Александр Щелоков - Зона зла
От Зорина пахло дорогим одеколоном. Выезжая на место происшествия, он успел побриться, испил горячего кофе, бьш бодр и свеж, как огурчик с грядю-г.
Последние слова Трубина Демину насторожили Зорина. Он сразу понял, что имел в виду командир, и вмешался в разговор.
- Будут бандиты стрелять или не успеют, их надо брать живыми. - Зорин шевельнул языком во рту так, что щека вздулась бугром и тут же опала. Закончил с торжественной интонацией народного депутата, произносящего речь с думской трибуны: - В интересах закона и правосудия...
- Живыми я их брать не стану.
Демин не желал скрывать свое настроение и влез в разговор полковников. Зря влез, поскольку писк подчиненных в подобных обстоятельствах начальство не приучено слышать.
Зорин на возражения низших чинов всегда реагировал с нескрываемым раздражением.
- Как вас там? Демин? Так вот, вы будете работать как приказано. Пойдете и возьмете живыми.
Демин стал демонстративно с треском отдирать липучки лямок бронежилета.
- Вот мой бюстгальтер, берите! Надевайте и - вперед! Хватайте, тащите их в суд. Короче, как хотите, а я пошел к едрене Фене! Рапорт получите завтра.
Трубин усмехнулся и посмотрел на Зорина, чуть прищурив глаза. Без очков вдаль он видел плоховато, хотя старался очки не носить.
- Кончай дрочиться, полковник. Ты же никого сам брать не пойдешь, верно? Не барское это дело. Вот и оставь его специалистам.
Они сделают, как умеют.
- Но твой Демин...
- Демин, между прочим, хорошо знал Вострухина. Он был его другом.
- Вострухин такой же гражданин, как и другие. Этим все сказано.
- Нет, не все. Он был милиционером. Не помахивал портфельчиком и не ходил в офис с теплой стенкой. Он работал на улице. Каждый день рисковал, не зная, получит пулю из-за угла или в упор. И вот это случилось.
- Он знал, на что шел, когда поступал в милицию. - Зорин несколько остыл и возражал лениво, так, словно перед ним стоял милиционер-новичок, а не опытный, знавший дело полковник. - Он же слыхал песню "Наша служба и опасна и трудна"?
- Да, она трудна и опасна, но каждый сегодня в нас видит ментов, а не защитников порядка. Мент лезет под огонь, а живет на одну зарплату. И то, что нас перестали уважать, не самое страшное. Куда хуже, что слова "вор в законе" или "крутой" сегодня даже мальчишки произносят с придыханием, а "мент" выговаривают пренебрежительно. Еще страшней, что нам бросают вызов за вызовом, а мы делаем вид, будто ничего не происходит. Ну, убили в год триста милиционеров, что случилось? Так?
А ведь вы - начальство, такие же менты.
Только под пули сами лезть не спешите. Убивают других - нормально. Боевые потери.
Произнесем речь над открытым гробом, положим венок на могилу, пообещаем "спи, дорогой товарищ, мы тебя не забудем". Так? Потом возьмем сволочь и передадим дело судье. А тот сам дрожит от страха. С одной стороны, боится мести преступников. С другой - гнева законодателя. Вон сколько вы все трещите, что смертная казнь - варварство. Весь демократизм направлен на защиту преступника. А гражданина ухлопали - хрен с ним, его не вернуть...
- Выговорился? - Зорин вынул из кармана золоченую зажигалку и стал крутить в пальцах, то высекая огонь, то гася его. - Наше дело, Трубин, выполнять законы, а не критиковать законодателей.
- Вот так и живем. Не критикуем. Молчим. А вы, отцы порядка, посоветовали бы тем, кто принимает законы, поработать у нас.
Помочь поддерживать порядок хотя бы недельку в году. Получить пару пуль в пузо, а затем, закрывая глаза, предложить отдать убийцу под самый гуманный суд...
- Ладно, Трубин, кончай треп. - Зорин устало махнул рукой. - Делай как хочешь. Отвечать тебе.
Затевать скандал Зорин испугался, однако случившееся решил запомнить. Люди мелочные всегда злопамятны.
Демин молча стал стягивать лямки бронежилета.
В подъезде пахло капустой. Не просто пахло, а воняло. Где-то в доме нерадивая хозяйка подожгла солянку, и тяжелый запах горелого продукта не выветрился даже за ночь.
Демина подташнивало. Он не любил капустный запах. В голодном детстве а нормальные мальчишки в детстве редко чувствуют себя сытыми - Демин дорвался до солянки, на приготовление которой мать не пожалела животного жира. Его потом долго рвало, и с той поры не только само блюдо, но даже его запах вызывал стойкое отвращение.
