Галина Романова - Длинная тень греха
— Это не надолго, надеюсь. Сядьте! — и он почти силой втиснул бедную женщину на Олесино место. Потом глянул на поникшую секретаршу и скомандовал. — А ну идемте, дорогая, разберемся, что там у вас за проблемы.
В своем кабинете Баловнев почувствовал себя несколько увереннее. Он долго раздевался за дощатой перегородкой, разгородившей его кабинет надвое. Переобувался в легкие офисные туфли, причесывался. Олеся все это время просидела, сжавшись в комочек, на стуле напротив директорского.
Что и как будет говорить ему, она пока не представляла. Врать не имело смысла. Ни к чему тогда было вообще затевать весь этот разговор. А говорить правду… Слишком уж она выглядела чудовищной — эта ее правда. Слишком, чтобы Баловнев вдруг проникся пониманием и стал ей помогать.
Он уселся на свое обычное место за широким столом. Бегло просмотрел бумаги, которые она успела отнести к нему в красивой кожаной папке. Потом поднял на нее внимательный, по-взрослому суровый, почти отеческий взгляд и повелительно проговорил:
— Ну! Детка, давай, рассказывай, во что ты там такое вляпалась по наивности ума своего и чистоте помыслов. Так ведь и знал, так ведь и знал… Говори!
Говорила Олеся долго и путано. Про то, как познакомилась с Хабаровым на остановке. Про то, как мгновенно поняла, что это ее судьба, и повела его к себе домой. Про все остальное тоже говорила, но много быстрее, почти проглатывая гласные.
Баловнев слушал не перебивая. Но когда она вдруг замолчала на том самом месте, где Хабаров, не простившись, исчез из ее дома, он насмешливо за нее закончил:
— А вместе с ним из дома исчезло все самое ценное, так?
— Если бы! Ничего не так, — оскорбилась вдруг Олеся за Влада. — Он не такой, понимаете, Валерий Иванович! Не вор, не гад и не… убийца!
— Та-аак! Отсюда поподробнее, пожалуйста, дорогуша!
Валерий Иванович был мудрым, как старый ворон. И прожил он достаточно долго для того, чтобы понять, в этой ее последней фразе и заключается как раз то самое горе, из-за которого сегодня на ней нет лица и нормальной, привычной его глазу одежды.
— Они утверждают, что он убил свою жену, Валерий Иванович! — всхлипнула она, согнувшись так сильно, что уперлась лбом в стол, за которым сидела. — Но это не так!!! Это неправда! Я знаю, что он не мог… Это чудовищно! А меня никто не хочет слушать, никто!!!
— А кто тебя должен услышать, детка? — вкрадчиво поинтересовался Баловнев, хотя и так уже догадался, кто именно. — Кто?
— Милиция проклятая! Они меня даже близко на порог не пускают! И слушать не хотят. А у него же есть алиби, у Влада! И его алиби — это я! А меня никто не хочет слушать, никто! И передачки мои для него не берут. Говорят, не положено. Что можно только близким родственникам. У него же никого нет! Никого, кроме меня!..
Ох, и дура девка, с тоской подумалось Баловневу, когда он полез в потайной ящик за потайными сигаретами. В обычной-то своей жизни он никогда не курил. Считал это несолидным — занавешиваться от собеседника и партнера клубами сизого дыма. Жена опять же дома не позволяла, ссылаясь на вонь. На лестницу, что ли, шастать с цигаркой! Тоже несолидно. А вот в тиши кабинета, когда никого нет рядом и когда тоска какая-нибудь упрямо держит сердце в кулаке, тогда позволял себе иногда расслабиться.
Сейчас был как раз тот самый случай.
Баловнев закурил и молчал какое-то время, переваривая все, чем поделилась с ним его секретарша.
Разозлиться бы на нее и послать куда подальше.
Надо же, распущенная какая! Ему ничего такого не позволяла. Всякий раз глазищами зыркала, когда он нечаянно, ну пускай и не нечаянно, дотрагивался до нее, а первого встречного потащила к себе домой. Просто первого проходимца какого-то, которого теперь к тому же еще и в убийстве собственной жены обвиняют. Подхватила под руку и поволокла к себе! А если бы он ее…
— Так я не понял, ты что же с ним… переспала, что ли?! — от того, как еще сильнее она свела плечи, Баловнев понял — переспала, конечно. Переспала и нисколько не раскаивается. — Нет, ну ты и дура, Данилец! Извини меня, конечно, но дура ты полная! Ты чего себе позволяешь?! А если бы он и тебя убил тоже, как свою жену?!
— Он ее не убивал! — прошептала она зловеще и подняла на него взгляд, исполненный муки, гадливости и злости одновременно. Что кому адресовалось, оставалось только гадать.
— Откуда такая уверенность? — запальчиво воскликнул Валерий Иванович, нервно вытягивая из запретной пачки следующую сигарету. — Ты знать его не знаешь, и видела впервые в жизни!
