Дик Фрэнсис - На полголовы впереди
— О чем вы думаете? — спросила она.
— О жизни.
Она недоверчиво взглянула на меня, но тут же снова перевела разговор на почти столь же увлекательную тему — о поезде. Через некоторое время я задал ей вопрос, который не давал мне покоя весь день:
— А кроме специальных пропусков на гонки и прочего, есть еще что-нибудь такое, на что имеет право владелец лошади? То есть владелец одной из лошадей, которых везут в поезде?
— Что вы имеете в виду? — озадаченно спросила она.
— Имеют они какие-то привилегии, которых не имеют остальные, кто приписан к специальному вагону-ресторану?
— Не думаю. — Она на мгновение наморщила лоб. — Разве что могут входить в вагон для лошадей, если это то, что вас интересует.
— Да, это я знаю. И больше ничего?
— Ну, на ипподроме в Виннипеге собираются сделать групповое фото одних только владельцев, и это будут показывать по телевидению. — Она задумалась. — Каждый из них получит памятный значок Жокейского клуба, когда мы в Банфе снова вернемся в поезд после двух дней в горах. — Она снова помолчала. — А если лошадь, которую везут в поезде, выиграет один из специальных заездов, ее владелец бесплатно становится пожизненным членом клуба на всех трех ипподромах.
Для канадца это последнее и было, возможно, серьезной приманкой, но заинтересовать Филмера само по себе, безусловно, не могло. Я вздохнул. Еще одной хорошей идеей меньше. По-прежнему оставались два главных вопроса зачем Филмер отправился в эту поездку и почему он приложил столько усилий, чтобы стать владельцем. И ответы на них были одинаковые: не знаю, не знаю.
Очень полезная информация.
Мы не спеша выпили кофе, непринужденно болтая о том о сем. Она рассказала, что когда-то хотела стать писательницей и устроилась на работу в издательство ("чего настоящие писатели, как выяснилось, никогда не делают"), но организовывать детективные представления в фирме "Мерри и компания" ей нравится гораздо больше.
— Мои родители, — сказала она, — практически с самого рождения говорили мне, что я стану писательницей, что это у нас в крови, и я выросла с этой мыслью. Но они ошиблись, хотя я долго старалась, а потом еще жила с этим человеком, который более или менее заставлял меня писать. Но, знаете, когда в один прекрасный день, после того как мы расстались и слезы у меня высохли, я сказала себе, что никакая я не писательница и никогда ей не стану, а лучше займусь чем-нибудь другим, — это было такое облегчение! Я вдруг почувствовала себя свободной и такой счастливой, какой еще никогда не была.
Теперь, задним числом, это выглядит довольно глупо — что я столько времени не могла понять, чего хочу. Мне, можно сказать, внушили, что я должна писать, и мне казалось, что мне самой этого хочется, но когда дошло до дела, это оказалось мне не по плечу, и я так долго по этому поводу сокрушалась… — Она усмехнулась. — Наверное, вы решите, что я ненормальная.
— Конечно, нет. А что вы писали?
— Какое-то время сотрудничала в одном еженедельнике для женщин — беседовала с людьми и описывала их жизнь, а иногда и сочиняла биографии, если за неделю мне ни разу не попадался какой-нибудь интересный или яркий человек. Не будем об этом говорить. Это было ужасно.
— Я рад, что вы от этого избавились.
— И я тоже, — от всей души согласилась она. — Теперь я иначе выгляжу, иначе себя чувствую, и здоровье у меня стало лучше. Раньше я постоянно болела — всякие насморки, грипп и все такое, а теперь ничего такого со мной не бывает. — Ее глаза весело сверкнули при свете свечей, подтверждая ее слова. — И вы такой же. Беззаботный. По вам сразу видно.
— Разве?
— Я права?
— По-моему, попали в самую точку.
И нам крупно повезло, подумал я, расплачиваясь по счету. Беззаботность — редкое сокровище в этом мире, слишком богатом горестями, сокровище, которое недостаточно ценят и которым сплошь и рядом жертвуют ради агрессии, алчности и нелепых племенных ритуалов. Интересно, было ли беззаботным племя тесаных камней десять тысяч лет назад? Вероятно, нет.
Мы с Нелл дошли пешком до ее машины, оставленной на стоянке недалеко от офиса "Мерри и компании". Она сказала, что живет в двадцати минутах отсюда, в крохотной квартире у озера. На прощание мы поцеловали друг друга в щечку, и она поблагодарила меня за приятный вечер, весело сказав, что мы увидимся в воскресенье, если только она не сгинет без следа под бременем множества дел, которые должна сделать за субботу. Я провожал взглядом огни ее автомобиля, пока он не свернул за угол, а потом пешком дошел до своего отеля, безмятежно проспал всю ночь, а на следующее утро ровно в десять явился в отдел общественных связей вокзала Юнион.
