Ее мужа? Мы, кажется, до чего-то добрались. Если бы я заранее знал, до чего именно, выбежал бы стремглав из двери приемной, домчался бы что есть духу до станции Кентиш-таун и вскочил в первый поезд, куда бы тот ни шел.
Моя дражайшая половина сука. Об этом уже шла речь? Прошу прощения. Я слишком перегрелся в последнее время, снова и снова проглядывая эти записи. Шел третий сеанс, тот самый, во время которого я поглядел через стол на пациентку и почувствовал, что нелепо и безнадежно влюблен. В тот день лило как из ведра. Типичный темный и грязный лондонский денек. Хотя, когда я в семь тридцать вышел из дому, светило солнце, иначе я воспользовался бы машиной. Но нет, я зашагал себе по улице, и тут внезапно сменился климат. Вы, наверно, считаете, что мне пора бы привыкнуть. Такую шутку Бог шутит с англичанами едва ли не каждый день. С утра светит солнышко, вы радостно просыпаетесь и спешите на работу, и тут небеса начинают извергать на вас потоки помоев. Признаюсь, я тупой ученик.
От дома до моей приемной недалеко, но прогулка эта не из приятных. И чем ближе к Кентиш-таун-роуд, тем гаже. Убогие, безликие, как-то странно покосившиеся старые домишки, того гляди, рухнут, а никому, похоже, и дела нет. А еще — вывески, назойливые вывески. Улица выглядит как старая шлюха, страдающая остеопорозом. В Лондоне предостаточно убогих старых зданий, но многие из них можно разглядывать, представляя себе, какими прекрасными они были когда-то. А на Кентиш-таун-роуд дома выглядят так, как будто их сразу построили жалкими и убогими. Обитатели улицы тоже мало-помалу приобрели вид под стать зданиям, подобно тому, как иногда хозяева становятся похожи на своих собак. Неудивительно, что половина Кэмдена сидит на таблетках, а другая половина просто-напросто слишком подавлена, чтобы дойти до аптеки с рецептом.
В тот день моя пациентка явились в три; снаружи по-прежнему лил дождь. Ее голые ноги, забрызганные грязной водой, выглядели как тесты Роршаха. Коротенькая юбочка намокла, хоть выжимай, и так тесно облепила тело, что стало заметно отсутствие нижнего белья. Садясь, она попыталась одернуть тонкую ткань на бедрах, но поняла, что это безнадежно. Тогда она прикрыла коленки сумочкой, одарила меня нежнейшей, печальнейшей улыбкой и нахмурила лоб. В этот раз мне не понадобилось ничего говорить. Ее как прорвало.
— Док, — начала она, — я вам это говорю, потому что думаю, что вы единственный, кто меня поймет. Я чувствую себя чужой в собственной жизни.
Мне и прежде доводилось выслушивать тысячи вариаций на подобные темы, но, когда это выдала она, меня точно электрическим током ударило. Она сказала мне, что замужем восемь лет, и от этого известия я ощутил новый удар тока — ревность, зависть, утрата. Эти чувства вызывал во мне ее брак с известным рок-музыкантом. Известным настолько, насколько это возможно для бас-гитариста, ведь они не слишком заметны в рок-группах. Несколько таких сидели в свое время на этом самом стуле напротив, жалуясь, что им недостает внимания и любви. И вообще все в мире слишком плоско и мелко.
Она спросила:
— Вы когда-нибудь смотрели на руки бас-гитариста?
Я не мог ответить утвердительно. Она меж тем воззрилась на мои руки, да так пристально, что ее взгляд ощущался как прикосновение.
— У вас элегантные пальцы. Артистические. Уверена, многие вам об этом говорили. Пальцы бас-гитариста отвратительны. И суставы у них ненормальные. Они выгибаются у костяшки, вот так. Играя, они набрасываются на струны и делают взмах: бжжяммпш! Точно свиные сосиски на гриле. Точно свиньи кидаются на ограду под током. — Она изобразила соло бас-гитары. Я невольно улыбнулся, а она вновь нахмурилась. И опять повторила: — Не выношу его пальцы.
В остальном он, очевидно, устраивал мою пациентку. На десять лет старше нее, это вполне нормально. У него водились деньги, и он с удовольствием позволял ей их тратить. Почти все свое время он проводил в собственной студии у Кингс-Кросс. Проблем, связанных с половой жизнью, у них тоже не было. То есть раньше не было. В последние полгода секс мало-помалу сошел на нет. Она думала, дело в том, что она заговорила о детях, хотя на самом деле не слишком мечтала о них.