— Я это чувствую!!! Понятно вам?! Чувствую!!!
Вот! Вот этого-то он и опасался всегда. Того, что если эта дура начнет вдруг по-настоящему что-то чувствовать, тогда все: пиши — пропало. Не зря же она вниз головой столько времени прыгала, и водой на речных порогах захлебывалась не зря. Все искала! Искала, где бы ей зачерпнуть адреналина побольше. Нашла!..
— Ладно, это все эмоции. Проехали, одним словом. Давай мне во всех подробностях, как ты его разыскать сумела и как узнала обо всем?
Ведь разыскала, бестия настырная! Ничто ее не остановило. Ни то, что этот фрукт от нее сбежал, едва штаны надев. Ни то, что выяснилось потом о подозрениях в его адрес. Если приличным человеком окажется, ему, можно сказать, с Олеськой повезло.
А окажется он приличным? Как в этом убедиться? Как узнать?..
— Итак, детка, говори. Время идет. Рабочее, между прочим, время. А мы с тобой ни с места. Ну!
Когда она вышла из ванной и обнаружила, что Хабаров исчез, она остолбенела просто. Только что, черт бы побрал все на свете!.. Только что вполне осознанно, уже не под воздействием алкоголя, он любил ее. Убеждал в чем-то едва слышно, утешал даже, кажется. А потом вдруг взял и удрал! Ни записки не оставил, ни до свидания не сказал, просто сбежал и все.
Потрясение ее было настолько сильным, что в первые минуты у нее даже не хватило ума проверить: на месте ли ее деньги и драгоценности. Когда убедилась, что все на месте, устыдилась.
Ну, чего она, а?! Ушел, потому что стыдно ему. И больно еще потому что. Что-то же там неладно у него в семье, он же рассказывал ей. Он придет. Непременно вернется к ней, потому что сказал, что все у них будет хорошо.
Хабаров не вернулся и не позвонил. Она как последняя идиотка проторчала все выходные дома в надежде услышать долгожданный звонок в дверь, но все было бесполезным. Все! Ожидания, надежды, оправдания…
Он не пришел ни на второй, ни на третий, ни на четвертый день.
Она, как заведенная, вставала по утрам, через силу, через жуткие ломки, приводила себя в порядок и шла на работу. Там вымученно улыбалась полный рабочий день. Что-то даже делала, выполняла какие-то поручения, печатала, поила чаем и кофе шефа и его гостей. А вечером почти бегом мчалась домой.
А вдруг… Вдруг он там, возле ее подъезда — ее Хабаров.
Усталый и измученный. Сомневающийся, а правильно ли он делает, что ждет ее. Стыдящийся своего не ко времени вспыхнувшего чувства. И неловко тискающий в замерзших пальцах пучок замороженных гвоздик.
Именно так ей всякий раз это виделось, когда она летела по сугробам к своему дому. Подбегала, запыхавшаяся и растрепанная, к подъезду, а там… никого. Не было там Хабарова, и быть, как оказалось, не могло. Но узнала Олеся об этом только позавчера.
Тем вечером она домой почему-то не торопилась. То ли устала надеяться, то ли просто зла была на всех и на себя в первую очередь. Она, никуда не торопясь, зашла в супермаркет. Накупила всякой ненужной дряни, водки в том числе. И с пакетами в обеих руках медленной походкой пошла к своему дому.
Было холодно и морозно. Никаких намеков на весну, кроме календарных, в воздухе не носилось. Снег по-прежнему отвратительно поскрипывал под сапогами. Голые ветки судорожно метались на ветру, закручивая непонятно откуда взявшуюся метель. Все мысли о весне казались кощунственными.
Олеся и не думала ни о весне, ни о Хабарове, ни о себе. Просто шла, отсчитывая скрипящие утоптанным снегом шаги, и все.
Дошла до угла дома, повернула и… едва не бросилась бежать.
Возле ее подъезда, нетерпеливо притоптывая ногами от холода, стоял мужчина. Он стоял и ждал ее. Именно ее, потому что, едва завидев Олесю, вывернувшую из-за угла с покупками, мужчина внезапно прекратил свой ритуальный топот, призванный уберечь его от замерзания, и тут же поспешил ей навстречу.
Ошибиться Олеся не могла. Мужчине была нужна именно она.
— Добрый вечер, — осторожно поприветствовал он ее, поравнявшись. — Вы ведь Олеся, я не ошибся?
— Нет. Не ошиблись. Меня и в самом деле так зовут, а в чем, собственно, дело?
Этот незнакомец не пробудил в ней доверия, в отличие от Влада, хотя внешне нисколько тому не проигрывал, а как раз наоборот.
Красивый пухлый рот, высокие скулы, хищные, оценивающе ощупывающие глаза. Рост, фигура, ноги, невзирая на зимнюю экипировку, просматривались великолепно и великолепными казались даже через одежду.
