Джеймс Чейз - Роковая женщина
На следующее утро, чувствуя себя гораздо увереннее, я зашел в банк и обменял на деньги пять стодолларовых дорожных чеков. Просто на всякий случай, как говорил я себе. Я предложу ей две сотни и, если понадобится, подниму до пяти, но я не сомневался, что она обрадуется и двум. Я вернулся к своему «бьюику», завел мотор и тут вспомнил о ее брате. Не застану ли я его там? Что, если он торчит в их убогой лачуге? Мои пальцы с силой стиснули руль. Если он дома, я не смогу сделать свое предложение. При мысли об этом затруднении по мне прокатилась волна мучительной досады и разочарования. Я выключил зажигание, вышел из машины и, пошел по улице. Было еще слишком рано. Часы на здании муниципалитета били десять. Я с трудом сдерживал нетерпение. Придется подождать по крайней мере до полудня, но и тогда у меня не могло быть уверенности, что брат уйдет на работу. Я шел бесцельно, никого не видя. Мысль о Рее жгла мое воображение.
Так я бродил, пока часы муниципалитета не пробили одиннадцать. К тому времени я готов был лезть на стенку.
Зайдя в бар, я заказал двойной скотч со льдом. Виски немного успокоило меня. Я закурил и собрался заказать еще виски, когда увидел на другой стороне улицы Фела Моргана, вылезавшего из потрепанного «бьюика» выпуска 1960 года. Я поспешно расплатился и пошел к выходу из бара. Фел уже удалялся по улице, сунув руки в карманы джинсов. Грязная белая майка в обтяжку обрисовывала его мощную мускулатуру. Я проследил за ним до склада металлолома. Остановившись, я наблюдал, как он вошел и помахал рукой толстяку в комбинезоне, возившемуся с громадной кучей проржавевшего металла.
С сильно бьющимся сердцем, прерывисто дыша, я повернулся и устремился к тому месту, где оставил машину. Сев за руль, я рванул к шоссе номер три. Через двадцать минут я трясся по грунтовой дороге, ведущей к дому Морганов. Я непрерывно бормотал про себя:
"Пожалуйста, Господи, пусть она будет дома». Тормозя перед домом, я увидел, что входная дверь распахнута. Я выключил мотор и остался сидеть за рулем, стискивая его обеими руками, слыша глухой стук своего сердца и неотрывно глядя на открытую дверь. Я сидел так минуту или около того, а потом вышел из машины и, снедаемый сексуальной горячкой, медленно пошел к дому по заросшему сорной травой и усыпанному мусором двору. Когда я приблизился к открытой двери, на пороге гостиной появилась Рея. Мы остановились, глядя друг на друга. Она принарядилась со времени нашей последней встречи. На ней было обтягивающее хлопчатобумажное платье, едва доходившее до колен. Она была без чулок и босиком. Ее шею обвивали дешевые синие бусы. Лицо хранило обычное холодное, бесстрастное выражение, а зеленые глаза смотрели так же цинично.
— Привет, — произнесла она своим хрипловатым голосом, от которого по моему телу пробежал трепет. — Чего надо?
Стараясь придать твердость своему голосу, я сказал:
— Ты знаешь, чего мне надо. Она бросила на меня изучающий взгляд, а потом отступила назад.
— Зайди-ка лучше, поговорим.
Я прошел вслед за ней в маленькую убогую комнату. На столе стоял обколотый кофейник и две грязные чашки. Жестяная пепельница, переполненная окурками, заменяла настольное украшение. Под моим неотступным взглядом она подошла к поломанному креслу и опустилась в него. Ее платье задралось до самых бедер, и когда она закинула ногу на ногу, мелькнули голубые трусики.
— Ты вроде собирался ждать, пока я приду к тебе.
Она потянулась за пачкой сигарет, лежавшей на столе.
— Сколько? — хрипло вскрикнул я. — Брось сигарету! Говори сколько и давай начинать.
Она прикурила сигарету от спички и издевательски улыбнулась.
— Ишь ты, как тебя скрутило! — усмехнулась она.
Дрожащей рукой я достал из заднего кармана две стодолларовые бумажки и бросил ей на колени.
— Давай за дело!
Она взяла деньги и посмотрела на них ничего не выражающим взглядом, потом подняла глаза на меня. Я надеялся увидеть в них огонек алчности, даже удовольствия, но вид этого холодного лица-маски мгновенно привел меня в уныние.
— Интересно, за что же это? Две сотни баксов? У тебя не все дома!
Это были самые правдивые слова, какие мне доводилось от нее слышать, но я не обратил на них внимания. Я желал ее с неотступной и нетерпеливой страстью, близкой к безумию, и был намерен добиться своего. Я вытащил остальные три стодолдаровые бумажки и швырнул ей. Хотя вожделение толкало меня к ней, я никогда и никого так не ненавидел в этот момент, как ненавидел ее.
— Это больше, чем ты стоишь, но все равно бери, — произнес я грубо. — А теперь давай-ка!
