Майкл Грей - Нити смерти
Надя стала носить толстые свитера и свободные платья, днем "их" удавалось немного скрывать. Но зато ночью... По ночам Надя играла своими пышными формами, иногда это продолжалось до рассвета. Днем они мешали, давили на лямки лифов так сильно, что на плечах появились выемки, от которых боль отдавалась в лопатках. К вечеру она начинала их ненавидеть, всерьез подумывала о хирургической операции, чтобы от них
Глава 11
У Джона Томса был списочек.
Кармаджен почесал брови кривым ногтем большого пальца, от чего в миску с готовым обедом, купленным в закусочной Крафта, посыпались мелкие белые чешуйки перхоти. Он еще раз размешал содержимое миски и разлил в две тарелки. Это были две последние тарелки от сервиза, подаренного товарищами по работе на химическом заводе в день его свадьбы с Патрицией. Это было давно, еще до того, как "Пластикорп" купил их завод.
Каждый раз, глядя на Питера, он вспоминал Патрицию. Нет, не потому, что он был похож на девочку, скорее наоборот. В возрасте пятнадцати лет он весил двести пятьдесят фунтов. Сын был широкий в плечах, мускулистый, весьма упитанный мальчик. Он был похож на мать глазами, но не их блеском, а цветом и формой. И еще он, как и мать, любил музыку. Сейчас раздавался треск барабана, играл ансамбль "Восемнадцать-двенадцать". Сыну всегда нравилась эта мелодия, еще с тех пор, когда он был совсем крохотным. Особенно он любил заключительные аккорды с пушечной пальбой. Раньше Питер плакал до тех пор, пока они не ставили пластинку с этой музыкой. Сейчас он стал большим и научился терпеливо ждать, пока не начнется пушечная пальба. Да, он более терпелив, чем его мать, но глазами он похож на нее.
Где сейчас Патриция? Может быть, она теперь счастлива... Он искренне желал ей счастья.
- Она не останется с тобой, Джек, - говорили ему коллеги.
Это было очень давно, когда людей еще интересовало его имя.
- Нет, она не останется с тобой, слишком велика разница в возрасте, тридцать лет. В сорок лет она будет еще в соку, а ты станешь старым семидесятилетним хрычем. Запомни, ничего у вас не получится.
Он до сих пор думал, что у них могло получиться, если бы жизнь сложилась по-другому. Она не блистала умом, но и он не был гением, зато он был надежным мужем. Патриции нужен был кто-нибудь надежный, чтобы на него можно было положиться. Да, они могли бы поладить...
А потом родился Питер. Роды были трудными, хотя она и хотела ребенка, нормального ребенка. Но Питер не был нормальным ребенком, и в этом она не была виновата.
Но она могла хотя бы попрощаться с ним.
Питер опять раскачивал свой стул, ударяясь головой о стену И всегда он стучал по одному и тому же месту, от этого в стене появилась ямка.
- Ну, начинай, сынок. Макароны с сыром, твои любимые.
Питер в ответ согласно хрюкнул.
Когда с едой было покончено, отец вытер сыну подбородок и сложил посуду в раковину. Дорога до школы не занимала много времени, от школы до "Пластикорпа" было немного дальше. Во время ходьбы было удобно думать.
Кармаджен вспомнил сегодняшний сон. Опять этот сон! Он причинял больше боли, чем плохо гнущиеся колени и пальцы. Он уже научился спать, не обращая внимания на артрит, но не мог спокойно относиться к этому сну.
Кармаджен начинал свой трудовой путь курьером и ездил на старомодном велосипеде. От гордости он надувался, как петух, потому что знал все улицы и закоулки города. Правда, тогда город был намного меньше.
Чаще всего он совершал рейсы между больницей и мастерской Доббса, который ремонтировал и точил хирургические инструменты. Там работал молодой парень, звали его, кажется, Брайан, он был на год старше Джека. Они подружились, Брайан работал подручным. Однажды Брайан продемонстрировал свое мастерство он показал, как надо проверять, остро ли заточен хирургический инструмент.
У Брайана была какая-то рамка, на которую он натянул кусок замши, настоящей хорошей замши, тонкой, как бумага. Когда кожа была натянута туго, как барабан, он взял один из заточенных ножей с острым кончиком, взял осторожно, за ручку.
- Никогда не касайся лезвия, Джек, - сказал Брайан. - Они такие острые, что моментально отхватят тебе пальцы.
Брайан держал нож двумя пальцами, большим и указательным. Он держал нож так деликатно, что тот покачивался. Затем он осторожно приблизил нож к коже и отпустил его. Нож прошел сквозь кожу, разрезав ее своей тяжестью. Слышен был тихий свист разрезаемой кожи, и все. А весил нож не более унции.
