Марио Пьюзо - Сицилиец
Поэтому теперь не найти сицилийца, который верил бы правительству, закону, обществу — всем этим институтам, с помощью которых простых сицилийцев испокон веков превращали во вьючных животных. Гильяно слышал эти истории на протяжении многих лет, и они врезались в его память. Но лишь теперь он понял, что может изменить все это.
Он увидел, что Аспану закурил сигарету, когда принесли кофе. Даже во время этой радостной встречи на губах его продолжала играть ироническая улыбка. Гильяно представил себе, что тот думает и что скажет когда-нибудь потом: надо свалять дурака и дать подстрелить себя полицейскому, затем совершить убийство и оказаться вне закона — только тогда дорогие тебе люди проявят свою любовь и будут чтить тебя как святого. И все же Аспану был единственным, с кем что-то связывало Гильяно.
А еще с этой женщиной, Венерой. Зачем матушка пригласила ее и почему она пришла? Он видел ее лицо, все еще привлекательное, дерзкое и сильное, с черными бровями и такими темными, красными губами, что в дымном свете при зашторенных окнах они казались почти вишневыми. Трудно было сказать, какая у нее фигура под этим бесформенным черным одеянием сицилийской вдовы.
Тури Гильяно пришлось рассказать им всю историю перестрелки у перекрестка четырех дорог.
Наконец Гектор Адонис изложил свой план спасения Тури.
Семье убитого будет выплачена компенсация. Родителям Гильяно придется заложить свой клочок земли, чтобы набрать денег, Адонис тоже кое-что даст. Но со всем этим придется подождать, пока не улягутся страсти. Затем следует воспользоваться влиянием дона Кроче на правительственных чиновников и семью убитого. В конце концов это же был всего лишь несчастный случай. Ни с той, ни с другой стороны не было злого умысла. Можно держаться такой позиции, если, конечно, семья жертвы и ведущие правительственные чиновники пойдут на это. Единственная сложность — то, что на месте убийства осталось удостоверение Тури. Но через год дон Кроче сумеет сделать так, что оно исчезнет из досье прокурора. Самое главное, чтобы Тури Гильяно за это время не ввязался ни в какую историю. Он должен раствориться в горах.
Тури Гильяно слушал всех терпеливо, с улыбкой, кивая головой и не показывая раздражения. Они все еще считали его таким, каким он был во время фесты два месяца назад. Но они и представить себе не могли, что тот выстрел разорвал не только его плоть, но и его сознание. Он никогда уже не будет тем юношей, какого они знали прежде.
Сейчас в этом доме он был в безопасности. Люди, которым он доверял, патрулировали на улицах и наблюдали за казармами карабинеров, чтобы вовремя предупредить его. Сам дом, построенный много веков назад, был сложен из камня, окна его были закрыты толстыми деревянными ставнями на запоре. Крепкой была и деревянная дверь с железной щеколдой. Ни один лучик света не мог вырваться из этого дома, никакой враг не мог быстро вломиться в него. И все же над Тури Гильяно нависала опасность. Любимые им люди хотели загнать его в привычные рамки, они хотели, чтобы он снова стал крестьянином, сложил оружие, не поднимал его против сограждан и оказался бы беспомощным перед лицом их законов. И тут он понял, что придется проявить жестокость по отношению к тем, кого он больше всего любил.
— Дорогой крестный, — учтиво обратился он к Гектору Адонису и другим. — Я знаю, вы говорите, любя и заботясь обо мне. Но я не могу позволить, чтобы матушка и отец лишились своего клочка земли, помогая мне выбраться из затруднения. И вы все, пожалуйста, не беспокойтесь обо мне. Я уже достаточно взрослый и сам могу расплатиться за свой промах. И я никому не позволю выплачивать компенсацию за того карабинера, которого я пристрелил. Запомните, он пытался убить меня только за то, что я незаконно вез кусок сыра. Я никогда бы не выстрелил в него, если бы не считал, что умираю, я ведь только хотел расквитаться с ним. Но все это в прошлом. В следующий раз подстрелить меня будет не так просто.
— Во всяком случае, в горах куда интереснее жить, — сказал Пишотта с ухмылкой.
Но мать Гильяно не отступалась. Они видели, что она в панике, в ее горящих глазах гнездился страх. В отчаянии она сказала:
— Не становись разбойником, не грабь бедных — они и без того страдают. Не бегай от закона. Пусть Венера скажет тебе, какую жизнь вел ее муж.
Венера подняла голову и посмотрела прямо на Гильяно. Его поразила чувственность в ее лице, словно она пыталась вызвать его страсть. Глаза у нее были дерзкие и с вызовом смотрели на него. До этой минуты она была для него просто взрослой женщиной: теперь же он почувствовал, что его тянет к ней.
Она заговорила хриплым от волнения голосом.