Поднимаясь по лестнице, Демин знал, что будет стрелять, что не промахнется, что убьет без жалости тех, кто поднял руку на товарищей.
Вострухин был отцом трех шустрых мальчишек. Надо было видеть, с каким терпением он относился к озорникам, которые могли бы вывести из себя даже толстокожего носорога.
Вострухин, казалось, жил, чтобы помогать другим. Он считал, что человек в милицейской форме должен служить людям на совесть.
Впрочем, в последнее время в милиции в основном и остались те, кому зарплата позволяла жить лишь условно, а совесть заставляла работать честно.
Доброту Вострухина знали многие сослуживцы. Юего усадьбе в одной из подмосковных деревень - час езды на электричке, полчаса пешком по проселку - побывали почти все его товарищи.
С виноватой улыбкой Вострухин предлагал им: "Одолела облепиха. Приезжайте. Только собирать сами будете". Так Вострухина в летний сезон одолевали то вишня, то яблоки. И сослуживцы, которые бывали у него в деревне, возвращались в город с ведрами владимирки, с мешками коричных и антоновских яблок, с корзинами облепихи.
Вострухин отличался мягкостью и доверчивостью. Постоянно имея дело с теми, кто не в ладах с совестью и законом, он все же мало верил в полную бессовестность людей. И в последнее в жизни дежурство он подошел к бандитской машине, меньше всего думая о собственной безопасности. Он даже не расстегнул кобуры. Скорее всего считал, что в "жигуле" сидят нормальные люди, к машине которых подходить с оружием на изготовку и требовать положить руки на переднюю панель просто трусливая дикость. Это и стало его роковой ошибкой. Но таким уж был Вострухин, который не думал, что при рядовой проверке документов против него, представителя закона, будет применено оружие.
Зато уж Губан и Чика не сомневались в своем праве на выстрелы. Это были люди иного мира, иного умственного склада. Они не защищались, они хладнокровно убивали. Стреляли по людям как по мишеням в тире, только с расстояния в шаг или два. Пули, выпущенные из пистолета и револьвера, попали милиционерам в головы...
Демин поднимался по лестнице упругим кошачьим шагом. Прижимался к стене, исписанной подростками крупными надписями.
Прапорщик Бородин за три минуты до этого лифтом поднялся на шестой этаж и заблокировал двери так, чтобы лифт перестал работать. Потом занял позицию на лестничной площадке и прикрыл возможный путь отхода бандитам в сторону чердака.
На первом этаже в подъезде стояли два бойца в бронежилетах с девятимиллиметровыми автоматами "Кедр", портативными и удобными при действиях в тесноте штурмуемого помещения. Бойцы прикрывали вход и должны были задерживать всех, кто шел в дом.
За Деминым с такой же осторожностью пробирался его напарник - лейтенант Кудрин. За ним два бойца в черных масках вели Лопоухого.
С того момента, как его взяли, Лопоухий находился в состоянии непреодолимого обалдения. Пуля, прошившая переднее сиденье, потеряла силу и, попав в правую лопатку, срикошетила. Однако она все же пропахала на спине глубокую борозду, распорола изрядный участок мышечной ткани.
Наглый в воровстве машин, Лопоухий оказался слабым в отношении к боли. Пуля толкнула его и заставила упасть лицом на руль.
Боль резанула так, что он не удержался и подпустил в штаны. Жаркая струя потекла по ноге, еще недавно уверенно давившей на педаль подачи топлива. Лопоухий заскулил. Его затрясло. И он не мог унять этой дрожи, когда сильные руки оперативников выдернули его из машины, бросили на грязный асфальт. И когда тупые носки тяжелых ботинок несколько раз наподдали по ребрам. Он трясся и ныл, когда врач "Скорой помощи" перевязывал его рану.
Боец с автоматом, с открытым волевым лицом, с твердо сжатыми губами, с непримиримым взглядом, стоявший над Лопоухим, приводил его в ужас. Ведь достаточно ему только двинуть пальцем...
И вот теперь на лестнице Лопоухого бил колотун, сдержать который он никак не мог.
Перед нужной площадкой Демин остановился. Поманил Лопоухого пальцем.
- Теперь слушай. Когда махну рукой, подойдешь к двери. Позвонишь, назовешься...
- Они-и, - Лопоухий с трудом произносил слова, - меня пришьют.
- Дура! Через дверь стрелять никто не станет. Она стальная. Дверь открывается наружу.
Сразу встань за нее. Учти, перестрелки не будет. Стреляю я один. Твоих корешей живыми брать не намерен...
Лопоухий задергал головой. Он хотел чтото сказать, но язык отказал ему окончательно.
Раздалось бурчание, похожее на "бу-бу".
Демин схватил Лопоухого за лацкан кожаной куртки. Притянул, придвинул вплотую к себе. Холодно врастяжку произнес:
