Валерий Воскобойников - Опасайтесь бешеного пса
Как потом он понял, банк таким образом раздел не одного его. В день возврата ссуды остатки на счетах его фирмы арестовали, и он перестал владеть всем, что у него было. Хорошо, хоть хватило ума записать квартиру на Ольгу. Мало того, поскольку на бумаге стоимость фабрики была вдвое занижена, то изъятое имущество не покрыло и половину ссуды.
Тогда за ним и началась охота. И если бы не двоюродный брат, лежал бы Геннадий где-нибудь в бетонном основании нового дома.
— Почему бы тебе не смыться по моему паспорту? — предложил Мишка, узнав о его страданиях.
В первую минуту эта идея показалась безумной. Однако Мишка составил вполне реальный план действий.
В результате через три недели Геннадий пересек границу. Только был он теперь Михаилом Петровым. А Мишка сразу после его звонка из Берлина понес в районную ментовку заявление о пропаже паспорта.
Глава 15. Там лучше, где нас нет
Геннадия поселили в международной общаге на втором этаже двухярусной койки. Здесь в нескольких домах жили эмигранты из всех городов бывшего Союза, а заодно шриланкийские «тигры», афганцы — противники нынешнего режима, жертвы эфиопской диктатуры и разноплеменные авантюристы, каким был и он сам.
— С общаги начинают все. Наймешь маклера, он найдет пустую квартиру, — советовали опытные люди.
У него был неприкосновенный запас — десять тысяч баксов на карточке, которые он решил тронуть разве что под угрозой смерти. На полученное социальное пособие в пятьсот марок нанять маклера было невозможно. Несколько раз эмигрант из Косова, который жил с семьей в той же общаге, водил его на ночные работы в гаражи — мыть машины. Работодатель — веселый пузатый немец, приняв работу, расплачивался сразу — выдавал по двадцать марок. Эта сумма Геннадия не радовала. Он уже подумывал, не рвануть ли назад, как нежданно работа нашла его сама. Он шел в глубоком унынии по улице и вдруг услышал оклик:
— Эй! Мужик! Тебя, тебя зову!
Оглянувшись, Геннадий не увидел ни одного из прохожих, которых можно было бы принять за русских. Прохожих вообще не было рядом. Зато у бара «Русский медведь» стоял переодетый в медведя зазывала. Он Геннадия и звал, даже призывно махал ему.
— Вы меня? — нерешительно спросил Геннадий.
— Давно из Питера? — отозвался тот.
Со стороны сцена могла показаться идиотской: человек беседовал с медведем. Но мысли Геннадия были о другом.
«Достали и тут!» — вот что он подумал, ощущая, что сердце у него в прямом смысле научилось замирать. Но ответил довольно спокойно:
— С чего вы это взяли? — Геннадий старался говорить как можно беспечнее…
— Да узнал я тебя! — радостно откликнулся медведь-зазывала. — Степу Мыльникова помнишь?
— Какого еще Степу? — проговорил, по-прежнему осторожничая, Геннадий.
Года два назад рэкетир Степа Мыльников дважды пытался на него наехать, но потом его вроде бы убили в разборке.
— Так это ж я! — И медведь хлопнул его по плечу. — Значит, так. Никуда не исчезай, есть дело. В двадцать три я сменяюсь. Стрелку забиваем тут за углом. Ладушки? Вот встреча, так встреча!
Похоже, что от Степы пакости можно было не ждать. И все же Геннадий пришел на стрелку, предварительно оглядевшись. Степа стоял один Сам по себе. И уже без шкуры. Зато у припаркованного «опеля»
— Тебя вроде бы Геной звали? — спросил он, когда они сели в его машину.
— Тут у меня имя слегка другое.
— Ага. Попросил Абрам Мойшу: «Мишенька, не зови меня больше Ваней».
Они поговорили про Питер, вспомнили нескольких знакомых.
— А был слух, что тебя замочили, — не удержался Геннадий.
— Правильный слух! — обрадовался Степа. — Я этот базар сам заказывал. Значит, помнят, жалеют? — продолжал веселиться он. — А я тут — и здоровый, как пряник!
Степа предложил ему работу — быть тем самым медведем — стоять за углом у входа в бар и приглашать прохожих. Он окучивал несколько похожих мест, на которые ставил русских нелегалов. Хозяева платили ему раза в полтора меньше, чем своим, Степа забирал еще двадцать процентов, но все были довольны.
— Я тут числюсь поволжским немцем из Казахстана, мне работа разрешена, — похвастался он.
— Кем-кем? — удивился Геннадий.
— Немцы жили на Волге, слыхал? Их еще вроде бы Екатерина туда позвала. Потом в войну Сталин услал их в Казахстан. А теперь это соединение с исторической родиной. Ну, я фуфло купил у одного мудилы, шпрехен слегка подучил — и вперед!
