Антон Леонтьев - Отель сокровенных желаний
— Что же, новое преступление в «Петрополисе»…
Сын кивнул и заметил:
— В последний раз нечто подобное имело место за несколько лет до моего рождения…
Отец, подъезжая к Роману, сказал:
— Да, и на этот раз снова отсутствует кисть левой руки. Я не буду говорить, что это значит! Ты и сам понимаешь…
Сын кивнул, а отец продолжил:
— Но ворошить прошлое всегда чревато.
Словно о чем-то размышляя, он, резко повернувшись в инвалидной коляске, подъехал к столу, взял папку и протянул Роману.
— Здесь самая свежая информация, полученная по моим каналам. Наши друзья-опера будут, конечно, рыть землю, желая достать из-под земли убийцу, не исключено, даже презентуют его общественности, как это, собственно, всегда и было, надо же успокоить взбудораженную публику. Но мы-то знаем, что не знают другие, — благодаря запискам Романа Романовича…
Сын взял папку и произнес ровным тоном:
— Я тебя не разочарую, папа.
А Лялько-старший, глядя на него, тихо пробормотал:
— Я и не сомневаюсь, сын, я и не сомневаюсь…
Три дня спустяРоман Лялько заглушил мотор и посмотрел на серую многоэтажку, возвышавшуюся неподалеку. Последний свидетель еще не приехал; судя по информации, полученной из редакции желтого листка «Бульвар-экспресс СПб», он был на интервью и должен вернуться домой после семи…
Точнее, должна, потому что речь шла о свидетельнице.
Расположившись за рулем, Роман достал блокнот и, медленно его листая, одновременно не упуская из виду подход к подъезду многоэтажки, прошелся по информации, полученной от всех прочих свидетелей, которых он за два дня успел посетить и допросить.
Конечно, не допросить, ибо таких полномочий у частного детектива нет, а всего лишь расспросить, однако Роман помнил, чему его учил отец, — главное, не о чем спрашиваешь, а как…
И таким образом любая короткая светская беседа вполне могла превратиться в напряженный и, главное, информативный допрос.
Первым он навестил того человека, на которого они работали: Михаила Георгиевича Прасагова.
На Романа он произвел двоякое впечатление: вроде бы умеет расположить к себе, однако ясно, что палец такому в рот не клади — откусит вместе с рукой.
С левой кистью?
Говорил олигарх вдумчиво, однако было ясно, что «Петрополис» для него, как и для его предка, это не игрушка или каприз, а гораздо больше.
И устраивать в отеле преступление, которое привлечет внимание СМИ, вместо того чтобы как можно скорее отремонтировать и открыть гостиницу, было бы со стороны владельца не просто глупо, а убийственно глупо.
Прасагов заявил, что в мистику и проклятие номера 184 не верит. Но Роман понял: нет, верит. Еще как верит…
Однако олигарх не считал, что это некий призрак, материализовавшийся внезапно в проклятом номере, отрубил несчастной Виктории Селезневой кисть левой руки и исчез. Он придерживался замысловатой теории, что «Петрополис», в силу неведомых, наукой пока что не объяснимых причин, являлся своего рода средоточием зла, которое концентрировалось в номере 184.
— Это как геопатогенная зона, — пояснил Прасагов, — или как Бермудский треугольник. И квинтэссенция этой, назовем ее, силы привязана к номеру сто восемьдесят четыре. Нет, это не врата в другой мир или тем более в ад. Скорее, это своего рода излучение, радиация зла, которая лишает разума любого, кто останавливается в том номере, и провоцирует его на преступление!
— Но отчего подобная локализованность? — поинтересовался тогда Роман. — И привязанность именно к номеру сто восемьдесят четыре? Тем более «Петрополис» — не таинственная пещера и не затерянное диковинное плато, то есть не природное образование, а творение рук человеческих. И, следовательно, в качестве источника радиации зла не подходит…
Олигарх, усмехнувшись, произнес:
— А кто вам сказал, что радиация зла — это природное явление? Оно может быть вполне явлением искусственным, вернее, рукотворным! Только рука эта была не человеческая и не божеская, а, так сказать, князя мира сего! Причем я имею в виду не наших жалких князьков из рода Кошкиных, а того самого, другого, рогатого князя, живущего в совершенно ином месте, однако время от времени выбирающегося на поверхность — например, в номер сто восемьдесят четыре «Петрополиса»!
