Марина Серова - Одна из нас лишняя
Я закрыла холодильник и повернулась к раковине, под которой обычно стоит мусорное ведро. Иногда содержимое мусорного ведра может многое рассказать о характере его владельца. На этот раз — ведро пустое. Это говорит о том, что Борщев — человек довольно педантичный — не забыл выбросить мусор, перед тем как уехать на несколько дней, чтобы не оставлять корма тараканам. Если, конечно, он не пользуется услугами домработницы.
Ладно, переходим в спальню. Очень уютная комната. Большая, квадратная. На окнах тяжелые, плотные шторы цвета неподжаренных кофейных зерен, приятно гармонирующие с бледно-апельсиновыми обоями. А кровать! Просто гигантских размеров… Видимо, Вячеслав Михайлович любил поспать с комфортом. А впрочем, почему любил? Что это ты заранее хоронишь человека?
На стенах спальни несколько небольших гравюр в рамках и.., какая-то непонятная картинка. Нет, я поняла, что на ней изображено: эта черная ящерка с яркими оранжево-красными пятнами, скорее всего саламандра. Вот только техника исполнения какая-то необычная. Ну-ка, напрягись, Женечка! Что тебе это напоминает? Похоже на татуировку. Наверное, это и есть татуировка, вернее эскиз татуировки.
Я сняла картинку со стены и стала внимательно ее рассматривать. В правом нижнем углу я заметила какую-то надпись, полуприкрытую рамкой. Я отогнула скобки на задней стороне, которые прижимали картон к рамке, и вынула эскиз. Теперь я смогла прочесть: «V. Sh.» Что бы это могло означать? Нет, я догадывалась, что это скорее всего инициалы автора. Только вот кого? Мне почему-то показалось, что это очень важно — узнать, кто автор этого эскиза.
Я чуть не выронила картинку — таким неожиданным оказался звонок телефона, стоявшего на прикроватной тумбочке. Я замерла в ожидании. Казалось, что кто-то сейчас должен появиться и снять трубку. Один звонок… Второй… После третьего звонка включился автоответчик, и я услышала записанный на пленку голос Вячеслава Михайловича: «Это квартира Борщева. Меня сейчас нет дома. Если вы что-то хотите мне передать, можете оставить сообщение после звукового сигнала». Аппарат пискнул, и женщина на другом конце провода хорошо поставленным голосом стала говорить: "Господин Борщев, вас беспокоят из риэлторской фирмы «Гауберг и сын». Вы оставляли нам данные вашей квартиры для продажи, — женщина на секунду запнулась, — кха, кха, извините.
У нас есть клиент, который бы хотел срочно ее посмотреть. Прошу вас связаться с нами сразу же, как только вы услышите наше сообщение.
Напоминаю вам наши телефоны…"
Продиктовав номера телефонов, женщина из «Гауберг и сын» поблагодарила Борщева (наверное, за то, что он обратился именно в их фирму) и, попрощавшись, отключилась.
Интересно. Борщев, оказывается, собирался продавать квартиру. Может быть, хотел купить другую? А может быть, квартира уже продана?
И тут одна мысль пронзила мне мозг. Вот что мне показалось странным в его квартире: в ней не было телевизора! Ни телевизора, ни видеомагнитофона (хотя кассеты стояли плотным длинным рядом в книжном шкафу), ни аудиосистемы. Не было также ни одной мало-мальски ценной вещи, которые люди, уезжая ненадолго, обычно оставляют дома.
Значит… И что же это значит? Что он собирался навсегда покинуть этот город, а скорее всего и эту страну? Вместе с Овчаренко? Но они же вернулись, черт бы их побрал! Их приезд как раз все и путает. Это же совершенно нелогично: быть уже в другой стране и вернуться обратно.
Стоп, стоп, стоп. Спокойно. Вернулись, — значит, на это у них были свои причины. Какие? Например, не смогли переправить деньги.
Но таксист сказал, что синего чемоданчика с ними не было, когда Овчаренко с Борщевым вышли из здания аэровокзала в Тарасове. Оставили в камере хранения? Предположим, что это так. Что дальше?
Нет, давай сначала. Решил, к примеру, Овчаренко хапнуть эти доллары.,.. Опять не то. Ну не нужны ему деньги, не такой он человек. Ты что, не видела, как он одевается? Простые костюмы и рубашки, купленные в обычных магазинах. Зато в доме какое богатство! Дом не в счет, им занимается Людмила Григорьевна, которая одевается у лучшего портного, носит драгоценности, стоящие целое состояние, и ездит на «Крайслере», наверное, единственном в городе.
Если бы деньги прикарманила она, тогда все было бы логично.
В жизни получается иногда так, что человек действует вопреки всякой логике, не говоря уж об элементарном здравом смысле. Хорошо, сделаем все-таки гипотетическое предположение, что Юрий Анатольевич позарился на эти деньги. И что же, он бросит из-за этого жену и сына?
