Андрей Троицкий - Любовь, похожая на смерть
Но тут случай особый, тут надо самому вмешаться. Комбинат в прошлом году на доллар инвестиций дал пять баксов чистой прибыли, дивиденды на обычную акцию составили… Солод присвистнул, вспомнив цифру. Когда в отрасли наметился спад, комбинат снова оказался курицей, несущей золотые яйца. Солод бросил папку с бумагами на пол, сделав вид, что чтение ему наскучило.
– Как Маришка? – спросил он.
В этой комнате Солод всегда разговаривал тихо, почти шепотом. Кроме того, он знал, что Липатов страдает жестокими приступами радикулита. Сделать резкое движение или согнуться в поясе для него всегда сильная, почти нестерпимая боль. Люди, попадавшие на прием, были вынуждены подниматься с того самого единственного стула, стоявшего у противоположной стены, делать несколько шагов в сторону топчана, на котором лежал хозяин, а потом низко нагибаться, потому что голос Солода был едва слышен. В таком полусогнутом положении проситель проводил бльшую часть времени.
– Что? – Не расслышав вопроса, Липатов подскочил на месте, вальсирующей походкой приблизился к лежаку. – Виноват, не понял?
– Маришка как? – еще тише, придушенным шепотом спросил Солод.
– Спасибо, что вспомнили… – Липатов, превозмогая боль в пояснице, склонился над Солодом. – Я ей передам. Как уж она рада будет! Как рада, когда услышит…
– А Коля как?
Липатов только по движению губ понял, что речь о его младшем сыне. Боясь пропустить новый вопрос, он застыл в неудобной позе, задом кверху и головой вниз. Кровь прилила к физиономии, которая сделалась розовой. Шея, перетянутая галстуком, налилась краснотой, рельефно выступили синие жилы.
– Спасибо, слава богу, – Липатов выдавил жалкую улыбку. – Двенадцать лет скоро исполнится. Я в следующем году собираюсь его в Англию отправить. Науки постигать. Там учителя отменные и всякое прочее… Пусть сорванец ума набирается.
Солод неопределенно хмыкнул. Можно было так понять, что учебу за границей он не одобряет. Липатов дал задний ход:
– Ну, с Англией еще ничего не известно. Да и чем их учителя лучше наших? Один пустой гонор. А деньги берут такие….
– Теперь о деле, – прошептал Солод. – У меня двадцать процентов акций комбината, у тебя двадцать шесть. Остальное у мелких акционеров и государства. Мне нужен пятьдесят один процент, не меньше. Тебе и десяти хватит. Ну, в деньгах ничего не потеряешь. Если будешь хорошо работать.
– Но как же…
– Хорошо работать и выполнять мои решения, – закончил мысль Солод. – В том месяце соберешь внеочередное собрание. Доведи до общего сведения: предприятию нужны инвестиции на развитие и оборотные средства. Поэтому необходима дополнительная эмиссия акций. Твоя задача – размыть долю государства и акционеров до пятнадцати процентов. Не больше. Понимаешь?
– Но акционеры… Может случиться большой скандал. Очень большой. С ними будет нелегко договориться.
– Мои ребята договорятся. Понял?
Липатов подхватил с пола папку и, пятясь к двери задом, пробормотал «спасибо» и «доброго здоровья».
Оставшись один, Солод придвинул ближе пепельницу, уже полную окурков, пустил дым и стал вспоминать, сколько лет знает Липатова. Но не вспомнил точную цифру. Лет восемь, не меньше. В пору их знакомства Липатов был преуспевающим бизнесменом, который высоко задирал нос, а на Солода глядел сверху вниз, словно на собачку, таскающую хозяину тапочки, или на безответного слугу. Он считал Леонида Ивановича человеком нечистым на руку, построившим карьеру за счет удачной женитьбы. Липатов отпускал в его адрес иронические, а порой оскорбительные замечания, думая, что друзья не донесут. В ту пору он совсем не разбирался в людях. Да и сейчас ничему не научился.
Если бы не помощь тестя, Солода близко не подпустили бы и к таким, как Липатов, и ему подобным персонажам. Гоношистая компания вращавшихся в самых высоких кругах, все они – члены Ротари-клуба и ряда других привилегированных закрытых сообществ. Теперь к Солоду отношение прямо противоположное. Тот же Липатов прекрасно знает, что старый знакомый может втоптать его в грязь. Может в этой грязи утопить. А может из нее вытащить. Поэтому и бегает на цырлах и, переступая этот порог, забывает о своем радикулите.
Да… Теперь пришла очередь Липатова приносить тапочки. Обещанные десять процентов акций он не получит, потому что Солод заберет предприятие целиком. Бизнес – это не женщина, он на двоих не делится. И на троих тоже не делится. Такие дела.