- Пожалуй, хорошо заточено, - сказал Брайан.
- А для чего такой нож? - спросил Джек.
- Это глазной нож, им режут глаза.
При одной мысли об операции у Джека заслезились глаза. Но тогда он быстро забыл об увиденном и ничего не вспоминал, пока через несколько лет не попал на осмотр к окулисту.
- Катаракта, - сказал доктор. - Не волнуйтесь, мы просто срежем ее.
Именно тогда он вспомнил Брайана и его манипуляции с ножом. С тех пор он больше не заходил к окулисту.
Зато он видел сон, всегда один и тот же. Он смотрит в белый потолок, простыни туго натянуты, его голова привязана к столу какими-то ремнями. Рядом стоит медсестра с кривыми щипцами, похожими на щипцы для завивки волос, которые были у Патриции. Щипцами они оттягивают ему веко, как будто снимают кожуру с виноградины...
- А теперь разрежем, - говорит доктор. - Разрежем, разрежем.
В руках у доктора нож, держит он его легко, как Брайан, большим и указательным пальцами, нож раскачивается. Его сверкающий кончик опускается к глазу, ближе и ближе, из слезящегося глаза начинают сыпаться искры...
- Держите нож крепче, - пытается сказать Джек.
- Ага! - произносит доктор.
И в этот момент он всегда просыпается.
Кармаджен водрузил очки на нос. На его лице появились две тонкие красные линии, от углов глаз до ушей, на линиях стали набухать красные капли, как перфорация на бумажной ленте. По щекам потекли ручейки слизи, они стали розовыми, потом красными.
Он хотел встать, но спина и ноги не слушались. Кармаджен упал на бетонный пол. Остатки глазных яблок выплеснулись на стекла очков. За каждым испачканным слизью стеклом была видна роговица, похожая на аккуратно разрезанную пополам рыбью чешуйку. Разрезанная роговица медленно погружалась в заливаемые кровью глазные впадины.
Глава 12
Зеркала в женском туалете заливал розовый неоновый свет. Считалось, что в розовом свете женщина лучше выглядит. Но Джону Томсу розовый свет не помогал, он выглядел неважно.
Пластмассовая маска была почти прозрачной, только в отдельных местах из-за толщины она отливала фиолетовым и немного давала искажение. Лучше бы отдельные места были матовыми. Его левый глаз, изуродованный и раздавленный осколками сместившихся костей черепа, был прикрыт большим струпом.
Кровь из носа не шла. Во всяком случае, не шла наружу. Обе ноздри были наглухо залиты горячей пластмассой до того, как носовые хрящи были смяты в комок. Давление, вызванное усадкой пластмассы, раздробило челюсть, несколько зубов было выдавлено из десен. Корень верхнего резца прошел сквозь щеку. Но больше всего доставляли беспокойства нижние коренные зубы, рабочие поверхности которых проткнули кожу и торчали наружу. По лбу проходила неровная трещина, вызванная смещением и последующим наползанием лобных костей друг на друга. Эта трещина походила на простроченный несколько раз шов на толстом пальто. Голова разламывалась от боли.
Джон нашел немного аспирина, но он мало помогал. Другие лекарства тоже не очень помогли бы. Участки кожи без струпьев и ушибов были розовыми от ожога, волдыри начали лопаться. И именно они беспокоили Джона больше всего.
Прозрачная жидкость из волдырей, смешиваясь с розовой кровью и желтым гноем, собиралась в лужицы, которые плескались при малейшем наклоне головы, они доходили уже до верхней губы.
Это напомнило ему старый анекдот про грешников в аду, которые сидят в жидком дерьме до подбородка и говорят друг другу: "Не делай волны!"
Еще немного выделений, допустим, из вскрывшегося нарыва, и он захлебнется. Другая вероятность - маленькое отверстие, через которое он дышит и пьет, закроется коркой. Тогда он задохнется...
Джон сделал невидимое "гнездо" в левой руке и заточил об него отвертку. В руку падала сверкающая стальная стружка, лезвие отвертки превратилось в толстую острую иглу.
Когда он откинул голову назад, жидкие выделения прокатились по лицу, щекоча и покалывая обнаженные мышцы лица. Медленно, осторожно он загнал острие иглы под край маски. Пластмасса была сверхпрочной, но его плоть поддавалась. Игла, прокалывая проход, дошла до лужицы. Он выдернул иглу, двумя руками нажал на гибкую пластмассовую маску. Сквозь прокол прыснул зловонный фонтан.
Повторять операцию, пожалуй, не придется. Мертвые ткани лица поразит гангрена, они загниют. Тогда маска снимется, но вместе с ней отойдет и значительная часть лица.
