Себастьян Жапризо - Ловушка для Золушки
Повсюду в доме стояли стремянки, ведра с краской, валялись вороха сорванных обоев.
— У нее все-таки есть вкус, — сказала Мюрно. — В общем, здесь будет очень красиво. Но от запаха краски у меня делается мигрень, а вам ничего? Пойдемте на второй этаж, это более или менее жилая часть дома.
Наверху, в спальне, которую уже обставили кое-какой мебелью, они уселись рядом на кровати.
— Кто будет говорить первой, вы или я? — спросила Жанна.
— Говорите вы.
— Мне тридцать пять лет. Семь лет назад мне отдали в руки эту окаянную девчонку. Не скажу, чтобы я гордилась тем, что из нее вышло, но нечем было мне гордиться и тогда, когда я ее получила. Вы родились четвертого июля тысяча девятьсот тридцать девятого года. Вы служили в банке. Восемнадцатого февраля нынешнего года вы посмотрели на Мики своими большими и кроткими глазами, после чего переменили профессию. Теперь вы на должности куклы, которая, не моргнув глазом, принимает тумаки и поцелуи, вам легко прикидываться этакой душкой, вы оказались более миловидной, но не менее занудной, чем я думала. У вас на уме есть одна мыслишка, а у кукол обычно мыслей не бывает.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Тогда дайте договорю. У вас на уме мыслишка, старая как мир. Впрочем, это даже не мысль, а так, что-то мутное, неопределенное, какой-то внутренний зуд. Многие испытали это раньше, чем вы, в частности и я, но куда нам до вас, вы гораздо глупей и решительней. Мне хочется, чтобы вы меня сразу поняли: беспокоит меня не мыслишка, а то, как бы вы не стали носить ее знамя. Вы уже натворили столько глупостей, что взбудоражили по меньшей мере два десятка человек. Если они так же ограничены, как Франсуа Руссен, то вам придется признать, что положение серьезное. О Рафферми можно сказать что угодно, но у нее светлая голова. А считать Мики дурочкой — недомыслие. У вас силенок не хватит, а вы лезете, и это меня раздражает.
— И все-таки я не понимаю, — сказала До.
У нее пересохло в горле, и она говорила себе: «это от запаха краски». Она попыталась встать, но золотоволосая великанша спокойно усадила ее на кровать.
— Я читала ваши письма к Рафферми.
— Она вам их показывала?
— Вы живете в мире грез. Я их видела, вот и все. И приколотое к ним донесение сыщика: «брюнетка, рост — 168 см, родилась в Ницце, мать приходящая прислуга, отец — счетовод, имела двух любовников, одного — в восемнадцать лет, в течение трех месяцев, второго — в двадцать лет, до приезда Мики, получает шестьдесят пять тысяч франков в месяц за вычетом налогов по социальному страхованию, отличительная черта: глупость».
До вырвалась из ее рук и кинулась к двери. На первом этаже она не нашла своего пальто. Из соседней комнаты вышла Жанна Мюрно и подала его до.
— Не ребячьтесь. Мне надо с вами потолковать. Вы, конечно, еще не обедали. Пообедаем вместе.
В такси Жанна Мюрно назвала шоферу адрес ресторана подле Елисейских полей. Когда они сели лицом к лицу, по обе стороны настольной лампы, До заметила, что Жанна некоторыми своими движениями напоминает Мики, но как-то карикатурно, потому что она была гораздо крупнее Мики. Жанна перехватила ее взгляд и сердито, словно недовольная тем, что так легко читает мысли До по ее глазам, заявила:
— Это она мне подражает, а не я ей. Что вы будете есть?
За обедом она все время сидела, как Мики, склонив голову набок и положив один локоть на стол. Когда она говорила, отставленный указательный палец на ее огромной тонкой кисти как бы подчеркивал важность сказанного. Это тоже был жест Мики, только ярче и значительнее.
— Теперь, как ты знаешь, слово за тобой.
— Мне нечего вам сказать.
— Зачем же ты ко мне пожаловала?
— Чтобы объяснить. Сейчас это уже не имеет смысла. Вы мне не доверяете.
— Объяснить что?
— Что Мики вас очень любит, что она плакала после вашего ухода, что вы слишком резки с ней.
— Правда? Я хочу сказать: это правда, что ты за тем и пришла? Вот видишь, я кое-что в тебе не уловила, пока мы не встретились, теперь-то я начинаю понимать. Ты невероятно высокого мнения о себе. Нельзя же до такой степени считать других людей круглыми дураками.
— Я по-прежнему вас не понимаю.
— А вот мамаша Рафферми поняла, можешь мне поверить! Ах ты, дурочка! И Мики раз в сто хитрее тебя! Если ты не понимаешь, то я заставлю тебя понять. Ты делаешь ставку не на подлинную Мики, а на ту, которую ты выдумала. Ты для нее сейчас — любовь с первого взгляда, это ее несколько ослепляет. Но, судя по тому, как складываются для тебя обстоятельства, ты — блажь скоропреходящая, ты пройдешь еще быстрее, чем все прочие ее капризы. Но есть кое-что похуже: Рафферми, получив твои письма, и бровью не повела. Когда читаешь эти твои письма, волосы становятся дыбом, да и есть с чего! И я допускаю, что она отвечает тебе ласково. А по-твоему, это не чудно, нет?
