Владимир Шитов - Собор без крестов
Боясь, что грех невесты скоро будет замечен окружающими, сваты со свадьбой не тянули. Пышная и дорогая, она состоялась в ресторане Душмана.
Молодая супружеская пара стала жить в квартире, купленной Лесником своей любовнице Ларисе, которая мирским заботам предпочла затворническую жизнь в монастыре.
Ни Антон, ни Наташа не беспокоились о своем будущем, так как их родители в нужный момент обеспечивали своих дорогих чад всем необходимым: от продуктов питания, одежды, денег до служанки и няни.
Поэтому Антон без особого труда, так как был способным учащимся, закончил вуз. К этому времени его сын Михаил уже мог без посторонней помощи ходить по комнатам, вступать в свой первый словесный контакт с окружающими.
Окончив вуз, Антон постепенно взял у отца все руководство принадлежащей им фирмой, куда входили четыре крупных предприятия, не считая множества мелких филиалов.
У Лесника уже был не тот возраст, а точнее, отпало всякое желание к накопительству капитала, так он уже пресытился им, «наелся» плодами своих финансовых побед.
Теперь Лесник, самоустранившись от руководства фирмой, получил массу свободного времени, которое стал уделять активному отдыху, путешествиям, размышлению о смысле жизни. Свое будущее до последних дней жизни он так четко и хорошо видел, что над ним не желал и задумываться. Наоборот, его мысли все чаще окунались в прошлое, черпая в нем приятные дни, недели и даже месяцы воспоминаний, в которых подруге сердца Ларисе было уделено особое место.
Глава 13
Сообщение, полученное Лесником от Душмана о том, что Лариса ушла в монастырь, где стала послушницей, если не убило Лесника, то сильно его потрясло. В такую измену преданной ему женщины он не желал верить, несмотря на реальность свершившегося факта. Ведь Лариса клялась отдать за него свою жизнь в любое время.
Ценила и любила его больше, чем саму себя, и вот, пожалуйста, такой плачевный результат ее клятвы.
Осмыслить решительный ее шаг, понять, почему она так поступила, стало навязчивой темой его частых размышлений в свободное от забот текущего дня времени. Считая Ларису частью себя, глубоко постигнув ее характер, разделяя ее многие принципы, он представил ее мучения и страдания, прежде чем она решилась на такой отчаянный шаг, отказавшись от тех благ, в которых жила, и той матеральной поддержки, которую он постоянно ей оказывал, не скупясь и не считая производимых на нее затрат.
Ему было жалко себя, так как потеря для его души была очень дорогой и, что обидно, в оставшейся жизни уже невосполнимой. Он, без сомнения, знал, что Ларису ему в сердце никто и никогда не заменит. Она была его зрелых лет лебединой песней, которую в жизни ему не удастся повторить дуэтом с другим партнером.
Венцом его размышлений стала мысль: «Все же какой я хам и идиот. Пятнадцать лет думаю о Ларисе, переживаю, страдаю, но мне никто и ничто не мешает съездить к ней в монастырь в Тулу и побеседовать откровенно, не занимаясь догадками, узнать от нее самой, почему она так поступила».
Придя к такому решению, Лесник самолетом вылетел из Тузова в Москву, где, переночевав дома у свата Душмана, утром на его автомобиле, управляемом шофером-телохранителем, выехал в Тулу.
Оставив машину вместе с шофером на стоянке автомобилей рядом с монастырем, Лесник прошел в монастырь, где по его просьбе был принят игуменьей монастыря матушкой Анфисой. В беседе с матушкой Анфисой Лесник подробно узнал о жизни обитателей монастыря, его проблемах, о материальных затруднениях, связанных с возобновлением деятельности женского монастыря, который при правлении коммунистов был закрыт. Без всякой подсказки со стороны матушки Анфисы, из бескорыстия, желания сделать что-то доброе, Лесник выписал чек в один миллион рублей на нужды монастыря.
Право на свидание со своей бывшей подругой Лесник получил у игуменьи с условием, что оно будет проходить в номере гостиницы, имеющейся при монастыре.
К его удивлению, Лариса, а теперь уже матушка София, пришла к нему не одна, а в сопровождении примерно ее же возраста монахини. Таково было нерушимое правило общения монахинь с посетителями из внешнего мира. Перед собой Лесник увидел пожилую, с потухшими глазами женщину, которая, взглянув на него, вздрогнула, но потом, взяв себя в руки, внешне своего волнения больше не выражала.
Встреча с матушкой Софией прошла как-то сухо и официально. Если бы он не видел перед собой до мельчайших примет знакомое лицо, то можно было бы подумать, что они сейчас впервые в жизни встретились.