— В этих самых горах, куда ты хочешь уйти, — сказала она, — мой муж жил как затравленный зверь. В вечном страхе. Всегда. Он не мог есть. Не мог спать. Когда мы лежали в постели, он вскакивал от малейшего шума. На полу возле кровати всегда лежало оружие. Но это ему не помогло. Заболела наша дочка, и он решил навестить ее, а они его ждали. Они знали, что у него доброе сердце. И пристрелили на улице, как собаку. Они стояли над ним и смеялись мне в лицо. — Она помолчала и добавила: — Я схоронила его, а через неделю схоронила и девочку. Говорили, это было воспаление легких. Но я-то знаю, что сердце у нее не выдержало. Больше всего я помню, как ходила к нему в горы. Ему всегда было холодно и голодно, а иногда он болел. Он все бы отдал, чтобы снова стать честным крестьянином. Но худо то, что сердце у него ожесточилось, стало как оливковая косточка. Он перестал быть человеком, да будет земля ему пухом. Так что, дорогой Тури, не надо быть таким гордым. Мы поможем тебе в твоей беде, только не будь таким, каким стал мой муж перед смертью.
Все молчали. Отец Гильяно пробормотал, что не возражает расстаться с хозяйством — хоть сможет высыпаться по утрам. Гектор Адонис, насупясь, уставился на скатерть. Никто не произнес ни слова.
Молчание нарушил быстрый стук в дверь — сигнал одного из наблюдателей. Пишотта вышел к нему. Вернувшись, он знаком велел Гильяно взять оружие.
— В казармах карабинеров зажгли свет, — сказал он. — А там, где виа Белла выходит на городскую площадь, поставили полицейский фургон. Готовится налет на этот дом. — И, помолчав, добавил: — Надо быстро прощаться.
Всех поразило спокойствие, с каким Тури Гильяно готовился к бегству. Мать кинулась в его объятия, а он, обнимая ее, другой рукой уже взял куртку. Попрощался с остальными и через минуту уже был готов — в куртке и с ружьем на плече. С улыбкой оглядев всех, он сказал Пишотте:
— Ты можешь остаться и нагнать меня в горах потом или же можешь пойти со мной.
Пишотта молча подошел к задней двери и открыл ее. Гильяно обнял мать в последний раз, она горячо поцеловала его и сказала:
— Спрячься, ничего не делай сгоряча. Дай нам помочь тебе. Но он уже выскользнул из ее рук.
Пишотта шел впереди через поля по направлению к горам.
Гильяно резко свистнул — Пишотта остановился и подождал Тури. Дорога в горы была свободна: наблюдатели сообщили, что полицейских патрулей тут нет. Через четыре часа они будут в безопасном гроте Бьянка. Только очень смелые или глупые люди стали бы преследовать их в темноте.
— Аспану, — спросил Гильяно, — сколько карабинеров в гарнизоне?
— Двенадцать, — сказал Пишотта. — И еще фельдфебель. Гильяно засмеялся.
— Тринадцать — несчастливое число. Почему же мы удираем, когда их так мало? — Он помолчал немного и затем сказал: — Следуй за мной.
Тури пошел назад через поле с таким расчетом, чтобы войти в Монтелепре ближе к центру. Они пересекли виа Белла и стали наблюдать за домом Гильяно из безопасного темного, узкого переулка. Они ждали, притаившись в тени.
Через пять минут раздался грохот джипа по виа Белла. В него набилось шесть карабинеров во главе с самим фельдфебелем. Двое из них тут же двинулись по боковой улочке, чтобы заблокировать задний выход. Фельдфебель же и трое солдат подошли к двери и забарабанили. Одновременно подъехал небольшой крытый грузовичок и остановился позади джипа, из него выскочили еще двое карабинеров с винтовками наготове, чтобы держать на мушке улицу.
Все это Тури Гильяно наблюдал с интересом. Полицейский налет был основан на предположении, что их противник не сможет организовать контратаку, что единственный для него выход — бежать от превосходящих сил. В это мгновение Тури Гильяно пришел к главному для себя выводу: всегда начинать контратаку, когда за тобой охотятся, независимо от того, насколько превосходит тебя противник, или даже чем больше превосходит, тем лучше.
Это была первая военная операция Гильяно, и он удивился, насколько легко контролировать ситуацию, если уж решил пролить кровь. Правда, он не мог стрелять в фельдфебеля и троих солдат у двери, поскольку пули могут влететь в дом и поразить его родных. Зато он мог запросто уничтожить двух солдат, наблюдавших за улицей, и двух шоферов в машинах. Он может это сделать, как только фельдфебель и его солдаты войдут в дом. Они не посмеют оттуда выйти, а тем временем они с Пишоттой спокойно убегут через поле. Что же касается полицейских, перегородивших грузовиком конец улицы, то они чересчур далеко, и их можно не принимать в расчет. Без приказа они по улице не двинутся.