Роман решил отказаться от споров по поводу природы зла и спросил, где Прасагов был в момент убийства. Пользуясь информацией из Следственного комитета, Лялько удалось вычленить интервал примерно в четверть часа, когда, по всей видимости, и произошло убийство Виктории Селезневой.
— Вел важный телефонный разговор! — заявил Прасагов. — Надо же было чем-то занять себя, пока эти две курицы кудахтали, по собственной глупости оказавшись в застенках «Петрополиса»!
— Кто, по-вашему, убийца? — задал Роман сакраментальный вопрос, а Михаил Георгиевич, по-ленински прищурившись, выпалил:
— Это вы лучше у князя нашего американского поинтересуйтесь! Это же его помощница умерла… И вообще, все эти князья Кошкины сумасшедшие! Безумие у них потомственное! Вы почитайте хронику их рода! Они были ужасно жестокие, женились на близких родственниках, у них в роду градус сумасшествия зашкаливает. Так что не удивлюсь, если выяснится, что Стивен, который так хочет прибрать к рукам «Петрополис» и считает, что прибрал, потому что кредит я взял через подконтрольный ему банк, сам прихыкнул эту дурочку… Что и говорить — династия убийц!
Роман занес в блокнот это поразившее его выражение. Династия убийц… А почему, собственно, и нет?
Вторым он посетил князя Стивена Захарьина-Кошкина, который принял детектива в своей помпезно обставленной квартире на Невском. И у него была своя теория относительно произошедшего.
— Радиация зла? — усмехнулся он, потягивая кофе. — Идиотизм, который явно выдуман нашим Михаилом Георгиевичем! Все гораздо проще — серийный убийца!
Роман не стал мешать ходу его мысли, и князь, тряхнув длинными светлыми волосами, продолжил:
— Ведь и тогда и теперь людей кто-то убивал! А те, что исчезли, явно тоже лишились жизни. Конечно, маньяк!
— А как вы объясните, что убийства происходят с большими интервалами на протяжении ста с лишним лет? — спросил Роман.
Князь артистично всплеснул руками и прощебетал:
— Вот тут-то и вступает в игру номер сто восемьдесят четыре! Никакая это не геопатогенная зона, а элементарная «кротовая нора»! Ну, своего рода туннель в пространственно-временном континууме, который позволяет в мгновение ока перемещаться на огромные расстояния или во времени! Убийца все тот же, что и сто лет назад, он просто перешагивает из эпохи в эпоху, вот и все!
На вопрос, где он был в момент убийства, князь заявил:
— Вел важный телефонный разговор на улице! О, если бы я знал, что в этот момент убивают несчастную Вику… Как хорошо, что эта вторая девица, ну, та, которая пропала в подвале, нашлась живой и невредимой, а то я уже думал, что маньяк и ее искромсал…
— Кто, как вы считаете, совершил убийство? — спросил Роман. — Если, конечно, отбросить версию о перемещающемся по «кротовой норе» из эпохи в эпоху маньяке.
Князь, поставив крошечную чашечку на крошечное же блюдечко, ответил с голливудской улыбкой:
— Перемещение убийцы во времени — это своего рода метафора. А представьте, что к этому причастны Прасаговы. Да, да, что тогда, что теперь. Потому что первой жертвой стал мой несчастный предок, старый князь, которого заманили в тот номер и убили! И сделал это Харитон Прасагов, желавший отомстить аристократу за то, что он не принял мезальянса своей несчастной дочери с этим животным. Да, Прасагов убил князя, а потом убил и всех остальных…
— Он ведь умер в конце того же года, — напомнил Роман, — и тоже, кстати, в номере сто восемьдесят четыре…
Князь швырнул чашку с блюдцем на инкрустированный лазуритом столик и капризно заявил:
— Ну значит, инсценировал! Вскройте могилу Прасагова, она еще сохранилась, наверняка там ничего не найдете! А если не он, так его сынок, Евстрат… А теперь эстафету перенял Миша Прасагов. Это же семейство вурдалаков, они готовы любого укокошить, чтобы заполучить то, что хотят… Династия убийц!
Занятно, что князь использовал точно такое же выражение, что и его заклятый враг олигарх, только, естественно, в отношении не себя самого, а Прасагова.
Третьей в списке Романа Лялько была Жанна Хват, мрачная особа в черном, выглядевшая в солнцезащитных очках в спартански обставленном кабинете, в котором сгущалась тьма и отчего-то не был включен свет, весьма комично.
