Александра Маринина - Шестикрылый Серафим
Подъезжая к Ленинграду, Юрий Романович явственно ощутил навалившуюся на него усталость бессонной ночи. «Нет, не поеду сегодня в клинику. Сейчас - такси, домой, в ванну - и спать».
Май 1984 г.
В конце апреля 1984 года я познакомилась с ребятами-архитекторами, которые настолько заинтересовали меня рассказами о красотах северных церквей, Кижей и Соловецкого монастыря, что я с радостью приняла их предложение поехать на Соловки, где они участвовали в реставрационных работах.
Мужская половина местного населения - десяток вконец спившихся мужиков с пустыми блекло-голубыми глазами, которые оживлялись только при слове «бутылка». За бутылку у них можно было купить все что угодно, как выяснилось позже, в том числе и душу.
В избе, где меня поселили, я увидела среди дров странный деревянный шар с грубовато вырезанным на нем изображением человеческого лица. По окружности, вокруг овала лица, в шаре было шесть пазов. Я покопалась в деревянном мусоре, видимо, приготовленном для растопки, и нашла шесть деревянных крыльев, которые своими основаниями легко вошли в пазы на шаре. Когда я собрала эту игрушку, у меня получилось что-то вроде солнца, которое старые художники рисовали на заставках и орнаментах детских книжек. Я спросила у хозяина дома об этой игрушке - что она означает.
- Дрова, - хмуро буркнул хозяин, явно не разделивший моего любопытства.
- Отдайте его мне, - попросила я.
- Так с дровами-то плохо, - чуть оживился хозяин.
Его оживление подсказало мне, как надо действовать дальше.
- Я вам за нее бутылку дам, - сказала я.
- Нет. Бутылку за это - много. Стакан нальешь - и забирай, - рассудительно постановил он.
Ребятам-реставраторам мое приобретение очень понравилось, но что это такое, они тоже не знали, И только на обратном пути, в Ленинграде, где я задержалась, чтобы повидаться с Брадисом, Евгений Карлович объяснил, что мужик продал мне душу, неизвестно, правда, чью, потому что свою он уже давно продал Бахусу. А кому принадлежал приобретенный мною за стакан шестикрылый Серафим, установить, как пишут в милицейских рапортах, не представляется возможным.
К сожалению, встреча с Брадисом в Ленинграде произошла совсем не так, как я ожидала. На работе его не было, но после нескольких настойчивых телефонных звонков, мне пояснили, что Евгений Карлович лежит в больнице, и даже сказали адрес.
Поцеловав Брадиса в небритую колючую щеку, чему он, казалось, был несказанно рад, я уселась на край кровати и начала доставать из сумки гостинцы: яблоки, апельсины и банку ананасового компота.
- Где достали? - подозрительно спросил Евгений Карлович, взглянув на банку. - Неужто пришлось писать очерк о неподкупности сотрудников ленинградского УБХСС? - усмехнулся он.
- Хорошая мысль, - в тон ему ответила я. - Я об этом подумаю. Может быть, в следующий раз вам икры принести?
Смех Евгения Карловича перешел в надсадный кашель.
- Сашуля, а покурить не додумались принести? - с упреком и надеждой спросил он.
- Вам же нельзя, Евгений Карлович! Это и так вредно, а особенно с вашей пневмонией.
- Ох, Сашенька, мне тут говорят, что мне вообще уже ничего нельзя, замахал на меня руками Брадис. - Скоро скажут, что и жить - вредно. Ведь от этого умирают. Так как насчет табачку, а?
Я покорно полезла в сумку, достала полупустую пачку «Ленинграда» фабрики имени Урицкого и протянула ее Брадису.
- Да мне это как слону дробина, - разочарованно посетовал он. - Мне бы «Беломорчику», а, Сашуня?
- Я сейчас сбегаю, - предложила я. - Что с вами сделаешь?!
Я поднялась, готовая идти на поиски «Беломора», но Брадис меня остановил.
- Знаете, Саша, раз уж вы так любезно согласились пойти искать для меня папиросы, я, с вашего позволения, несколько осложню, а с другой стороны облегчу вам эту задачу. От этой больницы до моего дома - направо от входа до первого светофора и еще раз направо, дом пятнадцать, квартира тридцать два. Десять минут ходу. А вам - даже восемь. У меня как у старого куряки на полке стенного шкафа в прихожей пара блоков «Беломора» точно есть. Но главное — не в папиросах. Мне нужна моя большая записная книжка, она лежит на столе в комнате напротив входной двери. Мне тут надо кое-кому позвонить, а телефонов я не помню. А попросить ко мне домой сбегать - некого. Ребята, если и залетят, то на минутку, у них ведь работы полно. А мои все на даче. Ну что, договорились?
