Владимиp Югов - Загадка мадам Лю
- Мне не ясно... Какая причина была... когда покойная упрекнула вас за нее... Бросаться в драку? Значит, она вам тоже не безразлична?
- Что, ваши подследственные никогда не кидались на женщину без причины? Только потому, что она живет, существует? Как это называется? Мизогинист. Презираю, ненавижу, осуждаю, отрицаю! Мизогинист - мой отец.
- Ваш неродной отец?
- Мой отец.
- И что, выходит, ваш отец - мизогинист?
- Да. Маму он всегда и во всем поучал, хотя страшно отставал от нее. Я удивлялся: у кого это я кое-чему научился? Если уж говорить, то и Вера, раз вы знаете об этом, и контр-адмиральша не были со мной счастливы. И Ирина не была бы счастлива. Она бы страдала от бесконечных упреков, как страдала моя мать. Мать всегда хотела идти выше... Нет, она не грудью открывала кабинеты. Она умна, но пила ежедневно яд. Она боялась во второй раз разойтись... Я научился кричать. И я - нет - не ударил. Я только взял покойную за воротник кофточки, мы стояли у двери, провожали тестя. У меня был повод, поверьте.
- Вы ушли в армию в двадцать два года?
- Там же все написано.
- Мама доставала справку?
- Почему? Я поступал в институт. И сдал экзамены.
- А учиться не пошли?
- И это вы знаете. Я пошел работать туда, где работает отец. Меня тянуло туда. Я хотел доказать, что осилю. Не только отец может так тяжело работать. Я никогда не упрекал, что кто-то работает на легких работах.
- Вы имеете в виду мать?
- Да.
- Выходит, отец ее всегда упрекал?
- Но это же, наверное, для вас ничего не значит... Ну, какое в самом деле... Ну зачем вы так?
- Кто рассказал вам об отце? - спросил его на последнем допросе Струев.
- Плохое? Или хорошее? Как он поднимал шахту? Или - как ходил по девкам? Здесь, в кабинете, вы не сможете мне ответить. Но разве я глухой? Разве я не узнал бы? Разве я не узнал бы, что отец и к моей жене приходил?
- Вы бросились на нее... и за это?
- Не знаю. Мне было противно говорить с ней, если к ней ходили мужики. Причем мужики, которые состоят со мной в родстве. Потому при встрече мне не хотелось обнять его. Я, я...
- А если это сплетни?
- Не знаю. Только не заостряйте, что я бросился на нее. Я ухватился за кофточку... Если вы взялись за меня как за убийцу, я вам тут не пригожусь. Вы не потому пути идете.
- А почему Вера все-таки написала так зло о вас?
- Она мне грозила, что напишет в "Комсомольскую правду". Я, по ее мнению, развратный человек... Но разве вы не служили в дальнем гарнизоне? Я видел до этого женщин. Я жил с женой почти полгода. Мне было смешно глядеть на пацанов, которые хвастались связями с женщинами, а сами были сопляки. У меня рост метр восемьдесят восемь... Я освоил все фигуры в танцах, которые не осваивают даже полутораметровые шибздики... Мне говорили: "Какой красивый парень!" Вы знаете, что значит танцевать в паре с женами моряков, которые в длительной командировке? Скажем, где-то в темных водах Северного Ледовитого океана или Антарктики? Женщины!.. Вы даже не представляете, что это такое - женщины дальнего запущенного гарнизона! Морячки, вечно ждущие...
- Ваша жена тоже ждала три года.
- Она не ждала. Три года не ждала. На второй год она считала себя свободной, потому что я об этом ей написал.
- Вы оповестили ее после того, как вам написала мать?
- Вы имеете в виду - этот лесок, катание на велосипеде? Так? Ведь у вас должно быть все под рукой? Это так...
При первом свидании с сыном она сказала:
- Если бы я знала, что так получится... Я бы никогда не написала тебе то письмо. И я, может, разошлась бы. Разошлась ради тебя.
- Нет, не в этом дело. Развести... Развести нынче совсем пустяк. Наша жизнь только всех и разводит. Ты посмотри... Скажем, у вас были прекрасные соседи. Но стоило поставить спаренный телефон, - вы перестали разговаривать друг с другом. Стоило подрасти их сыну и жениться, - они перестали разговаривать и с ним, и с невесткой. Только потому, что надо делить квартиру... Потому ты не права! Мы бы и так разбежались.
Он был бледен, не брит. Отмахнулся, когда сказала: "Ты бы побрился!" Ему все было вроде безразлично. Она, однако, чувствовала: он живет в себе, она не достучится к нему в душу. Он не пускает никого туда. Он занят собой, он вынашивает что-то. Она же его знала хорошо!
У нее теперь не было никого, кроме него. После того, как ее муж стал ходить к той молодой стерве, она потеряла его, она жила теперь по-своему, худо, по инерции. Она ждала приезда сына. Оказалось, он никого не подпускает к себе, не подпускает и ее.
