Елена Гайворонская - Пепел звезд
– Рад за вас, – сообщил Дмитрий, с грустью подумав, что осеннее обострение у звонящего явно затянулось.
– У меня к вам деловое предложение, – тоном, не терпящим возражений, продолжал рубить собеседник. – Мне понадобится личный адвокат. Вы подходите. Я хочу, чтобы вы работали только на меня. Назовите вашу цену.
– Что?
– Сколько вы просите? Двадцать штук зеленых в месяц вам хватит?
– Вы говорите о двадцати тысячах долларов? – поправил Дмитрий.
– Именно, – раздраженно рявкнул оппонент. – Вам мало? Можем договориться.
– Боюсь, я вынужден вас огорчить, – осторожно произнес Дмитрий. – Я люблю работать на разных людей. Мне это больше по душе.
– Вам деньги не нужны?!
– Честно говоря, не слишком, – признался Дмитрий. – Мне на жизнь вполне хватает. Уверен, найдется много желающих вам помочь.
– Может, вы думаете, я блефую? – взвился звонящий. – Могу приехать к вам и оставить задаток. Сколько хотите? Сто кусков, двести?
И тут на Дмитрия снизошло озарение, что он общается отнюдь не с сумасшедшим. Но от этого собеседник не показался ему безопаснее.
– Не стоит утруждать себя, – возразил Дмитрий. – Вряд ли я изменю решение.
– Подумайте как следует, – фыркнула трубка. – Перезвоню вечером.
– Поздравляю, – ехидно сказал себе Дмитрий. – Всю жизнь идти к тому, чтобы получить предложение стать адвокатом мафии, рвущейся к власти…
Глава 4
Вот и наступил декабрь. Холодный и неотвратимый, как старость. Сидя в непрогретом «Феррари», Ада с тоской глядела на кружащиеся в медленном вальсе снежные хлопья. На людей, спешащих по домам с улыбками на лицах и нарядными сверточками в руках. Для кого-то наступление зимы означало коньки и лыжи, милые хлопоты, большой праздничный стол, за которым вскоре соберутся все родные и близкие, с тем, чтобы вместе, хлопнув пробкой, пусть недорогого, «Игристого», встретить приходящие с Новым годом желания, надежды и мечты…
На душе у Ады было тоскливо и бесприютно, как в заброшенном зимнем саду. Меньше всего хотелось ей сейчас возвращаться в пустынный дом, напоминающий теперь огромный дорогой склеп.
Ада чувствовала мучительный стыд, вспоминая ссору с Леной. Еще хуже становилось от мысли, что подруга была права, она, действительно, не в себе. Что-то происходило с Адой, мучаясь навязчивыми воспоминаниями, одиночеством, она срывалась на людей и рыдала по ночам в подушку, разламывая голову на сотни мелких кусочков…
Ада с силой сжала пальцами виски.
«Не дай мне Бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума…»[4]
– Нет, – затрясла она головой, – нет, нет! Со мной все в порядке.
Лихорадочно, путая кнопки, Ада набрала номер матери.
– Мама, можно я приеду? Мне нужно с кем-нибудь поговорить!
– Ты всегда находишь время, когда надо тебе, – отрезала мать. – Я собираюсь лечь спать. В отличие от тебя, я работаю с утра.
В трубке раздались гудки. Ада поглядела на часы. Восемь.
Она позвонила Юльке. Вибрирующий эротичный голос автоответчика попросил перезвонить позже или оставить сообщение.
Ада в сердцах швырнула телефон на соседнее сиденье. Повернула ключ зажигания. Она поехала к Лене.
Подъезжая к дому, Лена издали заметила одиноко стоящий черный джип «Чероки». Она скорчила такую гримасу, что ей мог бы позавидовать пожиратель лимона без сахара. Джип принадлежал Нику Португалу.
Всего за несколько дней Нику удалось превратить ее жизнь в тщательно спланированный кошмар. Он звонил, добиваясь встречи, присылал охапки цветов, которые Лена тут же отправляла обратно. Караулил ее в тренажерном зале. Однажды даже явился на показ и сидел в партере, после чего Ада перестала с ней разговаривать. Его навязчивость не знала границ. Лена была непреклонна, и дело было не только в Аде. Несмотря на красивую внешность, безупречные манеры и светский лоск, было в Нике нечто недоброе, отталкивающее. Лена не смогла бы объяснить, что именно, если бы ее спросили. Просто подчас она даже спиной ощущала его взгляд, тяжелый, пронизывающий насквозь, как рентгеновский луч.
Завидев Ленину «Вольво», Ник вылез из машины и замер: ноги – на ширине плеч, руки скрещены на груди. Его поза напомнила девушке стойку гестаповца из военных фильмов.
«Ну, хватит. Сколько это может продолжаться?»
– Здравствуй, Ник.
– Привет, – он улыбнулся, самоуверенно и, как показалось Лене, нагловато.
«Вот ты и сдалась, крошка», – торжествовал фиалковый взгляд.
«Дудки», – парировали из-под нахмуренных бровей зеленые стрелы.
– Что ты здесь делаешь?
– Тебя жду.
– Зачем?
– Поговорить.
