Артур Дойл - Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив
— Доброе утро! Можно вас на пару слов?
— Разумеется, инспектор. Что-то случилось?
— Я бы хотел попросить вас об одолжении. Видите ли, мы с моим помощником не можем никуда отсюда уйти. Не могли бы вы, если случится нужда, отправиться в Лондон и…
— Дня мне хватит? — перебил он.
— Нет, к сожалению. Дело может занять трое-четверо суток.
— В таком случае вынужден отказать, извините.
— О, не стоит извинений! — ободряюще улыбнулся маленький инспектор. — Мы просто попросим кого-нибудь еще, вот и все.
Почти сразу после нас в столовую влетел Рансом с пачкой писем и телеграмм в руке. Не сказав ни слова приветствия, он упал на стул и принялся вскрывать конверты один за другим, просматривая их содержимое. Чем больше он читал, тем мрачнее становился, пока вдруг не грохнул кулаком по столу так, что фарфор подпрыгнул и зазвенел.
— Ну, инспектор? Как? — спросил он.
Пис покачал головой.
— Вам недостает вдохновения? — рявкнул Рансом. — Может, денег не хватает?
— Отнюдь. Это дело чести. Вопрос моей репутации.
— Которую вы, черт подери, вот-вот потеряете! Что б вам не поторопиться немного, а то шатаетесь тут, как будто у вас почасовая оплата! Я тебе говорю, коп: тысячи, сотни тысяч превращаются в ничто каждый час, который вы тратите попусту!
И он зашагал взад-вперед по столовой, как по библиотеке в нашу первую встречу.
— Собираетесь ли вы возвращаться в Лондон?
Управляющий замер и сердито воззрился на инспектора.
— Нет. Я останусь здесь до тех пор, пока вы, уважаемый инспектор Аддингтон Пис, не скажете мне наконец что-нибудь определенно и четко.
— Видите ли, у меня есть дело в Лондоне, которое я хотел бы поручить человеку, знавшему Форда лично. Но ни вы, ни мистер Харборд не желаете покидать Мьюдон… Нет ли у вас кого-то на примете?
— Джексон, камердинер, — подумав, сказал управляющий. — Если, конечно, вы найдете его достаточно смышленым. Я пошлю за ним.
Пока вызванный лакей искал камердинера, в столовой висела глухая неспокойная тишина. Нас словно накрыло тенью недоброй загадки, повисшей над Мьюдоном. Один только Джексон, замерший в ожидании приказа, был спокоен и даже бодр — высокий, словно излучающий надежность и готовность служить.
— Господин инспектор желает, чтобы ты отправился в Лондон. Подробнее он сам тебе объяснит. Скорый из Камдона отходит в одиннадцать, — сообщил Рансом.
— Понял, сэр. Вернуться к вечеру?
— Нет, Джексон. Боюсь, дело займет несколько дней.
Камердинер развернулся, прошел пару шагов, но внезапно вернулся.
— Простите, пожалуйста, сэр инспектор, но в нынешних обстоятельствах я бы просил разрешения остаться тут, в Мьюдоне.
— Да какого черта? — возмутился Рансом.
— Видите ли, сэр, я последний видел мистера Форда. И я вроде как был и остаюсь под подозрением. Так что я бы хотел остаться здесь, пока его не найдут, — не ради него, так ради самого себя.
— Трогательно до невозможности. — Рансом был в ярости. — Вот только ты или делаешь, что говорят, или пакуешь вещички и выметаешься. Так что подумай-ка хорошенько!
— Я, сэр, думаю, что вы ко мне несправедливы. Но даже вы не заставите меня сделать то, чего я наотрез не желаю.
— Ах ты наглый проходимец! — начал было тот, но инспектор остановил его мягким жестом.
— Право, мистер Рансом, в конце концов, я могу как-то иначе все обустроить. Это естественно, что Джексон заботится о своей репутации. Джексон, вы можете быть свободны.
Через полчаса, когда все разбрелись, позавтракав, кто куда, я предложил Пису свои услуги, выразив готовность отправиться в Лондон и сделать там все, что требуется.
— Мне нынче не везет на добровольцев, — вздохнул инспектор. — Я-то полагал, они ухватятся за любую возможность заняться делом. Здесь им совершенно нечем себя развлечь… Впрочем, у них есть веские основания не покидать дом. Как и у вас, мистер Филипс, — я никак не могу вас отпустить.
— Неужели я вам так нужен? Вы мне льстите, Пис.
— Мне нужно, чтобы вы отправились в спальню. Займитесь там чем угодно — читайте, пишите, но держите дверь приоткрытой. Если кто пройдет мимо — проследите за ним, по возможности не выдавая себя. Я сменю вас в половине второго: не собираюсь морить вас голодом.