"Разошлась бы ради тебя..." Искренне ли она говорила, если только и думала о себе, если только и думала, как отомстить мужу очередным своим увлечением.
И сейчас, после свидания с сыном, она шла, отыскивая себе прощения.
Она подошла к поликлинике. Ее поджидал Соболев. Они вошли в притихшее здание. Приема уже, конечно, не было.
- Зайдем туда, - кивнул он, и она поняла, куда ее зовут.
Они пошли в подвал, где недавно лежала еще Ирина. У дверей он остановился и пропустил ее.
- Здесь она лежала?
- Здесь.
- Ты что-то рассказывала о нас следователю?
- Нет.
- Хорошо. Я тебе скажу об одном... Если ты думаешь, что я что-то сделал... Хотя... Я только тебе могу рассказать. В тот вечер я заглянул в окно... По-моему, где-то рядом был твой муж. Это так... И он может сказать, что видел меня. Он стоял поодаль. А я заглянул к ней в окно... Там было несколько человек...
- Был ли мой сын среди них?
- Нет. Там его не было. Они стояли вокруг стола. Они были, ты прости, в чем мать родила. Я не видел всего, потому что понял, что сюда идет и твой муж. А позже подошел и сын. Что потом было - я не знаю...
- Это ты виноват, Саша. Ты. Ты ее развратил...
- Я ее сделал женщиной.
- Но ты и меня сделал женщиной. Я стала гулять только после тебя. Меня уже тянуло к другим мужчинам.
- Я не виноват.
- Ты делал и с ней, как со мной? Сразу приходил и делал?
- Зачем ты спрашиваешь? Ты же, к примеру, сама просила, чтобы я так делал... Просила и она... Она же моложе тебя, она... Нет, как же так? Почему я тогда ушел? От них всех! Почему не остался и не следил за ними?
Он заплакал.
- Тебе не показалось, что все это делается насильно? - Жестко оборвала его.
- В том-то и дело! И я не прощу себе этого. А вдруг это так и было?.. Как я сплоховал!
- Ты заметил, кто с ней был?
- Можно было заметить? С одной стороны - твой муж следит за мной... Он всегда глядел из-за кустов... Я знаю, что... Я знаю в общем, что это были совершенно чужие люди...
- Не наши? Не поселковые?
- Конечно, нет. Это были, по-моему, с рынка... Черные...
- И ты молчал, когда тебя подполковник спрашивал?
- Мне надо было еще рассказать и о тебе, и обо всем... Ты представляешь, к чему все это приведет?
- Но он мой сын!
- Я знаю, его отпустят. Но вообще... При чем тут он? Мы в опасности с тобой. Ты пойми... Ты - крупный работник... А я хотя и потерял шахту, у меня шанс взлететь теперь... Все идет - как надо.
- Саша, почему мы должны все это скрывать ради чего-то такого, что не осуществимо?
- Дура! Мы должны в конце концов быть вместе. И никто нам в этом не помешает...
Соболев опустился на каменный пол и снова заплакал. Он что-то бормотал, и она понимала его - он плачет об Ирине. О ее молодости. Он потерял молодую красивую женщину, которая удовлетворяла его похоти. Она это только теперь поняла. Он при ней плачет о другой, убитой. Да, он не мог ее убить, раз так плачет. Видно, он в самом деле ее любил. И пришел сюда, чтобы поплакаться. Но разве он не понимает, что она - тоже женщина?
Странное чувство ревности охватило ее, и если бы он теперь подошел к ней, она бы согласилась на все. И он к ней подошел... И здесь, в этом пыльном подвале, она выполняла все его мужские приказы...
После всего, что случилось, они вышли поодиночке, направляясь в сторону шахты. Потом зашли в кафе и выпили вина. Ей очень хотелось вина.
8. ДОЧЬ УБИЙЦЫ?
Утром следующего дня Катю привела уже теща. Она сказала, что в садике карантин и, как они хотят, так пусть и поступают: старики тоже имеют какие-то планы - нужно оставить ребенка, следовало предупредить.
Катя удивленно разглядывала их: они - дядя и ее мать - спали вместе? Она потребовала, чтобы они "быйстренько" вставали, умывались, чистили зубки, потому что баушка дома не "приготовила зайтрак".
- Отвернись, - попросил Катю Ледик.
- Ой, да вставай так, - сказала сонно Ирина - они так и лежали в постели, пока ее мать разъясняла из другой комнаты насчет карантина в детском садике. - Ты вообще поменьше с ней церемонься, сядет на голову.
- Мама, непьявда! - Катя подошла и погрозила матери пальчиком. От девочки пахло цветочным мылом, в ее черных волосах красовался синий бант. - Ницево яй не сяйду!
- Ну, беги отсюда, коза! - откинула одеяло Ирина. - Я-то тебя знаю! Это ты деда и бабу можешь обманывать, а меня не проведешь!
Ирина схватила Катю, прижала ее к себе и стала целовать. Та запищала:
- Мама, мама! Азви ты ни идишь бант?