– О чем?
– О погоде, о моде, – он ухмыльнулся, – о твоей подруге Аде. Думаю, тебе это будет интересно.
– Что с ней? – встревожилась Лена.
– Мы так и дальше станем общаться через окно?
– А что ты имеешь против?
– У тебя красивая машина. Но становится прохладно, – Ник поежился. – Может, пригласишь в гости? Не бойся, я хорошо воспитан и не собираюсь набрасываться на тебя в первый вечер или красть твои драгоценности. – Он улыбнулся, на сей раз очень обаятельно. Должно быть, именно так он смотрел когда-то на Аду и еще на добрую сотню доверчивых дурочек…
Лена нахмурилась.
– Если и попытаешься – у охранников тяжелые дубинки. Заходи.
– Почему ты живешь так низко?
– Высоты боюсь, – сухо сказала Лена. – Мы раньше на первом жили.
– Я не знал, что звезды боятся неба.
– Чем выше заберешься, тем больнее падать.
Ник прошествовал в гостиную.
– Ты, вообще, очень осторожная, да?
– Не твое дело. Что с Адой?
Телефон затрезвонил, как всегда, не вовремя.
– Извини, – Лена сняла трубку, одним глазом наблюдая, как Ник с хозяйским видом прохаживался по квартире. – Мам, ты? Я позже перезвоню, хорошо?
– Я на минутку, – затараторила трубка. – Только предупредить, ты в это воскресенье не приезжай. Нас с отцом дома не будет. Мы на митинг пойдем, в поддержку бюджетников регионов.
– Какой митинг? – присутствие незваного гостя мешало сосредоточиться. Лена уже повернулась на сто восемьдесят градусов, обмотавшись телефонным проводом. – Какая зарплата? Вам еще деньги нужны?
Я же на тумбочке в спальне оставляла.
– Да нет! Я же говорю – в поддержку бюджетников, которым зарплату не платят.
Я же учитель, как-никак, а отец – научный работник.
– И сторож, – сказала Лена. – Мам, когда он прекратит дурью маяться? Разве я зарабатываю недостаточно?
– Ты же знаешь папу, – вздохнула мать. – «Не желаю сидеть на шее богатой дочки…» Его уже не изменишь.
– Ладно, – Лена поняла, что возражать бесполезно. Если мать что решила – так тому и быть. – Поосторожнее там, на митинге. Мало ли, что… Поставь, пожалуйста! – Это уже предназначалось Нику.
– Что поставить? – удивилась мать. – Ты не одна?
– Я попозже перезвоню, ладно? Пока.
– Кто твои родители? – поинтересовался Ник.
– Простые смертные, – Лена забрала из его рук греческую вазочку, сделанную в виде амфоры. – Ты пришел говорить об Аде, забыл? Я тебя слушаю. Только, прошу покороче, я очень устала.
– Знаешь, какое средство самое лучшее от усталости? – Ник смерил девушку взглядом, в котором весьма откровенно читалось нескрываемое желание.
Лена поежилась, приготовившись занять глухую оборону.
– У нас с Адой все кончено. Я никогда ее не любил, всего лишь легкое увлечение. А вот с тобой все может быть иначе. Ты вполне подходишь на роль жены. Что смешного?! – взвился Ник.
– Извини, – сказала Лена, становясь серьезной. – Здесь, должно быть, мне надлежит пасть на колени, целовать подол твоего плаща и благодарить за оказанную честь… Почему бы тебе не уйти и не оставить меня в покое.
Ник, будто не слыша, отошел в сторону, снял висевшую на стене маску.
– Коломбина?
– Да. Память о Венеции.
– Весь мир – театр, а люди в нем – актеры…
Мы не живем, а лишь играем роль… – улыбнулся Ник.
– Это Шекспир. Повесь на место маску. Пожалуйста.
– Ого! – поднял брови Ник. – Девушка, рекламирующая нижнее белье, разбирается в зарубежной литературе? Я же знаю, ты вовсе не так, какой кажешься.
Внезапно фиалковые глаза его потемнели, взгляд сделался тяжелым, как свинец.
– Ты никогда не хотела снять маску?
Лена почувствовала, как мурашки пробежали по спине от странной интонации и тембра его голоса, глухого, как эхо в колодце. Изо всех сил она старалась не поддаваться непонятному ощущению опасности, возникшему подспудно изнутри. Впрочем, она всегда была излишне мнительной.
– Ты плохо слышишь? Я прошу тебя, – повысила голос Лена, – уйти и никогда больше не возвращаться. Ты не нравишься мне, Ник. Между нами ничего не может быть.
– Дорогая моя, – подойди вплотную, – вкрадчиво проговорил Ник, – я привык добиваться своего. Тебе придется полюбить меня. Рано или поздно.
– Знаешь что, – с презрением сказала Лена, с вызовом глядя в его сузившиеся зрачки. – Ты просто избалованный мальчик, который, желая новую игрушку, топает ножкой и бьется в истерике. Но со мной это не пройдет, понятно? Ты значишь для меня не более пятна зеленки, оставленного на паркете – раздражает, но, постепенно, стирается. И, чем скорее, тем лучше.
