Дик Фрэнсис - Ноздря в ноздрю
— Вас не заинтересует эксклюзивное интервью с Максом Мортоном? — спросил я, решив на данном этапе не говорить, с кем она имеет дело, из опасения, что мне предложат дать интервью по телефону. — Насчет пищевого отравления в пятницу и взрыва бомбы в субботу.
— А какое отношение имеет Макс Мортон к взрыву? — спросила мисс Хардинг.
Я объяснил, что он готовил ленч для гостей лож, где прогремел взрыв, и оказался там сразу после взрыва, до приезда пожарных. Она заглотила приманку.
— Bay! Да, конечно, мы с удовольствием возьмем интервью у мистера Мортона. — Эксклюзив со свидетелем происшествия, занимающего центральное место в национальных средствах массовой информации, тянул для провинциальной газеты на манну небесную.
— Хорошо. Вы сможете подъехать в «Торбу» в половине одиннадцатого?
— А разве ресторан не закрыли?
— Нет, — без запинки ответил я, — не закрыли.
— Хорошо. — В голосе слышалась неуверенность. — А это не опасно?
Я подавил раздражение и заверил ее, что никакой опасности нет и в помине.
— И вот что еще. Не забудьте привезти фотографа.
— А зачем мне фотограф? — спросила она.
Я хотел уже назвать причину: чтобы сфотографировать слоган ресторана — «ОТКРЫТ ДЛЯ ВОСХИТИТЕЛЬНОЙ ЕДЫ», но вовремя передумал.
— Я уверен, мистер Мортон захочет, чтобы вы сфотографировали его травмы, полученные при взрыве.
— Ох. Хорошо. Я попрошу кого-нибудь подъехать в его ресторан в половине одиннадцатого.
— То есть вы не приедете? — уточнил я.
— Боюсь, не смогу. Пришлю кого-то из репортеров.
— Не думаю, что мистер Мортон захочет дать интервью кому-либо, кроме редактора отдела новостей. Собственно, я уверен, что он будет говорить только с первым лицом новостной редакции.
— Ох, — повторила она. — Вы так думаете? Что ж, получается, приезжать придется мне («Лесть, — подумал я, — позволяет достичь многого»). Ладно, передайте мистеру Мортону, что я буду в его ресторане в половине одиннадцатого.
Я пообещал, что передам, и, широко улыбаясь, положил трубку.
Потом я позвонил Марку. На работу он всегда приходил в половине восьмого утра, а засиживался иной раз и до одиннадцати вечера. Насколько я знал, для сна ему хватало шести часов в сутки. А время бодрствования он посвящал исключительно зарабатыванию денег, и я нисколько не сомневался, что план моего переезда в Лондон служил умножению его богатства. Я не говорю, что при этом не стал бы богаче сам, но полностью отдавал себе отчет, что альтруизм и филантропия Марку чужды. Перед его глазами плясали знаки доллара и фунта, и в голове он уже подсчитывал потенциальную прибыль.
— Нет проблем, — сказал он. — Приезжай на обед. Ты выбираешь место, я — плачу.
— Хорошо, — не стал спорить я. — Как насчет «ОКСО-Тауэр»?[12] Мне всегда нравилась их кухня.
— Договорились. Столик я закажу. Восемь часов устроит?
Я соотнес названное время с расписанием поездов.
— Лучше в половине девятого.
— Договорились. Пятница, половина девятого, «ОКСО-Тауэр». — И он положил трубку.
Я лег на кровать, думая, что может принести будущее. Как далеко простирается мое честолюбие? Чего я хочу от жизни?
В ноябре мне исполнялось тридцать два. Семью годами раньше я стал самым молодым шеф-поваром, удостоенным звезды «Мишлена», но теперь два шеф-повара моложе меня имели по две звезды. Пресса уже не видела во мне блестящего молодого дарования, от которого следовало ждать многого. Скорее я превратился в шеф-повара с устоявшейся репутацией, который думал о том, как заработать побольше денег. По правде говоря, я и так не мог жаловаться на доходы, но «Торба» была слишком маленьким и слишком провинциальным рестораном, чтобы давать большие деньги. Опять же, в масштабах всей страны меня практически не знали, тогда как на местном уровне уважали и восхищались, по крайней мере до прошлой пятницы, и мне это нравилось. Хочу я все бросить, чтобы искать славу и богатство в Лондоне? Что еще имеет важное значение в моей жизни?
Я всегда хотел создать семью, завести детей. Пока мне с этим не везло. Отношения с несколькими женщинами возникали и прекращались. Всегда прекращались. Работа в ресторане не располагает к сексу. Рабочие часы в этом плане крайне неудачные: в то самое время, когда все отдыхают. Утомительные вечера и работа допоздна не лучшие помощники в играх под одеялом. Я мог припомнить несколько случаев, когда так выматывался, что засыпал в процессе, к явному неудовольствию партнерши.
