Карло Вилла - Выгодная смерть
— Потерпите, мы все уладим. Не расстраивайтесь так.
Да, он неисправимый лицемер. А порою — прямо-таки бесстыжий наглец, и начальство с полным основанием гоняло его по всему полуострову под предлогом того, что он пьет. Конечно, пить нехорошо, особенно при исполнении служебных обязанностей. Не в первый раз с ним такое случается и не в последний. Зря, что ли, ему не дают повышения, хотя до пенсии осталось немного. Вся штука в том, что в напряженные моменты, когда обстоятельства дела начинают проясняться, на него нападает тоска и потребность в спиртном становится неодолимой; в таком состоянии он способен попросить выпивку у подозреваемого, вступив с ним в недостойную сделку.
Начальство, конечно, не ценит его, и блестящее расследование сложного дела, пусть и завершившееся не без помощи рюмочки, не прибавит ему авторитета. К сожалению, на государственной службе форму всегда ценят выше содержания, а выполнение инструкций — выше реального результата. Главное — не усердие, не благополучный исход дела, а почтение к вышестоящим и соблюдение правил игры.
Все эти мысли пронеслись в голове у Вердзари в одно мгновение — пока он шел по аллее к воротам. Перейдя на другую сторону шоссе, он успокаивает Ронду и выглядывает за ограду в том месте, куда указывает ему старательный Маттеис; по ту сторону ограды, на самом виду, лежит кусок нейлоновой веревки, тоже белой и такой же длины, как кусок, подобранный у ворот, а чуть пониже свернутый и весь запачканный землей, словно его откуда-то выкопали, лежит светлый плащ, из кармана которого торчит клеенчатый берет; и плащ, и веревка совсем промокли от дождя.
Вердзари препоручает Каррераса заботам своего помощника, а сам неспешным шагом направляется к вилле «Беллосгуардо». Ему нужно сделать несколько звонков, а главное — выпить рюмочку. В этом он чувствует настоятельную необходимость — кто знает, вдруг Де Витис возьмет и угостит его.
Позвонив у двери, он ощупывает карманы, где лежат подобранные вещи: до поры до времени их не стоит показывать, уж больно чудные все эти прокуроры и заместители.
Глава 2
Наблюдая за лениво поворачивающимися на воде суденышками, Конти отсчитывает ускользающие минуты и мысленно проигрывает бесчисленные события, которые происходят где-то вдали. Он неподвижно стоит у окна, но на самом деле он не здесь, а там, где звучит эхо полицейской сирены, уже затихшей, но продолжающей надрывно завывать у него в ушах. Он всегда был мечтателем и с детства научился играть в эту игру. Чаще всего он играл, когда мама уходила за покупками, ненадолго оставляя его одного. Покинутый, обиженный, он прижимался носом к оконному стеклу и, как только дверь захлопывалась, начинал минута за минутой представлять, что предстояло маме сделать, отводя на каждое действие строго определенное время. Получалось, что он как бы управляет мамой на расстоянии и может поторопить ее; от этого его тревога немного утихала.
И какое же безутешное одиночество испытывал он, когда по истечении времени, достаточного, по его мнению, для всех необходимых дел, он не слышал лифта, поднимающего ее к нему.
В начале своей жизни человек любит любовь, а в итоге удовлетворяется женщиной, причем нередко первой попавшейся.
Вот и сейчас Конти стоит у окна в кабинете заместителя главного прокурора и играет в ту же игру, пока в тиши кабинета не раздается громкий, требовательный телефонный звонок. Как ни был он к этому готов, он все равно вздрагивает. Выждав несколько секунд, он берет трубку и деловито произносит: «Да».
На другом конце провода — взволнованный комиссар Вердзари.
— Алло, доктор Конти, это я, Вердзари, очень прошу вас, приезжайте сюда!
— Что вы там обнаружили, комиссар?
— Приезжайте немедленно!
— Там действительно есть убитый?
— Есть, есть… Но это еще не все…
— А что еще?
— Много чего… Тут дело деликатное… Прошу вас, приезжайте сейчас же.
Конти какое-то время стоит, не двигаясь, и не сразу кладет трубку. Затем по селектору вызывает машину и собирается надеть пиджак, который из-за жары он снял и повесил на спинку стула. Входит Матильда с грудой бумаг. Она оставляет их на столе и, услужливо подавая ему пиджак, сообщает:
— Его превосходительство еще не приходил, поэтому доктор Нордио просит вас как заместителя завизировать все, что произошло сегодня.
— Скажите Нордио, что мне сейчас некогда, — отзывается Конти, застегивая пиджак.