Нарочито медленно она сложила пять купюр и положила их на стол. Откинувшись на спинку кресла и глядя на меня, она медленно выпустила дым из своих узких ноздрей.
— Было время, когда я ложилась за доллар, — сказала она. — Было время, когда я ложилась за двадцать долларов. Было даже время, когда я ложилась за сто долларов. Когда несколько лет подряд сидишь в камере, есть время подумать. Я знаю, чего хотят мужчины. Я знаю, чего тебе надо, и знаю, что у меня это есть. Я хочу денег, не сто долларов и не пять тысяч. Я хочу настоящих денег. В этой стране водятся старые жирные дураки, которые сидят на миллионах. Я считаю на миллионы. Я найду такого жирного старого дурака и продам ему свое тело за настоящие деньги. Пусть не сразу, но найду. — Она презрительно указала пальцем на деньги, лежавшие на столе. — Забери их, Дешевка. Я не раздвину ног, пока не найду типа с такими деньгами, какие мне надо.
Я стоял и смотрел на нее, не зная, что делать.
— Тебе не нужны пятьсот долларов?
— Твои пятьсот долларов — нет. Похоть так одолевала меня, что я утратил остатки гордости.
— Но почему же нет? Пятьсот долларов за полчаса. Давай бери деньги — и за дело.
— Ты слышал, что я сказала, мистер бриллиантовый Ларри Карр?
Я замер, в изумлении уставившись на нее:
— Как ты сказала?
— Я знаю, кто ты. Фел докопался. Он записал номер твоей машины и навел справки в Парадиз-Сити. Ты там хорошо известная фигура, верно? Бриллиантовый Ларри Карр.
Красный сигнал тревоги загорелся в тумане безумия, окутывавшем мой мозг, предупреждая, что надо бежать от этой женщины и больше не встречаться с ней, но я уже не способен был рассуждать разумно, и через секунду красный огонек потускнел и погас.
— Какая разница, кто я? — возразил я. — Я такой же, как все остальные мужчины! Бери деньги и раздевайся!
— Если ты их не берешь, детка, возьму я, — сказал Фел у меня за спиной.
Я резко обернулся и увидел, что он стоит, прислонившись к косяку, и наблюдает за мной с гнусной улыбочкой. Его вид раздул искру уже знакомой мне ярости, и он, должно быть, понял это по моим глазам.
— Легче, парень, — сказал он. — Я на твоей стороне. Эта сука только разыгрывает недотрогу. Хочешь, сейчас станет у меня шелковая?
Рея проворно вскочила и схватила деньги со стола, скомкав их в кулаке.
— Только подойди, ты, зараза, — зарычала она на брата, — и я вырву твои проклятые гляделки! Он рассмеялся.
— И ведь вырвала бы, — обратился он ко мне. — Что, если нам поостыть немного и потолковать по-свойски? Мы уже тут о тебе говорили. Можно бы поладить! Как насчет обмена кое-каких камушков, с которыми ты имеешь дело, на…
Я изумленно воззрился на него.
— Что скажешь, кореш? — продолжал он спокойно. — Она согласится. Она сама все и придумала, когда я ей сказал, кто ты. Без камушков ты ее не получишь. Давай договоримся.
— Верни деньги, — сказал я ей.
Она язвительно улыбнулась, качая головой.
— Я передумала. Мне пригодятся пятьсот баксов, даже если они твои. И не пробуй их отнять. Мы с Фелом запросто тебя успокоим. Обдумай хорошенько предложение Фела. Если очень захочешь получить свое, то только за бриллианты. Не за один бриллиант, а за целую кучу! Подумай, а пока убирайся отсюда!
Я взглянул на Фела и увидел, что он держит в руке короткий железный ломик.
— Не пытайся, кореш, — сказал он. — Я просто разобью тебе башку. В прошлый раз ты застал меня врасплох, но теперь я приготовился. Так что смотри. А теперь катись.
Он посторонился, освобождая мне дорогу. Я ненавидел его. Ее я тоже ненавидел, но в то же время желал ее каждой клеткой своего тела. Я вышел из дома и, вдыхая горячий, насыщенный смогом воздух, зашагал по сорной траве к своему «бьюику».
* * *Не помню, как я доехал до отеля. Я полностью пришел в себя лежа на кровати, когда утренний свет серебрил цементную пыль на стекле противоположного окна. Меня переполняло безнадежное уныние. Даже Рея зовет меня Дешевкой! Боже, как я ненавидел ее! Мне вдруг захотелось покончить с собой. Я лежал на кровати и спрашивал себя, а почему бы и нет? Самоубийство стало казаться мне лучшим выходом. Зачем мне жить? Зачем позволять этой женщине мучить меня и дальше? Но как это сделать? Бритва? Я бреюсь электрической. Снотворное? У меня оставалось только шесть таблеток. Выброситься из окна? Я могу упасть на голову какому-нибудь прохожему на людной улице. Я возбужденно огляделся. Здесь не было ничего, способного выдержать мою тяжесть, если я повешусь. Машина? Да. Я сяду в машину, разгонюсь и врежусь в дерево. Да! Так я и сделаю!
