Ирина Градова - Врачебные связи
– Извини, – сказала Даша, легонько касаясь руки Анатолия. – Я не имела в виду ничего такого, когда назвала вас сектой, – я просто не подумала! Когда я спрашивала тебя о «своей» жизни, я только хотела сказать, что тебе нужно подумать и о себе, понимаешь? Помимо работы, больниц, онкологических диспансеров, митингов и прочего есть, еще кое-что, от чего не следует отмахиваться.
– Например?
Вопрос поставил Дашу в тупик. Действительно, что? Она могла бы сказать, что существует такие отличные штуки, как рестораны, фильмы и спектакли, пикники на природе, секс, в конце концов, который сама она никогда не недооценивала, однако в данный момент все это вдруг показалось ей незначительным, далеким от той реальности, в которой вынужден существовать Анатолий. Поэтому она просто сказала:
– Например, бутылка хорошего красного вина. Желаете испробовать? Один клиент подарил. Когда случайно в винном бутике такую бутылку заметила, чуть в обморок не упала от ее цены – мужик знает толк в элитном алкоголе!
– И ты готова поделиться со мной? – усмехнулся Толя. Даша боялась, что он рассердился, но, похоже, ошиблась.
– Мама говорит, что дорогие вещи всегда следует делить с друзьями, – ответила она. – Только тогда, по ее мнению, они приобретают настоящую ценность.
– Твоя мама… – начал он и неожиданно прервался. Через секунду, правда, продолжил: – Твоя мама – удивительная женщина. Нет, даже не женщина – человек она просто удивительный, ты это знаешь?
Даша кивнула, хотя до этого самого момента ничего подобного не приходило ей в голову. Мама вырастила троих детей, дала им всем образование, поставила на ноги и, самое главное, научила независимо мыслить – за это Даша ей особенно благодарна. Однако – «удивительная»? Видимо, прочтя недоумение на ее лице, Толя счел нужным пояснить:
– Она все принимает близко к сердцу, но в то же время не позволяет себе быть необъективной. Если ты поступил неправильно, она тебе об этом скажет, не пытаясь смягчить удар, но тут же предложит помощь, поэтому ты не чувствуешь себя униженным.
– А еще? – потребовала продолжения Даша. Разговор о достоинствах матери был ей приятен.
– Еще… Она очень умная, любит разбираться во всем, вникать в детали… Когда я был ее студентом, Анна Демьяновна говорила, что только так можно стать хорошим врачом – если не упускать мелочей, потому что именно они дают полное представление о болезни. Когда мы возражали, что будем хирургами, а не терапевтами, она качала головой, говоря: «Каждый хирург должен быть терапевтом, иначе он не врач, а мясник!» Ее любимая присказка: «Говорят, если хотите, чтобы больной выздоровел, как можно дольше держите его подальше от хирурга. Обидно, да? Отсюда вывод: работайте так, чтобы вам были благодарны, а не продолжали сочинять фольклор!» Она заставляла нас задумываться над тем, что после операционного стола пациента ждет еще и другая жизнь, и часто от нас зависит, какой она будет.
Даша с удивлением слушала Анатолия, узнавая мать совсем с другой стороны. Дома избегали разговоров о медицине – во всяком случае, о ее моральной стороне. Мать и брат иногда вели длинные, скучные беседы на специфические темы, и Даша предпочитала уходить и не слушать того, в чем совершенно не разбиралась. Оказывается, мама философ? Более того, философ-идеалист, нечто среднее между Платоном и Руссо?
– Еще! – воскликнула Даша, потому что Толя больше ничего не говорил. – Какая она еще?
– Еще? Ну, она… красивая, вот!
– Верно, – удовлетворенно кивнула Даша. Это она знала и так: мама всегда оставалась для нее идеалом – лучше всяких там модных журналов, и дочь до определенного возраста старалась во всем ее копировать. Со временем Даша поняла, что, хоть они и похожи, но полностью следовать материнскому стилю глупо, поэтому она попыталась выработать свой, в чем-то схожий, но все же иной. Судя по всему, ей это удалось: Даша никогда не страдала от недостатка мужского внимания.
Она взяла в руки принесенную бутылку.
– Штопор и бокалы на кухне, – сказал Толя, и они вместе проследовали туда.
– Почему ты стал именно детским хирургом? – спросила Даша, переводя разговор на другую тему.
– Даже не знаю, – пожал плечами Толя. – Может, потому, что у детей результат твоей работы сразу налицо? У взрослых есть дополнительные болячки, не связанные с операцией, и они могут нарушить чистоту картины. Дети же… они похожи на щенков, понимаешь?
– Не совсем.