Не вытерпев такой пытки, Лесник, обращаясь к ней, выпалил:
— Лариса, неужели ты не рада нашей встрече?
— Я в миру была Ларисой, а сейчас зовите меня матушкой Софией, — попросила она его скромно, но настойчиво.
— Ты не рада нашей встрече? — задал он снова вопрос.
Остановив на нем свой долгий взгляд таких любимых им глаз, которые он несчетное количество раз целовал, она, потупившись, сказала:
— Раб Божий Виктор, мне приятно видеть тебя живым и здоровым. Все эти годы я молилась и каялась в твоих и своих грехах. Как я вижу по твоему виду, мои молитвы были услышаны и дошли до Бога.
— Почему ты, не посоветовавшись со мной, ушла в монастырь?
— Давай не будем говорить о давно прошедшем. Я теперь живу другими интересами и не хочу окунаться в воспоминания, вновь грешить даже в мыслях. Я тебе скажу, что мы с тобой были очень грешными людьми. Мне пришлось три года быть послушницей, пока мой духовник старец Евлумпий и матушка Анфиса не убедились, что я своим трудом и молитвами заслужила право находиться в этой обители мира, веры и духовного покоя.
Они целых два часа беседовали между собой, при этом присутствующая при их разговоре вторая монахиня так и не обмолвилась с ними ни одним словом, как будто была немой.
При расставании с матушкой Софией Лесник, потрясенный теми духовными изменениями, которые произошли в ней, с головой, полной дум и забот, спросил свою собеседницу:
— Матушка София, что вы пожелаете на будущее в оставшейся моей жизни?
— Не греши больше, раб Божий Виктор, каков бы ни был для этого соблазн, и прими покаяние. Воспоминания о тебе уже толкнули меня в грех. Теперь мне придется его вновь отмаливать, а поэтому, прошу тебя, больше меня в этом мире не посещай.
Он увидел, как скупая слеза скатилась вниз по ее лицу. Только тогда Лесник понял, каких огромных усилий стоит матушке Софии сохранять внешнюю сдержанность. Ему страшно хотелось на прощание обнять и поцеловать матушку Софию, но, обремененный своим грехом и грязными помыслами, он не имел права своим поцелуем пачкать родник доброты, надежды и веры. Поэтому, тоже сдержав рвущиеся наружу чувства, Лесник перед расставанием только спросил у монахини:
— Матушка София, а на том свете я встречусь с тобой или нет?
— Не знаю, раб Божий Виктор, на все воля Бога, молись вместе со мной, чтобы он нас с тобой услышал, — ответила она, потупившись.
Перед расставанием матушка София, троекратно перекрестив чело Лесника, сопровождаемая молчаливым свидетелем беседы, покинула комнату.
Как будто после долгой пытки, приведя свои мысли в порядок, Лесник не спеша покинул стены гостиницы монастыря. За стенами монастыря к нему подошел водитель его машины:
— Куда теперь поедем, Виктор Степанович? — спросил тот его.
— Побудь там, где есть, а я схожу еще в собор, — распорядился Лесник.
— Мне шеф приказал, чтобы я вас везде сопровождал, — напомнил Леснику водитель.
— А ты делай то, что требую я, тогда у тебя не будет по работе никаких неприятностей.
— Как пожелаете, так и будет, — беспечно согласился с ним водитель.
Лесник решил один идти в собор для совершения покаяния, потому что понимал духовное состояние своего водителя, который еще не созрел для подобного шага, а вести в собор человека с греховными мыслями Лесник считал для себя недопустимым.
Глава 14
После того как Беспредела по указанию Лесника опустили на «низ», его карьера как авторитета преступного мира закатилась. Несмотря на то что после конфликта с Лесником он совершил новое тяжкое преступление, давшее ему возможность после осуждения перевестись отбывать наказание в другую ИТК особого режима, информация о его последнем унижении, как клеймо на лбу, сопровождала по всем новым колониям, пополнялась новыми ступенями унижения. Изменение ситуации в лучшую сторону, несмотря на разнообразие применяемой им тактики поведения, ничего бы не дало.
Так постепенно, теряя здоровье, униженный и раздавленный, он, освободившись из последнего места лишения свободы, не нашел для себя ничего лучшего, как заняться бродяжничеством, пополнив и без него огромную армию бомжей. Теперь он из себя представлял заросшего седой бородой, огромного, неухоженного, дурно пахнущего старика, одетого в грязные, давно не стиранные лохмотья, но был еще крепок и в постороннем уходе не нуждался.