Оставалось только послушаться — тем более что это был своего рода знак доверия, — но боже, каким напряженным и скучным одновременно оказалось мое дежурство! Мимо не проходил никто, кроме унылой горничной. Я пытался разобраться в творящемся вокруг, но чем глубже я зарывался, тем больше путался в противоречивых предположениях. Ничему, кажется, я не радовался так, как явившемуся мне на смену инспектору.
Короткий зимний день потихоньку клонился к вечеру, а мы так и менялись местами на нашем посту. Пришло и прошло время ужинать. Я был свободен с девяти, но в половину одиннадцатого налил себе виски с содовой и присоединился к инспектору.
Тот сидел в центре комнаты, покуривая трубочку с самым довольным видом.
— Спать пора, разве нет? — Я невольно чихнул, вдохнув крепкий табачный дым.
— О нет, нет. Видите ли, нам придется не спать всю ночь.
Я молча повалился на софу у окна. Пожалуй, я был не в лучшем настроении.
— Вы ведь сами со мной напросились, не так ли?
— Так. И я не жалуюсь, верно? Я готов, если скажете, хоть запереться здесь на целую неделю! Но все-таки хотелось бы знать, в чем смысл ваших и наших действий.
— Я и не думал загадывать загадки, мистер Филипс. Просто вот так сразу и не объяснить в паре слов, что тут творится.
Я знал, что большего он не скажет, а потому только кивнул и раскурил трубку. В одиннадцать вечера Пис встал и погасил свет.
— Если ничего неожиданного не случится, смените меня через четыре часа. А пока ложитесь спать — я возьму на себя первую вахту.
Я лег и закрыл глаза, но уснуть не получалось — я просто лежал и слушал тишину огромного дома, развлекаясь пустыми размышлениями. Где-то внизу гулко били часы — каждые пятнадцать минут. Я считал удары — от полуночи до часа, от часа до двух.
Пис перестал курить и замер, как кошка у мышиной норки.
Четверти часа не прошло, когда я услышал едва различимый скрип половиц и сел, весь как натянутая струна, обратившись в слух. Знакомый звук: кто-то в темноте ведет рукой по стене, нашаривая дорогу. Прошел мимо. Пис не шелохнулся.
Может, уснул?
Я шепотом окликнул его и услышал в ответ тишайшее «Тссс…»
Минута, еще одна — и комнату залил ровный свет электрического фонарика.
Инспектор поднялся и выскользнул за дверь — я за ним вслед. Яркий луч легко рассекал тени, но коридор был пуст, и мы не могли увидеть никакого укрытия.
— Вы слишком долго ждали, — разочарованно прошептал я.
— Ничуть. Он ведь не дурак. Разве зря он крадется, как дикий зверь, шарахаясь от каждой тени? Скрипучая доска, шум, вспышка света — и все наши долгие и утомительные труды пошли бы прахом.
— И все же он улизнул.
— Я так не думаю…
Мы крались вдоль коридора, и тут я заметил, что дубовый паркет весь покрыт пылью. Но днем он был совершенно чист — иначе я непременно обратил бы внимание. Я замер, разглядывая неожиданную загадку.
— Мука, — шепнул инспектор, тронув меня за плечо.
— Мука?
— Да. Это я ее рассыпал. Вот и первый результат…
Он направил на пол свет фонарика и указал рукой. В муке четко виднелась половина отпечатка чьей-то ноги.
Пол был посыпан мукой только вдоль стен, и отпечатки были редки. Мы миновали спальню Рансома — но след шел дальше. Кладовку — но и ее он миновал. Дальше было только окно — и двадцать футов до земли от окна.
Неужто секретарь сгинул вслед за Сайласом Фордом?
Инспектор замер и схватил меня за руку. В пятне света от фонарика четко виднелись отпечатки ног. Человек стоял, развернувшись боком к проходу.
Выходило, что он… он просто прошел сквозь стену!
— Пис, что все это может значить?!
Вы, дорогой читатель, конечно, сейчас сидите дома, в мире и покое, и полагаете, должно быть, что я был полным идиотом — но я и впрямь перепугался, сильно и явно.
Пис, должно быть, услышал страх в моем голосе, потому что дружески хлопнул меня по спине.
— Неужели вы никогда не слышали про «поповские норы»?[10] В те годы, когда строили Мьюдон-холл, без такой не обходилось ни одно поместье. Католики, протестанты, роялисты, республиканцы — всем им рано или поздно требовался тайник, где можно отсидеться.
— Но как…
— А как он туда попал, мы как раз сейчас и выясняем. И поскольку ломать паркет мы не собираемся, полагаю, проще всего будет подождать, пока он выйдет.
И он выключил фонарь.
Все погрузилось во тьму. Только окно слабо светилось звездным светом, очерчивая старинные камни проема. Тени окружили нас непроницаемым барьером, и мы, замерев, стояли напротив стены, скрывавшей потайной ход.
