Андрей Остальский - Жена нелегала
И хлопнул дверью.
— Погодите, погодите минуту! — закричал ему вслед Данилин. Но что было толку кричать. Того уже и след простыл.
11
Ольга была одного роста с Данилиным, а когда надевала каблуки, то становилась выше него. Вот в чем было дело. Вернее, нет, дело было совсем не в этом, а в том, что однажды, в самом начале, она сказала ему: «Имей в виду, я прилепляюсь очень крепко. Если что — отдирать больно будет». — «Кому больно?» — зачем-то спросил Данилин. «Всем», — сказала она, и у нее вдруг стало такое особенное выражение лица… у Данилина даже похолодело внутри. Но он виду не подал, даже, кажется, засмеялся, хоть и не очень натурально.
Когда Ольга злилась, ее большие карие глаза вдруг делались меньше, ноздри раздувались, а подбородок как будто выдвигался вперед. Данилин несколько раз собирался сказать ей: «Не сердись — тебе не идет». Но не решался, опасаясь, что это лишь спровоцирует еще более высокий градус язвительности и раздражения.
Вот и сейчас она сидела напротив Данилина в его кабинете, заложив одну умопомрачительную ногу за другую, и язвила:
— Я вообще не могу понять: что ты в ней находишь? Нос длинный, задница оттопыренная…
Данилин поморщился, сказал:
— Давай не будем об этом, а?
Но куда там! Сбить Ольгу с избранного пути было невозможно.
— Ноги кривоватые, прямо скажем… Всего-то и есть что глаза серые, да и то…
Не остановится, с тоской думал Данилин, пока весь список не будет оглашен: и что Таня зануда, и вообще дура, кроме театра своего ничего не знает и не понимает, но при этом она неудавшаяся, закомплексованная актриса. Что ничего особенного в ней нет и что Татьяна нужна ему, Данилину, не для нормальных сексуальных отношений, поскольку удовлетворить она его не может, а для чего-то другого…
Данилин сидел и слушал привычный уже набор злых слов и думал, что, как ни странно, почти во всех этих определениях есть некая доля истины. Боковая и непрямая, но есть. Таня действительно человек оригинальный, можно сказать, странный, ни на кого не похожий. Но это для Данилина скорее плюс, чем минус. Из-за этого, наверно, он к ней и привязан так сильно, что никакая страсть не может эту цепочку разорвать. И, кстати, не только он, Данилин, изюминку эту в Тане видит. Всегда она пользовалась успехом у мужчин…
Одержимость театром — да, это имеет место быть. Актриса действительно неудавшаяся, вернее, несостоявшаяся — из-за смертельного конфликта с главрежем на очень раннем этапе карьеры. Конфликт был связан, естественно, с тем, что тот ее очень домогался и был глубоко поражен, даже шокирован, получив отпор. Поначалу никак не мог поверить, что она, эта субретка (не в смысле амплуа, а в смысле незначительности роли в труппе) несчастная, эта шмакодявка, эта никто и звать никак смеет отвергать главного для нее человека, от которого зависит вся ее судьба. И которому и звезды первой величины, и модели, и примадонны всякие не отказывают, за честь почитают… Не говоря уже об актрисах. А уж начинающие вообще в очередь выстроились.
Эта же традиция древняя, священная: главреж все равно что феодал, что сеньор, имеющий право первой, да и всякой другой ночи в своем владении! Чуть ли не впервые такой облом случился с ним, с тех пор как его назначили главным режиссером. Чем больше Татьяна сопротивлялась, тем более он распалялся, даже расстраивался, это просто становилось уже делом принципа и опасного прецедента. Подрыв устоев, да и только! Дело едва не дошло до изнасилования в рабочем кабинете главного — ему все казалось, что Татьяна просто кокетничает, жеманится, цену себе набивает. Ну и надо поднажать еще чуть-чуть, и все будет в порядке.
В процессе этого эксперимента Татьяна сначала дала главрежу оплеуху, а когда она не помогла, врезала ему коленкой между ног так сильно, что тот чуть в больницу не угодил. Неделю ходить нормально не мог. Но от Татьяны отстал. Даже улучил момент, прихромал к ней в коридоре, прошептал: «Извините меня, это больше не повторится». Но смотрел при этом в сторону — видно, не раскаялся, а просто боялся огласки. И можно было не сомневаться: будет Тагьяну при любой возможности гнобить и задвигать, в театре ей ничего не светит. Таня могла бы устроиться куда-то еще, но случившееся отбило у нее охоту к актерской карьере. И, наверно, какие-то комплексы после этого всего остались. Жаль — актриса получилась бы гениальная. А теперь лишь театровед и доцент ГИТИСа. Но есть и свои плюсы: Таня вспомнила английский, который учила вместе с Данилиным в спецшколе, стала читать Стоппарда и Олби в оригинале, занялась влиянием Шекспира на русский театр. И сама стала пьесы пописывать, психологические триллеры, хоть и без особого успеха. Ей друзья объясняли: или уж триллер, или психология. А для того и другого вместе в России пока аудитории нет. Таня работала над собой, пыталась понять, для чего в России аудитория есть. Штудировала «Совершенно секретно», поражая иногда Данилина историями про наемных киллеров и головоломные финансовые схемы. По части осведомленности в таких делах дала бы сейчас Ольге сто очков вперед, между прочим.