Сотрудница отдела, в высшей степени деловая дама, из разговора с Нелл поняла, что я один из актеров, поскольку они и раньше помогали устраивать актеров, а разубеждать ее я не стал. Она развернула меня обратно и повела через гулкий центральный зал (который, как она заметила на ходу, имеет семьдесят шесть метров в длину и двадцать пять метров в ширину, а его свод, крытый черепицей, возвышается над полом на двадцать семь метров) и через массивную дверь в цокольный этаж — точную копию величественного зала над ним, только без всяких украшений. Это было подземное помещение, простиравшееся, казалось, до бесконечности во все стороны, — здесь готовили еду, стирали белье и выполняли всевозможные мелкие работы по обслуживанию поездов. Здесь находилась даже маленькая электростанция, и повсюду работали маляры и плотники.
— Сюда, — сказала она, стуча каблучками впереди меня. — Вот отдел форменной одежды. Они вами займутся. — Она пропустила меня в дверь, сообщила тем, кто был внутри: "Это тот актер" — и, кивнув, предоставила меня собственной судьбе.
Люди, сидевшие в отделе, оказались дружелюбными и столь же деловыми.
Одна женщина шила на швейной машинке, один мужчина работал за компьютером, а другой спросил, какой у меня размер воротничка.
По стенам комнаты шли полки, где лежали сотни аккуратно сложенных сорочек в светлую серо-белую полоску с такими же полосатыми воротничками, длинными полосатыми рукавами и манжетами на пуговицах.
— Манжеты должны быть всегда застегнуты, если только вы не моете посуду.
Ну уж дудки, мыть посуду вы меня не заставите, подумал я про себя.
На двух рядах вешалок висели на плечиках жилеты цвета "золото урожая".
— Жилет должен быть всегда застегнут на все пуговицы.
Еще там были бесконечные ряды аккуратно развешанных серых брюк и пиджаков и множество коробок с серыми, желтыми и коричневыми галстуками в полоску.
Мужчина, взявшийся мне помогать, тщательно следил за тем, чтобы все вещи, которые он мне выдает, сидели как можно лучше.
— Служащий "Ви-Ай-Эй" должен всегда быть безупречно одет и безукоризненно опрятен. Мы подробно инструктируем каждого, как ухаживать за своей одеждой.
Он выдал мне серый пиджак, две пары серых брюк, пять сорочек, два жилета, два галстука и серый плащ-дождевик. Каждый раз, убедившись, что вещь пришлась мне по фигуре, он называл размер мужчине, сидевшему за компьютером.
— Мы знаем размеры всех до единого служащих "Ви-Ай-Эй" по всей Канаде.
Надев сорочку и желтый жилет, я взглянул в зеркало и увидел, что на меня смотрит оттуда официант Томми. Я улыбнулся своему отражению и подумал, что вид у этого Томми уж очень самодовольный.
— Вам удобно? — спросил мужчина, который помогал мне одеться.
— Очень.
— Никогда ничего не меняйте в этой форменной одежде, — сказал он. Стоит что-то изменить, и всем станет ясно, что вы актер. — Спасибо.
— Эту форму — брюки, сорочку, галстук и жилет — носит при исполнении обязанностей весь обслуживающий персонал мужского пола. То есть проводники спальных вагонов и бригады вагонов-ресторанов. Только в ресторанах они иногда надевают фартуки.
— Спасибо, — сказал я еще раз.
— Старший официант, который распоряжается в вагоне-ресторане, носит серый костюм без жилета и фартука. По этому признаку вы его узнаете.
— Ясно.
Он улыбнулся:
— Что делать, вам скажут. Сейчас мы отведем вам шкафчик, где вы можете оставить все это до воскресенья. Перед посадкой заберете одежду и наденете ее здесь, в раздевалке. Свою одежду вы возьмете с собой в поезд. Когда наша форма вам будет уже не нужна, прошу вас ее вернуть.
— Ясно, — сказал я еще раз. Когда я снова переоделся в свою одежду, он по нескольким узким коридорам провел меня в комнату с тесными шкафчиками, в одном из которых едва поместилась форма Томми. Он запер металлическую дверцу, отдал мне ключ, вывел в центральный зал вокзала и с улыбкой сказал:
— Желаю удачи. Не пролейте ничего на брюки.
— Большое спасибо, — сказал я.
Вернувшись в отель, я попросил портье заказать мне автомобиль с шофером, чтобы отвезти меня на "Вудбайн", подождать там до вечера и привезти обратно. "Никаких проблем", — сказали мне. Стоял прекрасный солнечный осенний день, дождя не обещали, поэтому я подвил волосы и надел темные очки и свитер со скандинавским рисунком, чтобы слиться с толпой на скачках.