– Когда щенку плохо, он плачет, скулит, но стоит вколоть ему нужное лекарство, перевязать лапу, вправить кость, и он тут же начинает вилять хвостом, прыгать и веселиться. Это тот случай, когда сразу видно, что пациент здоров, и жизнь снова становится прекрасной и удивительной!
– Может, тебе следовало стать ветеринаром? Они больше зарабатывают… Ты, батенька, романтик еще почище моей мамаши!
Даша рассмеялась, хватая бутылку за горлышко и намереваясь открыть ее штопором, извлеченным Толей из ящика.
– Это плохо? – спросил он, отбирая у нее и то, и другое.
– Это… удивительно, как ты изволишь выражаться.
Пробка с глухим звуком выскочила из бутылки, и она подставила бокал. Они попробовали вино.
– Класс, да? – обратилась Даша к Анатолию, смакуя на языке терпкий напиток с ярко выраженным вкусом винограда сорта «Изабелла». – Такое впечатление, будто пьешь виноградный сок, но процент алкоголя здесь приличный, так что можно незаметно опьянеть!
– Я в этом не так хорошо разбираюсь, как ты, – улыбнулся Толя.
– Это здорово: мужчина, который разбирается в выпивке, либо сомелье, либо алкоголик!
– Скажи-ка мне лучше, – проговорил Толя, делая очередной глоток, – как тебе удалось меня вытащить? После разговора со следователем у меня не осталось сомнений в том, что меня уже и осудили, и приговорили!
– У них ничего на тебя нет, кроме той дурацкой записи митинга на «Ю-тюбе» и телефонного звонка якобы от Митрохина.
– Якобы?
– Мы знаем только, что звонок был сделан с его телефона, но ведь звонить мог кто угодно, даже убийца! Однако меня лично интересует другой странный факт.
– Какой?
– Камеры скрытого наблюдения. Передавая мне материалы дела, следователь сказал, что они оказались выключены, прикинь?
– Ты хочешь сказать, что у Ильи Митрохина в кабинете висела камера наблюдения? – удивленно переспросил Толя. – Зачем?
– Не в самом кабинете, конечно, но в коридорах «Фармаконии», а также во всех лабораториях и на складах установлена следящая аппаратура. Это сделано не только в целях безопасности: допустим, на складе и впрямь могут подворовывать, так что, сам понимаешь, бдительность к месту. Так вот, выяснилось, что камера в коридоре, что ведет к кабинету Митрохина, в вечер убийства вырубилась. Всего одна камера, можешь себе представить?
– Да в здании полно охраны! – воскликнул Анатолий. – Неужели же они ничего не заметили?
– В том-то и дело, – задумчиво кивнула Даша.
– И как они это объясняют?
– Да никак – временные неполадки, и все тут. Казалось бы, это должно навести следствие на мысль о твоей невиновности: чтобы отключить камеру, надо, во-первых, знать о ее существовании и, во-вторых, уметь с ней управляться. Как у тебя с электронными устройствами?
– Никак.
– Я так и думала. Но следователю этого мало, представляешь! Он твердит, что ты бывал в здании «Фармаконии» – по крайней мере, в тот раз, когда тебя забрали с митинга охранники, – и, значит, имел возможность выяснить, что где находится.
– Это же надо в ЦРУ работать, чтобы…
– Конечно, – нетерпеливо перебила Дарья, стукнув себя кулаком по колену, – но это лишний раз доказывает, что «Фармакония» – этакая священная корова, которую никто не хочет трогать, потому что такая волна поднимется… Ну, а ты, Толик, отлично подходишь на роль козла отпущения.
– И что же мне делать?
– Тебе – ничего: предоставь своему адвокату возможность работать, о’кей? Христом богом прошу, не смей ничего предпринимать! Попытайся на время затаиться, ни во что не вмешиваться и ни с кем подозрительным не общаться.
– Подозрительным? – приподнял брови Толя.
– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! – раздраженно бросила Даша. – «Карбонариев» твоих из сообщества пострадавших от «Голудрола» – во-первых, а во-вторых – любого представителя «Фармаконии». Только я и следователь – вот твой круг общения на ближайшее время.
– Небогато!
– Как есть, уж извини! Шансы у нас неплохие, и не надо их уменьшать: пока не нашли орудие убийства или свидетелей, следователю будет трудновато довести дело до суда. Я, в свою очередь, тоже не стану сидеть сложа руки и займусь другими возможными подозреваемыми.
– Из беседы со следаком я понял, что других не существует.
– Так и должно быть, иначе как заставить тебя сознаться? – пожала плечами Дарья. – Но ты, Толик, молодец – кремень!
– Это было легко, – возразил он. – Я никого не убивал!