Напоследок Матильда ловко поправляет платочек в верхнем кармане и отстраняется, чтобы дать Конти пройти.
Вилла «Беллосгуардо» за несколько часов потеряла все, что так расхваливал рекламный проспект синьоры Лилианы, — привлекательность заповедного уголка. Посреди центральной аллеи с открытым багажником стоит «альфа ромео» следственной бригады; чтобы пропустить машину Конти, ее приходится отогнать в сторону. На шоссе у ворот — «скорая помощь» и патрульная машина карабинеров, неизвестно как узнавших о происшествии. Ведущую к флигелю боковую аллею перегораживает автомобиль с римским номером, а впереди него, почти вплотную, еще один, ярко сияющий на солнце желтой крышей и боками. Вторая машина хорошо знакома Конти, это его собственная; ею обычно пользовалась Луиза, когда он был на службе.
Кроме того, в великолепном саду перед виллой он видит лимузин Де Витиса, за рулем которого все еще сидит терпеливый Луиджи, малолитражку судебно-медицинского эксперта, профессора Липпи, и армейский грузовичок.
Конти быстрым шагом направляется в дом, заходит в столовую и видит прокурора, с горестным видом сидящего в кресле стиля рококо. Де Витис смертельно бледен, руки у него трясутся, верхняя губа судорожно подрагивает в такт невнятному бормотанию. За дверью слышен голос заместителя министра, который объясняет кому-то, что он тут совершенно ни при чем, понятия не имеет, что здесь произошло, он просто ехал к Де Витису по делам службы. Когда Конти появляется на пороге, Каррерас обращается к нему решительным тоном человека, привыкшего находить выход из гораздо более затруднительных положений:
— Вот скажите, доктор Конти, скажите им, что я приехал повидаться с прокурором… Верно ведь? Вспомните, мы говорили с вами по телефону, это легко проверить, я звонил с заправочной станции «Эссо», которая сразу за башней Леричи, расскажите все, что знаете, тут вышло недоразумение. Проясните эту досадную ситуацию — я приехал по делам и влип в такую скверную историю. У меня в кармане приказ о вашем назначении, как раз это я и собирался здесь обсуждать, вот, смотрите сами… — предъявляет ему бумагу, словно неопровержимое алиби.
Когда Конти входит в изысканно-жеманную, в венецианском стиле спальню флигелька, его пробирает неподдельная дрожь: на измятом и без всякого сомнения греховном ложе лежит несчастная мертвая Луиза, все еще голая, открытая похотливым взглядам по меньшей мере полдюжины мужчин. Конечно, эти люди давно привыкли к подобным зрелищам, и они с уважением относятся к его горю, но все же они чужие люди и должны испытывать подленькую радость от того, что могут любоваться таким редким зрелищем совершенно безнаказанно, прикрываясь служебными обязанностями.
Быстрым, властным движением Конти поднимает край голубого покрывала и прикрывает остывшее тело жены — его жены, которая как будто наконец обрела покой.
Потом он звонит в прокуратуру, вызывает Нордио и говорит ему коротко и четко:
— Ты должен приехать — понимаешь, это моя жена… Я не могу заниматься этим делом, только, пожалуйста, поскорее… Знаю, знаю, но, повторяю, это особый случай.
Бессильно уронив руки, безучастный, выходит он в сад и падает на белый лакированный стул. Его поникшие плечи и неподвижно устремленные в глубь аллеи глаза явно дают понять, что никаких выражений сочувствия ему не требуется.
Морской простор кажется необъятным, и у Конти возникает ощущение громаднейшей пустоты.
Хоть бы поскорее приехал Нордио, думает он, но вместо Нордио появляется Вердзари со своей собачищей, которая уже в нескольких шагах от Конти принимается лаять, вызывая справедливые нарекания хозяина:
— Тихо, Ронда, тихо, это же наш главный прокурор, тихо… — Он поворачиваем к Конти. — Вы должны ее простить, она ведь нервничает… — и, ухватив собаку за ошейник, продолжает соболезнующим тоном:
— Поверьте, я понимаю, насколько это сейчас неуместно, но это мой долг… в нашей работе не имеет значения, отец ли, мать ли…
Он чуть было не сказал «жена ли», но в этот момент появившаяся из-за его спины Этторина Фавити перебивает его в порыве чисто женского сострадания:
— Ей-богу, комиссар, имейте хоть каплю жалости, не видите разве, в каком он состоянии… Ах, ваше превосходительство, до чего это тяжело… Такая красивая женщина! Нет, вы только посмотрите на него! Позвольте, я…