Кэйт не хотела детей — детей от меня, во всяком случае. По своим каналам я ознакомился с ее медицинскими картами и выяснил, что ее нет уже четыре месяца. Или она и ее бесстыжий адвокатишка думают, будто я достаточно туп, чтобы отписать им все не глядя? Какое-то время моя пациентка подозревала, что беременна. В этом и заключалась единственная причина, по которой она заикнулась о детях. Каждое утро она опасалась выкидыша, особенно в те моменты, когда он пытался к ней прикоснуться. Дошло до того, что она могла думать только о свиньях. Даже его пальцы, казалось, пахли свининой и вызывали в ней такое отвращение, что она не могла ни есть, ни спать в тревоге, что утром опять появятся эти пальцы. Вот почему ей требовался темазепам. Ей полегчает, если она примет таблетку-другую.
Раздался звон настольных часов. Вот уж не думал, что пятнадцать минут могут пролететь так быстро. Не хотелось отпускать ее под дождь, в уродливый Кентиш-таун. Я хотел привести ее жизнь в порядок. Мне почему-то казалось, что это мой последний шанс что-нибудь привести в порядок, хоть для других, хоть для себя. В ту ночь я сообщил Дино, что слышу внутри некий голос, явно чужой, который повторяет: «Брось. Пошли ее обратно к терапевту. Дай ей номер адвоката по разводам. Еще не поздно. Остановись». Я ожидал от Дино какого-нибудь саркастического замечания о том, что и ему знаком этот «чужой голос внутри», но он понял, насколько у меня все серьезно, и не произнес ни слова.
Знаете, на что это было похоже? На сон, повторявшийся так часто, что я перестал отличать его от реальности. Все стало сюрреалистичным, особенно после нашего пятого сеанса. Но я забегаю вперед.
Четвертый сеанс начался с того, что она вошла и поставила свой стул по другую сторону стола, рядом со мной. А потом уселась так близко, что запах ее плеча вскружил мне голову, открыла большую школьную сумку и сказала:
— Я кое-что хочу показать вам.
Это была папка с несколькими листами формата А4, распечатанными на принтере. На первом листке было фото ее мужа. Она взглянула на меня, ожидая, узнаю ли я его. Я не узнал. Как я и говорил, бас-гитарист. На вид, впрочем, ничего. Рослый, худой, угловатый, артистично растрепанный хорошим парикмахером. Много волос для мужика сорока с чем-то. Очень английское лицо, высший класс. Взгляд рассеянный, как бы погруженный в себя. Мужик стоял у парадной двери дома — их дома, как я решил, — сунув руки в карманы и улыбаясь. На второй картинке он был на сцене. Третья — тот же снимок, сфокусированный на пальцах, играющих на бас-гитаре. Женушка права. Отвратительные пальцы. Толстые, розовые и тугие, как у перчаточной куклы. Последняя картинка самая тревожащая. Еще один снимок крупным планом, но настолько сумбурный, с таким сильным приближением, что почти ничего не разглядеть. Кажется, снова его пальцы или только их нижняя часть. Верхняя часть скрыта одновременно чем-то темным и мясистым и чем-то белым и пестрым, похожим на сыр с плесенью.
— Он изменяет мне, — сказала она, а затем завопила во всю глотку, как резаная.
На крик прибежала одна из медсестер и обняла мою пациентку за плечи. Остаток сеанса я беспомощно наблюдал, как она всхлипывает. Дома Дино спросил меня, заметил ли я конверт под дверным ковриком. Нет, я не заметил, хотя наверняка наступил на него, входя. Действительно, конверт был там, я поднял его и сразу же вскрыл. Внутри лежал DVD. Пока лэптоп загружался, я налил себе винца. Всю ночь мы с Дино провели, снова и снова прокручивая на экране компьютера фильм с диска. И опять ни одного саркастического замечания. Даже о сигаретах.
На пятый сеанс она явилась в черных джинсах и большой, не по размеру футболке «Red Hot Chili Peppers». В моей футболке. Я узнал кровавое пятнышко спереди, ну да это другая история. А в нынешней речь о пальцах. Забавно, моя пациентка выглядела очень по-мальчишечьи и при этом умудрялась оставаться прекрасной. Особенно хороша она становилась, покраснев, как, например, когда я сообщил ей, что Дино смотрел со мной то самое видео. Сегодня Дино сидел тут же, в приемной. Она сказала мне, что хочет с ним познакомиться. Я спросил, не в студии ли ее мужа снимался сюжет. Наверно, ответила она; ей там бывать не доводилось. Муж всегда отправляется в студию часа в два дня, если только он не в отъезде или не занят в рок-группе, а обратно домой возвращается часов в восемь. Жене он сказал, что работает над сольным проектом и не хочет, чтобы его беспокоили.
Действие фильма начиналось в недурно оборудованной конторе. Деревянная обшивка стен была увешана золотыми и платиновыми альбомами. Большой стол с кожаной столешницей, одна простая бас-гитара и три или четыре электрических баса на стендах. На широченном столе громоздилось всякое компьютерное и звукозаписывающее барахло. Похоже, повсюду размещались веб-камеры: просматривался почти каждый уголок помещения. Басист выбрал одну из электрогитар, взял большую сумку и направился по коридору в дальнюю комнату.