Солод перевернулся с боку на бок и подумал, что еще хорошо бы так устроить, чтобы Липатов лишился всего, что нажил. Два дома в Подмосковье, несколько квартир в Москве, особняк на Кипре, вилла в Испании, дорогущая яхта… У Солода есть люди, которые позаботятся об этом имуществе. А еще лучше, чтобы Липатова, разоренного и униженного, морально раздавленного, еще и посадили. Хотя бы лет на пять-шесть. И загнали куда-нибудь подальше, в самую глухомань, на Колыму или в Магадан. Это не так сложно сделать. Да, Липатов ничему не научился. А еще сына собрался в Англию отправлять, на учение… Вот же гад. Сука драная…
Солод нажал на кнопку переговорного устройства, вмонтированного в спинку дивана, спросил, кто следующий. Секретарь назвала имя и добавила, что только что появились компаньоны Солода с важными новостями.
– Пусть зайдут, – сказал Солод. – Остальным – пока ждать.
* * *В прихожей задребезжал звонок, из-за двери послышались шаги, и мужской голос произнес: «Иду, бегу». Дверь широко распахнулась. Хозяин квартиры на первый взгляд мог показаться довольно молодым человеком. Фасад портили профессорская лысина и очки в темной пластиковой оправе с толстыми линзами. Он сладко улыбнулся гостям, распахнул дверь еще шире:
– Пожалуйста, проходите. Ноги не вытирайте, у нас неубрано. Прошу за мной. А Ирочка звонок услышала и говорит: «Иди скорее, это наши дорогие гости пришли».
– Вы не беспокойтесь, – ответил Радченко. – Это не отнимет много времени. Четверть часа, не больше.
– Господи, хоть три часа. Хоть весь день. Времени не жалко, лишь бы все хорошо кончилось. Сейчас Ирочку позову. Лишь бы, как говорится, все хорошо…
По длинному коридору человек прошагал в просторную светлую кухню с балконом, усадил гостей за круглый стол, стоявший под люстрой. Еще раз извинился, что не прибрано. При дневном свете внешность мужчины виделась иначе: худое увядшее лицо с морщинами у глаз и рта, сутулая стариковская спина и покатые неразвитые плечи. Хозяин сказал, что сейчас принесет бумаги, и, суетливо замахав руками, словно мух отгонял, исчез в бездонной темноте коридора. Радченко крикнул вдогонку, что бумаги у них свои есть, но никто уже не слушал.
Дима потер ладони и сказал:
– А кто-то говорил, что будет трудно собрать заявления… Даже в наше сволочное время есть на земле хорошие люди. Они не вывелись, как тараканы под дустом. Не попрятались по темным углам.
– Я ничего такого не говорил, – отозвался Стас Гуляев. – Наоборот. Я сказал, что нет проще дела, чем взять у своих же знакомых заявления, что они тебя знают. Письменно подтверждают, что Алла – это именно Алла, а не Дунька с мыльного завода. И готовы засвидетельствовать данный факт в суде. Вот если бы Алла просила у подруги взаймы пятьдесят штук баксов… Тогда бы возникли некоторые затруднения.
Алла смотрела на огромный, почти в человеческий рост аквариум с китайскими рыбками, стоявший у дальней стены. Синие и желтые рыбы медленно скользили между гирляндами водорослей. Они останавливались и, замерев, сквозь плоское стекло смотрели на незнакомцев своими пустыми глазками, похожими на цветной бисер.
– Этого парня зовут Алексеем, – сказала Алла. – С его женой Ирой мы познакомились в байкерском клубе «Триумф». У нее был приличный дорожный мотоцикл «Хонда», и каталась она хорошо. Ирка смелая девчонка. А ее муж – он, кажется, научный работник.
Через минуту на кухню вошел Алексей. Остановившись перед столом, он разложил на нем чертеж, выполненный на большом листе кальки.
– Это поэтажный план, – объяснил он. – Тут обозначены все квартиры на нашем этаже. Комнаты, кладовые, санузлы и коммуникации. Вот это, обратите внимание, наша квартира. Лучшее расположение, окна только во двор…
– Простите, мы по другому вопросу, – сказал Радченко. – Вчера мы разговаривали по телефону. Ваша супруга Ирина хорошо знакома с Аллой. И я спросил, нельзя ли письменно засвидетельствовать…
Радченко не успел закончить фразу, когда в кухню вошла высокая женщина в майке без рукавов и коротких шортах. Она встала возле двери, прислонилась спиной к косяку. И, молча кивнув гостям, скрестила под высокой грудью длинные красивые руки. Она посмотрела на Аллу, кажется, хотела что-то сказать, но передумала и отвернулась, будто не узнала бывшую подругу. Радченко подумал, что с этой эффектной и, видимо, своенравной женщиной Алексею живется непросто. Очень непросто.