- Конечно, - сказала я.
Брадис достал из тумбочки связку ключей в кожаном футляре и протянул их мне.
- А какой из них от вашей квартиры? - растерянно спросила я, разглядывая шесть похожих друг на друга ключей. - Или всеми по очереди попробовать?
- Ох, совсем забыл! - спохватился Брадис, - Его очень просто отличить. Остальные ключи - копии. А на этом - видите? - номер. Это - заводской. На копиях таких номеров не бывает.
- Надо же, никогда не обращала внимания! Открывает - и ладно.
В эту встречу Брадис рассказал мне, что, несмотря на болезнь, свалившую его почти сразу после нашего знакомства, он и в больнице даром времени не терял. Оказывается, именно в этой клинике, правда, в другом отделении, в соседнем корпусе, как раз и проработала почти десять лет загадочно погибшая Лариса Семина. Как выяснил Евгений Карлович, в больнице ее помнили многие. Кое с кем ему удалось поговорить. И выяснилась одна интересная деталь. Правда, пока непонятно было, имеет ли она какое-нибудь отношение к смерти Ларисы.
Дело в том, что, хотя как говорили, Лариса любила своего мужа и с больными романов не крутила, видимо, все же один больничный роман у нее случился. Рассказывали, что в последний примерно год перед смертью Ларисы в ее отделении несколько раз лежал один больной, с виду похожий на азербайджанца. Даже кто-то вспомнил его имя - Сахиб. Был он ростом ниже Ларисы, лысоват и казался ей, признанной красавице, совсем не парой. Однако Ларису несколько раз видели с ним в городе, и досужие языки поговаривали, что их отношения вышли за рамки чисто «больничных». Кстати, говорили, что и после смерти Ларисы этот больной лежал в том же отделении. Вот для того-то, чтобы найти, как он выразился, по своим старым связям и не поднимая шума, этого загадочного Сахиба, и понадобилась Евгению Карловичу его большая записная книжка, где был телефон старого блокадного приятеля-пенсионера, подрабатывавшего в регистратуре и архиве той самой клиники.
Отпуск мой тем временем подходил к концу. А дома, в Москве, меня ждал Алик. Когда я позвонила ему из Ленинграда, оказалось, что он тоже слег, на работу не ходит и в одиночестве голодает у меня дома. Потому что подвели ноги, и даже путь до ближайшей булочной кажется ему труднопреодолимым. Я не очень верила в серьезное заболевание Алика, зная его характер и могучее здоровье, но тем не менее не стала тянуть с отъездом из Ленинграда. Я понимала, что мне представляется редкая возможность побыть вместе с ним несколько дней. Наши отношения никак нельзя было назвать страстным романом, но этой возможности я искренне радовалась.
Навестив в больнице Брадиса еще раз, я уехала в Москву. Мы договорились созвониться, как только он поправится.
Наше знакомство с Аликом началось с одной путаницы в именах сотрудников его отдела. Вскоре после того, как я пришла работать в «Криминальный вестник», мне поручили подготовить материал о борьбе с наркоманией. Редактор просил сделать материал «поживее», и я решила не ограничиваться цифрами сводок и отчетов, а для «оживленки» взять одно-два интервью у сотрудников МУРа. На память мне пришла фамилия Сухова. Когда-то Слава Мишин рассказывал мне с восторгом о гениальном сыщике из отдела по наркотикам, который за пять минут раскрыл квартирную кражу у него на территории. По словам Славы, в связи с этой кражей он получил от Сухова такой нагоняй, который во многом перевернул его взгляды и на работу сыщика, и на проблему наркотиков, и на свое место в жизни. «Посмотрим, какой это Сухов», - подумала я словами из известного фильма «Белое солнце пустыни», набрала номер телефона дежурного по МУРу, представилась и спросила, где я могу найти Сухова. В принципе, я была готова к тому, что за эти годы многое переменилось и Сухов уже не работает на Петровке. Но дежурный сказал:
- Сухов? Где-то я его видел… По-моему, он пошел к себе, - и дал мне номер телефона, по которому я тут же перезвонила.
- Сухова? - переспросили меня на другом конце провода. - Алик, тебя барышня спрашивает.
- Молодая? - услышала я голос. - Красивая? Ну, давай.
Я решила поиграть.
- Алик, это я, Саша, - проворковала я в трубку, надеясь на столь же игривый ответ.
- Кому Алик, кому - капитан Сухов, - довольно резко ответили мне. - Вы по какому вопросу?
- Извините, пожалуйста, я из журнала «Криминальный вестник», - замямлила я, - готовлю обзор о борьбе с наркоманией, и мне поручили взять интервью у товарища Сухова.