Ну а насчет недостатков фигуры и прочего — тоже сильно преувеличено, хотя опять же небольшая доля истины есть.
Так размышлял Данилин, как всегда, не зная, как себя вести в таком случае — резко Ольгу оборвать? Запретить ей подобные разговоры? Вроде бы так должен поступить порядочный человек. Но разве он, Данилин, перед Ольгой не виноват? Разве не поклялся он, после того как они расстались, быть с ней терпеливым и внимательным, безропотно сносить мелкие и крупные уколы и так далее? И принимать их как вполне заслуженное наказание? Тем более что работать вместе надо и даже, может быть, газету вместе спасать…
Кроме того, было и еще одно обстоятельство, в котором Данилину было стыдно самому себе признаваться. Но, если быть до конца честным, разве не щекочет слегка самолюбия, что вот такая сильная и привлекательная женщина, как Ольга, так из-за него с ума сходит? Такие сильные эмоции, такую ненависть к сопернице испытывает, что не может даже полностью с собой совладать? «Это нечто атавистическое, и у нее, и у меня, — утешал себя Данилин, — а с древними инстинктами, на генетическом уровне заложенными, бороться сложнее всего».
И еще Данилину очень хотелось сказать: «Оля! Ты такая красивая! Такая сексапильная! Такой потрясающей женщины у меня не было никогда и, разумеется, уже не будет! И мне тоже очень грустно, что мы расстались. И все, что было, вспоминается как невероятный, сладкий, волшебный сон. Но разве не были мы безумно счастливы? Разве не бредили наяву, не впадали в опьянение от близости друг друга, не хохотали как оглашенные часами напролет — до изнеможения, до слез? Куда же это счастье подевалось? У меня оно осталось, я его никогда не забуду, это теперь часть моей жизни, может быть, даже самая яркая и острая… Умирать буду — вспомню и станет легче. Неужели у тебя нет ничего подобного, неужели ты все это в себе перечеркнула?»
Но ничего этого вслух Данилин не говорил, а сам себе отвечал: «У женщин это по-другому, видно, устроено. Не могут ничего позитивного эти воспоминания у нее вызывать, наоборот. Чем лучше было тогда, тем хуже сейчас, тем горше и обиднее. Поэтому лучше даже и не напоминать ни о чем, а терпеть, терпеть и терпеть».
Но когда Ольга заходила слишком далеко, его, конечно, коробило. Как сегодня, например.
— Ну и зачем, скажи, тебе твоя вислозадая голову морочит?
Тут терпение Данилина лопнуло.
— Слушай, так не пойдет! Ты сама себя унижаешь, когда говоришь в таком тоне. Это невозможно. Я и Тане не даю оскорбительно говорить о тебе.
— Вот уж не поверю! То есть, может, ты что-то такое и бурчишь себе под нос, но станет она тебя слушать, как же!
— Можешь не верить. Но если что-то неподобающее говорится, я просто прерываю разговор и ухожу в другую комнату. И, кстати, ей до тебя далеко — по остроте выражений. Уйти из собственного кабинета я не могу. Так что придется выйти тебе.
— Нет, но я просто хотела сказать…
— Нет, не буду слушать! Извинись или уходи!
Ольга смотрит недоверчиво: насколько серьезно сердится Данилин? Кажется, на этот раз всерьез.
— Ну ладно, ладно, извини. Не сдержалась, но пойми: ты совершаешь большую ошибку. И зря ее слушаешь. Она не понимает, видимо, что выставляет тебя на посмешище… Да над тобой уже полредакции хихикает… Тоже мне, нашел шпионский триллер…
— Погоди, погоди, — прервал ее Данилин. — Татьяна здесь совсем ни при чем.
Ольга морщится: даже просто звук этого имени вызывает у нее глубинное раздражение. Сама же она просто не может себя заставить его выговорить. Говорит: «она», «ее», «у нее». Или вот: «вислозадая». Гадость какая…
Но примерно то же самое было и с другой стороны. Таня, правда, до оскорбительных эпитетов не опускалась, сказывается все же воспитание, как-никак в семье профессора росла, а не в далеком армейском гарнизоне. Но тоже никогда не могла сказать: «Ольга». Тоже употребляла местоимения. А еще придумала странную географическую кличку — называла ее «Австралия». Потому, кажется, что как-то случайно услыхала, как та с восторгом рассказывала о своей поездке в эту страну.
![Эльфрида Елинек - Перед закрытой дверью [Die Ausgesperrten ru]](/uploads/posts/books/124800/124800.jpg)
