Марина Серова - Риск, засада, пистолет
— Кроме того, раз в неделю, по средам, мы принимаем. Это что-то вроде салона, собираются творческие люди, беседуют, обмениваются новостями, показывают новые работы. — Она посмотрела на меня и воздержалась от приглашения вроде «заходите как-нибудь и вы, будем рады». Вместо этого продолжила: — В последний раз главный режиссер драмтеатра был, рассказывал о премьере, которую готовит. Должно быть что-то выдающееся.
Очевидно, осознание всех преимуществ своего положения привело Людмилу в самое лучшее расположение духа. Она захотела мне помочь. Довольно искренне захотела, пожалела невезучую девчонку, не нашедшую себе места в жизни.
— Вы знаете, Таня, я не уверена, что смогу вам чем-нибудь помочь, уверяю вас, что понятия не имею, кто причастен к краже и к смерти Петечки, но тем не менее. Спрашивайте, может, что-нибудь полезное я вам расскажу.
— Мне было бы интересно услышать от вас характеристики участников этих событий, — откровенно призналась я. Ее алиби меня не интересовало, с этим успешно разберутся в милиции. — И кто, по вашему мнению, мог бы, как вы говорите, быть причастен? И что вы думаете о Петечке? Мне показалось, что вас не особенно взволновала его смерть.
— Нет, совсем не взволновала, — Людмила пожала плечами. — Я его не любила, он отвечал мне взаимностью, мы старались не общаться, и нам это, в общем-то, удавалось. — Она взглянула на меня и ответила на невысказанный вопрос: — А за что мне его было любить? Ничтожество, нытик, оставшийся щенком, несмотря на возраст, с неудавшейся карьерой и незаладившейся личной жизнью. Я знаю, Игорь считал его хорошим специалистом, ничего не могу сказать по этому поводу. Но это абсолютное неумение держать себя в руках, постоянные истерики, нервные срывы, претензии на значительность! Боже, эти манеры непризнанного гения, этот взгляд Наполеона в изгнании! Скажу вам честно, Таня, я просто не выношу таких мужчин. Я не могу сказать, что он мешал мне. Я вовсе не рада его смерти, но и надевать траур по нему тоже не собираюсь.
Внимательно слушая ее, я вытащила из кармана пачку сигарет, зажигалку, поискала глазами пепельницу.
— Вообще-то мы с Игорем не курим, это вредно для здоровья. — Строгий вид, ледяной взгляд. Но тут она вспомнила, что такое жалкое существо, как я, нуждается в снисхождении, и сделала поправку на мой низкий социальный статус: — Впрочем, если вам это необходимо, то пожалуйста.
— А ведь вы совершенно правы! — Я лениво улыбнулась ей, неторопливо положила сигареты и зажигалку обратно в карман. Мне и курить расхотелось от ее ледяного взгляда. Ну и стерва, прямо насквозь прожигает. Верка по сравнению с ней ангел. — Действительно, это вредно для здоровья. Тоже надо бросать! Просто времени не хватает.
— Понимаю. — Я снова заслужила благосклонный кивок. — Так вот, о Петечке. К тем людям, которые его, не знаю, жалели, что ли, или терпели, одним словом, к тем, кто не против был с ним общаться, он присасывался, как некий эмоциональный вампир. Для хорошего самочувствия ему нужно было устроить скандал пошумнее, ощутить себя несчастным, неоцененным и всеми обиженным.
— Знаю таких. — Характеристику Петечке она дала довольно точную. — Мало того, что такой человек сам считает, что перед ним весь мир в долгу, он старается и остальных в этом убедить.
— Вот-вот. А сколько он у Алины крови выпил! Это же удивительное создание, только она и могла его терпеть столько лет. Кстати, если у вас есть хоть какая-то мысль о ее причастности ко всей этой истории, забудьте сразу! Она настолько не от мира сего…
— Мы с ней познакомились. И я видела ее картину, где нарциссы.
— А, значит, вы понимаете. А ведь она чуть рисовать не бросила из-за него, спасибо Елена Александровна вмешалась. Вообще с ним, по-моему, только одна Елена Александровна и могла справиться.
— Что вы говорите? Мне показалось — она такая… мягкая, спокойная. Да и должность у нее в галерее какая-то вроде быть на подхвате.
— При чем здесь должность? Елена Александровна человек старой закалки и старой школы. Исключительная честность, порядочность, при этом стальные нервы, потрясающая выдержка, умнейшая голова и золотой характер. Она у нас этакий доморощенный психолог-практик. Со всеми проблемами, домашними, рабочими, все к ней бегут. Удивительно умеет гасить конфликты, улаживать все ссоры. Мы ее на свои среды часто приглашаем, она умеет одним своим присутствием создать такую доброжелательную атмосферу… Уникальная женщина!
— Люда, вы думаете, мне с ней тоже надо поговорить?
— Поговорите, конечно, только имейте в виду, она как священник, знаете, у них тайна исповеди. Все, что ей рассказывается, она держит под грифом «совершенно секретно». И еще раз скажу вам, она человек исключительной честности и в этой истории никак не может быть замешана.