— Письма, письма! Да что особенного в моих письмах?
— В них есть один недостаток: они говорят только о тебе: «Как бы я хотела быть Мики, как бы вы меня ценили, если б я была на ее месте, как бы хорошо я использовала ту жизнь, которой вы даете возможность жить ей!» А что, разве нет?
До закрыла лицо руками.
— Не мешало бы тебе кое-что усвоить, — продолжала Жанна Мюрно. Главный твой козырь, по тысяче причин, которых ты не понимаешь, заключается в том, чтобы нравиться Мики. И быть при ней в нужную минуту. Кроме того, тебе никогда не добиться разрыва между Мики и Рафферми. Этого ты тоже не понимаешь, однако, это так. Так что не стоит тебе выпендриваться. Наконец, у Рафферми за полтора месяца было три кровоизлияния в мозг. Не через неделю, так через месяц она помрет. Твои письма бесполезны и опасны. Останется Мики, и это все.
Жанна Мюрно отодвинула свою полную тарелку — она за обедом ничего не ела, — вынула из лежавшей на столе пачки итальянскую сигарету и добавила:
— Ну и я, очевидно.
К отелю «Резиденс» они шли пешком. По дороге они не разговаривали. Золотоволосая великанша вела До под руку. Когда они дошли до угла улицы лорда Байрона, До остановилась и скороговоркой сказала:
— Я провожу вас, мне не хочется туда заходить.
Они сели в такси. В особняке на улице Курсель запах краски стал как будто еще едче. Когда они вошли в дом, Жанна Мюрно удержала До, которая собиралась пройти дальше, под одной из лестниц маляров. Обняв в темноте До за плечи, она повернула ее лицом к себе и даже чуть-чуть приподняла, так что До привстала на цыпочки.
— Ты будешь сидеть смирно. Никаких писем не писать, ни в какие ссоры ни с кем не ввязываться, никаких глупостей не делать. Через несколько дней вы переселитесь сюда. Рафферми умрет. Я вызову Мики во Флоренцию. Вызову в такой форме, что она не поедет. Что касается Франсуа, то я приготовлю тебе за ручку в игре против него. А тогда незачем будет финтить; устранишь Франсуа и увезешь Мики от него подальше. Заручка будет без изъяна. Тебе скажу, куда повезти Мики. Теперь ты поняла? Ты меня слушаешь?
Стоя в полосе лунного света, струившегося из окна, До кивнула головой. Большие руки золотоволосой девушки еще лежали на ее плечах. До не пыталась больше вырываться.
— Сиди смирно, это все, что тебе нужно делать. Не считай Мики дурой, я так думала до тебя — и ошиблась. Однажды вечером я поставила ее перед собой, вот так, как тебя, и получила такой отпор, какого мне еще никто никогда не давал. Ей было шестнадцать — почти столько, сколько было мне, когда Рафферми взяла меня к себе, и не на много меньше, чем тебе сейчас. Я знаю тебя только по твоим письмам, а они дурацкие, но я и сама в прежние времена писала бы такие же письма. Когда мне навязали на шею Мики, я бы ее с удовольствием утопила. Чувства мои к ней с тех пор не переменились. Но я ее не утоплю. У меня есть другой способ от нее избавиться: ты, маленькая дуреха, которая трясется от страха, но сделает все, что я прикажу, потому что, как и я, жаждет от нее избавиться.
— Пустите меня, пожалуйста.
— Слушай меня. До Мики у Рафферми была другая, такая же девчонка. Восемнадцатилетняя и на несколько сантиметров повыше, — это была я. Я приклеивала каблуки к туфлям, наносила клей кисточкой, и было это во Флоренции. А потом все, чему я завидовала, было мне дано. Мне хочется, чтобы ты над этим поразмыслила и пока сидела смирно. Все, что ты испытываешь сейчас, я уже испытывала. Но я кое-чему с тех пор научилась. так не хочешь ли ты над этим поразмыслить? А теперь можешь убираться.
Ее рука потащила До в прихожую, в кромешную тьму. До споткнулась о бидон с краской. Перед ней распахнулась дверь. До обернулась, но великанша, не говоря ни слова, вытолкнула ее на улицу и заперла дверь.
Назавтра До позвонила в двенадцать по телефону Жанне из кафе близ Елисейских полей. Жанна уже уехала. Телефонный звонок, должно быть, эхом отдавался в каждой комнате пустого дома на улице Курсель.
5Рукой в белой перчатке я сжала ей рот. Она мягко отвела мою руку, встала, и в прямоугольнике света, падавшего из распахнутой двери, возник длинный темный силуэт. Вот так же, в полутьме, мы разговаривали с ней однажды вечером. В тот вечер, положив мне руки на плечи, она предложила мне убить принцессу с длинными волосами.