— Халява, сэр! — прокомментировал со смехом Геннадий.
— Это место сейчас — самое халявное в Европе, — согласился Степа. — Как раз для наших, которые при карло-марксизме привыкли жить. Для немцев главное, чтобы русских до работы не допускать. Они считают, что раз из России, так только улицы мести пригоден. Они рады все дать: и социал тебе и льготы, лишь бы ты не работал и не портил то, что они сами делают. Во страна! Кому — кайф, кому — хоть назад беги. Ну я-то тут, как немец, у меня все другое…
— Так у тебя право работать есть? — спросил с завистью Геннадий.
— А то! Марок накоплю, бар открою. — И он передразнил: — Вас вуншен зи? Немен зи пляц, битте. Ну, пойдешь зазывалой в медвежьей шкуре? Я сегодня, как хрен моржовый, тут отстоял вместо подставного. Он в Мюнхен уехал, а меня не предупредил.
Так постепенно дела Геннадия стали налаживаться. Он старательно занимался на языковых курсах, мечтал найти квартиру и копил на маклера. Особенно дела устроились, когда он встретил Ксанку из Воронежа.
Веселая тридцатилетняя девка Ксанка мечтала стать женой немца. Они познакомились, когда получали очередное пособие. Геннадий числился там, естественно, как Михаил, для Ксанки он таким и остался. В Воронеже она работала, как и он когда-то, в проектном бюро. И это их сразу сблизило.
— Контора закрылась — и хоть в гроб ложись. У кого огород, тем еще ничего, — рассказывала она. — Соседка, тоже уволенная, к подруге в заведение позвала, так там с первого раза такой гад попался — требовал, чтоб я шампанское открыла и себе вставила. Исследователь хренов!
— Тут-то жить можно спокойно! — сказал Геннадий для поддержания беседы.
— Эх, Мишенька, за немца бы выйти! — мечтательно проговорила она ему, словно близкой подружке. — Я бы такой фрау заделалась! В таком бы орднунге дом содержала, какой и немкам не снится!
Жизненные соки ее распирали, что она и подтвердила на другой день. Здесь, в Германии, Геннадий был у нее не первым. Прежде к ней приходил молодой эмигрант-курд, хотевший превратить ее однокомнатную квартиру в потайной штаб местного отделения Курдской рабочей партии. Из-за этого они и разошлись.
— Я в партиях дома не участвовала, мне еще тут их не хватало, — рассказывала Ксанка. — Только грязь наносили. А вообще, Мишенька, кайфовая же у нас с тобой жизнь! Нет, ну скажи: работать нельзя, а деньги выдают! И квартиру оплачивают, и транспорт. Во, где коммунизьма-то, а, Мишенька?! В Воронеже рассказать, весь город бы сюда рванул.
Она наслаждалась легальным бездельем, писала длинные письма родственникам, несколько раз на дню убирала свою однокомнатную квартиру, и не скучала.
Вся эта идиллия чуть не сорвалась, когда ему померещилась слежка. Однажды, когда он шпацирничал взад-вперед у бара в медвежьем облике, на другой стороне улицы остановились два типичных российских быка. С толстыми шеями, короткими стрижками — будто только что свалили с какой-нибудь улицы Ивановской, чтобы настичь его здесь.
Геннадий с трудом дождался конца смены — покинуть пост раньше времени было равнозначно прощанию с работой. Быки куда-то убрались, но ему казалось, что они высматривают его из ближних окон. Сдав костюм, он рванул через черный ход на вокзал, озираясь, снял-таки в ближайшем банкомате денег с кредитки, которую всегда держал при себе, и купил билет в первый же уходящий поезд. Поезд должен был привезти его в Голландию. Что он станет делать потом — соображалось плохо. Главное, было уйти от слежки.
Геннадий быстро шел вдоль поезда. До отправления оставалось десять минут. Он вскочил в нужный вагон и двинулся по узкому коридорчику, куда выходили стеклянные двери сидячих купе. Отыскав свое место в середине вагона, он взялся за ручку, чтобы открыть дверь, и вдруг увидел, что в соседнем купе сидят те самые быки.
«Выследили! Теперь конец!» — понял он. Быки делали вид, что спокойно разговаривают друг с другом и в его сторону не смотрели.
Он быстро повернулся к ним спиной и, стараясь не бежать, с солидным выражением лица, проскользнул к выходу, соскочил на платформу и, оглядываясь, перешел на другую платформу. Там стояла электричка до Дрездена.
Слежки за ним вроде бы не было. Хотя, кто знает, если эти быки сумели узнать, в какой поезд он взял билет и даже в какой вагон, они могли настичь его и тут.