А что здесь странного? С ходу могу назвать с дюжину мужиков, которые согласятся бросить жену и за гораздо меньшие деньги. А сын, в конце концов, у него уже почти взрослый. Но ведь не мог же он хотя бы не предположить, что если он присвоит эти деньги, то его жене и сыну не поздоровится! Вот у Борщева, кстати, нет ни детей, ни плетей. Ему не о ком было бы беспокоиться в аналогичной ситуации.
Борщев, Борщев… И вещички-то он кой-какие сплавил, и квартиру продает. А может, уже продал? И что? Продал, уехал, снова вернулся. Не-ло-ги-чно. Ну, вернулся и вернулся.
Значит, нужно было. Зачем? Это второй вопрос.
Ты, вообще, в верном ли направлении копаешь?
Тебе платят за поиски Овчаренко, а не Борщева.
Но это же звенья одной цепи! Они вместе работали, вместе уехали, вместе вернулись. Так что любые сведения о местонахождении одного неизбежно должны привести к другому. Логично?
Ладно. Вернулись Овчаренко с Борщевым, сели в такси, по словам таксиста, вышли на углу улиц Чапаева и Бахметьевской и исчезли… Может быть, их забрали инопланетяне или пришельцы из параллельных миров? А что? Такие случаи бывали. Люди исчезали на улице средь бела дня, а спустя полтора-два десятка лет снова появлялись на том же месте… Что же ты предлагаешь, подождать немного? Лет пятнадцатьдвадцать? Нет, девушка, не занимайся ерундой.
Прослушай-ка для начала автоответчик.
Я перемотала ленту и включила воспроизведение. Время звонков высвечивалось на дисплее. Записи начинались с того самого дня, когда Овчаренко и Борщев уехали из Тарасова.
Звонили какие-то знакомые, мужчины и женщины, которые не знали, что Вячеслав Михайлович в командировке. Последний звонок был от Николая Овчаренко. Он просил Борщева позвонить сразу же после того, как он услышит эту запись. Николай Анатольевич звонил в половине девятого — примерно за час до того, как меня вызвала Людмила Григорьевна и мы с Никитой покинули тарасовский Арбат.
Я переместилась в гостиную, прихватив черно-оранжевую саламандру с собой, и почему-то уже безо всякого энтузиазма начала проверять книжный шкаф. Затем настал черед серванта.
Рядом с ним я заметила дверцу, оклеенную такими же обоями, что и стены. Она была заперта на замок, в отверстии которого торчал небольшой ключ.
Повернув ключ в замочной скважине, я потянула дверцу на себя прямо за ключ, потому что никаких ручек на ней не было. Дверца без труда отворилась, и я увидела так называемый встроенный шкаф — его еще можно было назвать мини-гардеробом — размером около двух квадратных метров. А что, собственно, ты собиралась увидеть?
На стене внутри мини-гардероба был выключатель, щелкнув которым я зажгла круглый плоский светильник, подвешенный под самым потолком. Вдоль боковых стен были закреплены две перекладины, на которых висели плечики, — большинство из них пустовали. Другие же были заняты сорочками и костюмами. Задняя стена гардероба почти вся была занята специальными приспособлениями для закрепления обуви. Проверив карманы костюмов и сорочек, я тщательно осмотрела пол встроенного шкафа — ничего интересного.
Снова зазвонил телефон. Как и в первый раз, после третьего звонка включился автоответчик, но таинственный абонент ничего говорить не стал, а просто повесил трубку.
Оставалось проверить туалет с ванной, но я подозревала, что мои поиски окажутся бесплодными. Так оно и случилось. «Ничего, Женя, — успокаивала я себя, — у тебя все же есть саламандра». Я взяла рисунок со стола, сложила пополам и сунула в карман. Подойдя к двери, посмотрела в глазок. Кажется, все спокойно.
Я сняла перчатки и собиралась уже открыть дверь, когда увидела в отверстии глазка, что кто-то подошел и стоит рядом. Это еще что за новости?
На площадке перед дверью стояла наша с Никитой соседка по столику в клубе «Рондо» — жена Родиона Давнера. На этот раз она была одета попроще: волосы были забраны на затылке в хвост, на лице минимум макияжа, белый топ из тонкого трикотажа открывал ее загорелые плечи. Что было надето ниже, в глазок разглядеть не удалось. Интересно, что она собирается делать? По всей видимости, она собиралась войти, потому что в прихожей над моим ухом раздался настойчивый звонок. Но ведь дома-то никого нет, не считая меня, конечно!
Повременив минуту, шатенка вставила в замочную скважину ключ и… Я метнулась в гостиную, стараясь не создавать лишнего шума, и устроилась в кресле лицом ко входу, закинув ногу на ногу.