— У меня тоже нет оснований в ней сомневаться.
— Значит, кто у нас без характеристики остался, Игорь? Никогда не поверю. Для него галерея как ребенок, он сам ее создавал. Репутация без единого пятнышка ему жизненно необходима. Кроме того, мы ведь говорим не только о краже, но и об убийстве. Вы знаете Игоря и, положа руку на сердце, скажите, он способен на убийство, как по-вашему?
— Звучит нелепо, — согласилась я. — А что вы можете сказать про Веру?
— Ничего. Я уже говорила, что я с ней не общаюсь, значит, не знаю, на что она способна. Никаких предположений делать я не хочу и обсуждать ее не собираюсь. В конце концов, она ваша подруга и вам лучше знать, на что она способна.
Людмила потеряла интерес к нашей беседе. Очевидно, сочла, что оказала гуманитарную помощь в достаточном объеме и аудиенцию можно заканчивать. Она выразительно взглянула на часы. Я сразу вспомнила, как кролик вежливо спрашивал у Винни-Пуха с Пятачком: «Уже уходите?» — и улыбнулась. Она вопросительно подняла брови. Я встала с кресла и направилась к дверям. Извинилась за беспокойство, изысканно поблагодарила за помощь, получила в ответ равнодушный кивок, и дверь за мной захлопнулась.
Кажется, я успела сделать несколько шагов вниз по ступенькам, а может, это я скатилась вниз, когда упала. Честно говоря, не помню толком ни удара, ни падения. Пожалуй, какое-то движение за своей спиной я почувствовала, но ни обернуться, ни тем более принять меры не успела. Да, верно, так все и было. Легкое колебание воздуха, потом на мою голову обрушилось что-то очень твердое и тяжелое, так что я захлебнулась от боли, а потом все скрыла серая пелена.
В себя я пришла от того, что кто-то отчаянно тряс меня за плечи.
— Не надо, — я попробовала отодвинуться в сторону, но уперлась в холодную стену. Чей-то голос позвал меня: «Таня, Таня, что с вами? Таня, вы живы?»
— Жи-ва, — старательно, по слогам, потому что губы меня не слушались, выдавила я. В голове, несмотря на боль, стало немного проясняться, к тому же мне удалось открыть глаза. Так, очень интересно. Я лежу на лестнице, в подъезде, надо мной склонилась испуганная Людмила. Она все еще держит меня за плечи, губы ее дрожат. — Что случилось?
— Не знаю, — Люда всхлипнула. — Господи, страшно-то как! Таня, давайте поднимайтесь, уйдем отсюда.
Что тут скажешь, не в том я была состоянии, чтобы возражать. Потихонечку, постепенно сумела принять положение, которое условно можно было назвать вертикальным. Опираясь на ее плечо, с двумя привалами, я поднялась по бесконечным семи ступенькам. В квартире было уже проще, до дивана я доползла, можно сказать, живенько. Свалившись на него, я немедленно закрыла глаза и постаралась не дышать, пока пульсирующая боль в голове не утихнет.
— Таня! — с тревогой вскрикнула Людмила.
— Здесь я, — шепот удавался мне как-то лучше. — Сейчас, отдышусь немного, и посмотрите, что у меня с головой.
Через пару минут я почувствовала себя достаточно восстановившей силы, и Людмила осторожно приподняла мои волосы. Я приготовилась к новому приступу жуткой боли, но она умудрилась ничего не задеть.
— Шишка! — радостно доложила она мне результаты своего обследования. — Здоровенная! А крови вроде нет.
— Да уж, хватит с меня и шишки, — я, осторожно касаясь, определяла новую форму своей головы, — тем более такой. Ее же в Книгу рекордов Гиннесса можно заносить! Я бы даже сказала, что не на каждой голове такая шишка поместится.
— Я сейчас, подождите, — неожиданно вскинулась Люда, и я снова закрыла глаза, потому что стук ее каблучков очень больно отдавался в моей голове. Раздался какой-то непонятный шум — стук, шорох, потом она вернулась — очень довольная.
— Вот, — Людмила подала мне плотный пластиковый пакет, набитый снегом и льдом и крепко завязанный. — Из холодильника выгребла, приложите.
Пока я держала этот импровизированный пузырь со льдом и приходила в себя, она торопливо, взахлеб, рассказывала:
— Все моя привычка дурацкая, когда кто из дома выходит, обязательно в окно смотрю. Ну Игорю там, друзьям рукой помашешь, и вообще, говорю, привычка. А тут стою у окна, минута, другая — никого. То есть люди выходят, а вас нет. Может, думаю, к кому-нибудь из соседей пошла? Любопытно стало, вот и выглянула из квартиры. Смотрю, а там… — Она всплеснула руками и совсем как Игорь сложила ладони на груди. — Я так испугалась! Вы такая бледная и почти не дышите, а я не знаю, что делать! Вы как себя чувствуете сейчас, может, все-таки «Скорую» вызвать?