Однако одиночество не так уж меня и тяготило. Активно я женщин не искал, но, если предоставлялась возможность, всегда ею пользовался. И пусть пока мне не удавалось найти вторую половинку, я не унывал: много работал и держал глаза и уши открытыми, чтобы не упустить шанс, если бы он представился. Вот я и думал, что с переездом в Лондон шансов таких могло только прибавиться.
На прикроватном столике зазвонил телефон. Я протянул руку, снял трубку.
— Алло.
— Доброе утро, мистер Мортон. — Я узнал голос Анджелы Милн. — Славное утро.
— Да, славное. — Я резко сел. Сердце учащенно забилось. — У вас есть для меня новости?
— Действительно, есть, — ответила она. — Боюсь, хорошая и плохая. С какой начать?
— Полагаю, с хорошей.
— Анализы, сделанные Джеймсом Уардом, показали, что кухня у вас чистая.
— Отлично. — Впрочем, я ничего другого и не ожидал. — А какая плохая?
— Вы отравили всех фитогемагглутинином.
— Фито… что? — переспросил я.
— Фитогемагглутинин, — повторила она. — Да, да, я могу прочитать это слово только по бумажке.
— Но что это?
— Лектин фасоли.
— И что это такое?
— Вещество, присутствующее в красной фасоли, благодаря которому она ядовита. Вы подали вашим гостям не приготовленную должным образом фасоль.
Я попытался вспомнить все блюда пятничного обеда.
— Но фасоль я не подавал.
— Должны были. Может, она входила в салат или куда-то еще.
— Нет, — уверенно ответил я, — ни в одно блюдо того обеда фасоль не входила. Я делал все сам, с самого начала, и клянусь, никуда фасоль не клал, красную или какую другую. В анализах какая-то ошибка.
— Анализы взяты у шестнадцати человек, которых оставили в больнице, и во всех выявлен фито-как-его-там… — Прямо она не говорила, что ошибаюсь я, а не анализы, но определенно на это намекала.
— Ох. — Я пребывал в полном замешательстве. Точно знал, что никакой фасоли в приготовленных блюдах для того злополучного обеда не было, во всяком случае, сознательно я ни в одно фасоль не клал. — Я должен проверить ингредиенты по накладным поставщиков.
— Вероятно, вам следует это сделать. — Она помолчала. — А пока я должна написать официальный отчет и указать в нем, что причиной пищевого отравления послужила не приготовленная должным образом фасоль. Этот отчет будет отправлен в Управление контроля пищевой продукции.
Я бы предпочел получить тюремный срок.
— Я сожалею, Макс, — продолжила она, — но окружной совет Форест-Хит может переслать отчет в прокуратуру, а уж они решат, подавать ли на вас в суд в связи с нарушением статьи семь Закона о качестве пищевой продукции. — Вновь пауза. — Даже не знаю, правильно ли я сделала, позвонив вам.
Может, тюремный срок мне еще предстояло получить?
— Что ж, спасибо, что предупредили. И каково наказание?
— Максимальное наказание — неограниченный штраф и два года тюрьмы, но до этого не дойдет. Такое дают за преднамеренные действия. Вам, в худшем случае, будет вынесено официальное порицание.
Даже официальное порицание могло оцениваться как свидетельство совершенного преступления. Может, этого бы хватило для того, чтобы поставить крест на моих лондонских устремлениях. Может, оно вынесло бы смертный приговор «Торбе».
— Я приведу только факты. Сделаю упор на том, что никто серьезно не заболел, что не было угрозы жизни и все такое. Тех, кого ночью привезли в больницу, или сразу отправили домой, или выписали на следующий день. Может, совет обойдется без обращения в прокуратуру, просто предупредит вас, что такое не должно повториться.
— Благодарю.
Она положила трубку, а я еще долго смотрел на ту, что держал в руке.
Фасоль! Каждый шеф-повар, каждая кухарка, каждая домохозяйка, даже каждый школьник знает, что фасоль должна повариться в кипящей воде, чтобы стать съедобной. Я никоим образом не мог включить фасоль в любое блюдо, предварительно не прокипятив, чтобы уничтожить содержащийся в ней яд. Сказанное Анджелой Милн противоречило здравому смыслу. Но при этом в ту ночь меня рвало, чуть ли не всех гостей — тоже, а в анализах шестнадцати человек обнаружился содержащийся в фасоли лектин. Ситуация граничила с безумием. Однако я понимал, что должно быть другое объяснение. И я намеревался его найти.
