Джесси Келлерман - Философ
– Для пущего вашего удобства здесь, я думаю, не помешало бы поставить небольшой обогреватель. Все остальное, полагаю, вполне отвечает вашим нуждам.
Я снова покивал.
– Очень хорошо. А теперь я, с вашего разрешения, покажу вам еще кое-что. – Она повернулась и направилась к коридору. – Уверена, это определит ваше решение.
Мы вернулись к развилке и вошли в другой коридор, оказавшийся еще более темным, мне даже пришлось слегка придерживаться, чтобы сохранить равновесие, за стену. Впереди послышался тихий лязг вставляемого в замочную скважину ключа, затем в коридор вылилась струя теплого желтого света. Я вошел в комнату площадью примерно в тридцать пять квадратных футов. Позднее я сообразил, что когда-то комнат здесь было несколько и пространство их составляло около половины общей площади дома. А в тот раз меня просто-напросто ослепило богатство увиденного: пол, выложенный паркетом «в елочку»; кроваво-красный турецкий ковер; высокий камин с медной, украшенной конскими головами подставкой для поленьев; старинные часы; глобус; древний секретер со скатной крышкой; лампы с ярко раскрашенными абажурами; напольные, в фут высотой, мраморные и бронзовые изваяния мифологических персонажей – Афины, Улисса и иных, не узнанных мной; пара роскошных кресел, а между ними – круглый столик, обтянутый кожей, прибитой медными гвоздиками. Но, главное, книги. Тысячи книг, которые стояли на доходивших до потолка полках, самая бесценная библиотека, какую я когда-либо видел.
– Входите, – сказала Альма.
Я обошел библиотеку, глаза мои застилал туман. Корешки многих книг давно выцвели. Впрочем, я различал оттисненные на них слова – около половины книг были немецкими, остальные английскими, французскими, латинскими и греческими. Философия, литература, музыка, естественные науки, архитектура, история – на полках висели бирки, надписанные тонким, паучьим почерком. В углу библиотеки возвышался старинный ящичек с каталожными карточками. Эта была единственная в доме комната, в которой не стоял ледяной холод, – думаю, ее протапливали, чтобы уберечь страницы книг от иссыхания, – а густые тона ее дерева, сумрачность тканей, присущая ей интимность мгновенно пленили меня.
– На то, чтобы устроить все это, ушло два с половиной года, – сказала Альма. – Думаю, сейчас терпения мне уже не хватило бы.
Я остановился перед камином. Окружавшая его часть стены, не занятая полками, была обита зеленым шелковистым жаккардом. Впрочем, поверхность ткани оставалась почти невидимой, поскольку большую часть места над камином занимала картина, изображавшая ворона, который сидел на черепе, стоявшем, в свой черед, на стопке книг. Ворон держал в клюве ивовый прут и надменно откидывал голову назад – мрачным контрапунктом ярких попугаев гостиной.
Вокруг картины висело около дюжины черно-белых снимков. Альма в летнем платье. Она же с отцом в лодке. С сестрой – обе позируют фотографу на оживленной венской улице, за ними видны размытые движением трамваи и женщины в высоких шляпках. На велосипеде. Среди подруг – шесть девушек, склонившихся над горшочком с фондю, позади на стене висят лыжи. Лица, дома, веселье – обрамленная жизнь. Я стоял, завороженный. Мне хотелось спросить об одной из фотографий. Но выдавить я смог только:
– Это кто же, Хайдеггер?
Вообще говоря, спрашивать было незачем. Немолодой брюзга с похожей на картофелину физиономией: я узнал его сразу. Он замер, набычившись, перед высокой каменной аркой. А слева от него стояла, так близко, что руки их могли бы соприкоснуться, – Альма.
– Конечно. Для него это было хорошее время – он терял вес. – Она хмыкнула. – Моционы Мартин никогда не любил.
Мартин? Это куда же я, простите, попал? И кто она, эта женщина? Я взглянул на нее, но увидел на ее лице только улыбку, достойную Сфинкса.
– Итак, мистер Гейст, я показала вам все, что могла. Добилась ли я успеха, нет ли – решать вам. – Она развела руки в стороны. – Сколько минут вам потребуется, чтобы принять решение?
Девушки, узнав, что я ухожу, расстроились. Я пообещал, что дам им знать, если услышу о ком-то, кто нуждается в комнате (и поражен глухотой, мысленно добавил я).
– А где же прочие ваши вещи? – спросила Альма.
– Все здесь.
– Мистер Гейст. Я и не знала, что вы аскет.
– Kyrie eleison[15].
– С маленькой «к», если вы не против.
На моей кровати лежали два больших полотенца и мочалка.
– Если хотите, пользуйтесь стиральной машиной. Если нет, оставляйте белье рядом с ней, Дакиана, когда придет, займется им.
– Огромное вам спасибо.
– Всяческое вам пожалуйста.
Вся моя одежда замечательным образом влезла в комод – еще и место осталось. И хорошо, поскольку стенной шкаф оказался доверху забитым коробками с какими-то бумагами. Установив и включив компьютер, я сообразил, что не потрудился поинтересоваться у Альмы, есть ли у нее подключение к Интернету. Таковое, разумеется, отсутствовало. Я совсем уж было собрался спросить, нельзя ли им обзавестись, но передумал. Мне следовало сначала обосноваться здесь всерьез, а потом уж докучать ей просьбами.
Наверное, я должен был ощущать неудобство от того, что она стояла рядом со мной, наблюдая, как я раскладываю мои вещи. Но по правде сказать, я ее почти и не замечал. То, что она составляет мне компанию, представлялось более чем естественным.
– Ваша диссертация, – сказала она.
– Во всем ее величии. – Я открыл шкаф, затиснул рукопись на верхнюю полку.
– Возможно, я как-нибудь почитаю ее – тайком от вас, – сказала она.
– На ваш страх и риск. Помните, что случилось с моим первым руководителем?
– Я увидела бы в этом свидетельство вашего мастерства, – сказала Альма. – Автор, способный привести читателя на порог смерти, – большая редкость.
В ответ на эти слова я полез в рюкзачок и извлек на свет полголовы Ницше.
– Мистер Гейст! Какое чудо. Я знаю, где это должно стоять.
Она прошла в библиотеку, расчистила самую середку каминной полки.
– Я, разумеется, не настаиваю. Быть может, вы предпочтете держать ее в вашей комнате.
– Здесь она смотрится намного лучше.
– Ну, стало быть, решено. – Она отступила на шаг, чтобы полюбоваться вместе со мной подставкой для книг. – Вкус у вас безупречный. Надо же, какое уродство.
– Спасибо.
– Завтра я дам вам ключи, снимете с них дубликаты для себя. А теперь прошу прощения, но вот-вот начнется моя передача. – Она помолчала. – Если вы не против, присоединяйтесь ко мне.
Мы поднялись наверх. Я насчитал, оказавшись на лестничной площадке, пять дверей, все они были заперты, кроме последней. В нее мы и вошли. Я опустился в кресло-качалку, Альма включила телевизор.
Зазвучала, усиливаясь, музыкальная заставка. На экране появилось название:
ЖИЗНЬ ДАЕТСЯ ТОЛЬКО РАЗАльма села в свое кресло и очень сухо произнесла: «Не спешите с выводами, мистер Гейст».
Я улыбнулся и откинулся на спинку кресла, устраиваясь как у себя дома.
Глава девятая
Вскоре после того, как я перебрался в дом сорок девять, снег начал таять и в комнатах стало на несколько градусов теплее, что позволило мне обходиться без куртки. В конце концов я и обогреватель приладился использовать лишь от случая к случаю. Уж слишком исправно он работал: если я оставлял его включенным на ночь, приходилось на несколько дюймов приоткрывать окно.
Распорядок нашего дня был прост. Альма вставала рано, всегда раньше меня, и я, приняв ванну, одевшись и спустившись вниз, находил ее сидящей за кухонным столом с чаем и тостами; из радиоприемника, настроенного на станцию, которая передает классическую музыку, неслись негромкие мелодии Генделя или Бизе. Мы обсуждали газетные заголовки или вместе решали кроссворд. Головоломки, говорила Альма, позволяют ей не глупеть. Кроссворды она больше всего любила криптические, – я их раньше не решал, но освоил довольно быстро.
После завтрака я уходил в библиотеку и несколько часов подряд читал. Одни книги впервые, другие по десятому разу. Многие были слишком хрупкими, их и раскрывать-то было боязно. У Альмы имелись десятки первых изданий, и среди них «Так говорил Заратустра», «Тошнота», «Бытие и время», но одно уж то, что они окружали меня, дарило мне ощущение покоя. Вот причина, по которой я никогда не куплю себе электронную читалку, ведь выстроившиеся в ряд книги – это не просто скопление информации, это карта тех мест, в которых побывал ваш разум, сообщество друзей, молча стоящих рядом, утешая вас. Заключенный в кокон из книг, окруженный ими со всех сторон, я чувствовал себя в безопасности, и все мои невзгоды блекли, а разум словно сбрасывал с плеч хаотическое скопление прожитых лет. Я читаю скорее ради удовольствия, чем ради добычи фактов. Медитацию иногда описывают как «расслабленное бодрствование» – это словосочетание точно передает то, что я ощущаю во время чтения. И чаще всего я читал, растянувшись во весь рост на ковре библиотеки, – то, что мне удавалось лежать, не впадая в дремоту, говорит и об увлечении, с которым я предавался этому занятию, и о крепости чая, который заваривала Альма.
