Анатолий Отян - Редкая монета
У партийных функционеров не хватило ума скрыть этот случай. Они поручили разобрать это на закрытых партийных собраниях, превращённых в клоунаду. Вся область стояла на ушах от смеха.
Леонид Борисович погрузился с головой в пучину оформления документов.
В то время появилась мода на породистых собак. Особый престиж представляли «колли», «доги», «афганские борзые». На девушек, ведущих на поводке красавицу собаку, смотрели, сравнивая с её подопечной, и, задавались вопросом, кто красивее или кто на кого похож.
Поставила вопрос перед отцом и Вера: она хотела непременно только «Королевского дога». Титоренко спрашивал знакомых, не знает ли кто, где можно купить породистого щенка дога. Спросил он и у Млынаря, когда тот зашёл к нему с производственным вопросом.
— Зачем Вам дог, Леонид Борисович? — задал Василий встречный вопрос.
— Дочка прицепилась, купи мне дога и всё!
— Она Вам сама скоро в дом та-акого дога приведёт! — девка она у вас красивая.
Они засмеялись.
— Вот здесь ты, Вася, прав, всё к этому идёт. А я ещё с этой Японией затеял, если бы знал, что столько волокиты, не связывался бы. Да и денег нужно много.
— Деньги — дело наживное, — и вспомнив разговор с Анатолием Фёдоровичем, посоветовал, — купите там аппаратуру и окупите поездку.
— На это, Вася только и надеюсь, но это между нами.
— Само собой. Но можно взять что-то и на продажу.
Титоренко засмеялся.
— Это в Болгарии и Румынии можно кое-что продать, да и то последнее время, говорят, там наши вещи плохо идут.
И тут Млынаря осенило.
— Вы знаете, у моего знакомого есть редкие монеты. Он говорил мне по большому секрету, что за границей их можно продать очень выгодно.
А ему сейчас деньги позарез нужны. Может, поговорить с ним?
— Поговори, — не думая, бросил Титоренко.
— Только это очень большой секрет.
Титоренко поднял голову и внимательно посмотрел на Млынаря, что тот аж вздрогнул.
— Это я понимаю. Пусть не боится, не проболтаюсь.
На следующий день между ними опять состоялся разговор. Млынарь сказал, что его знакомый под честное слово даёт ему монету и ставит условие, чтобы за неё ему дали пятьсот рублей. Если монета не продастся, то он вернёт эти деньги, а если продастся больше, чем за пятьсот долларов, то ему нужно будет дать ещё пятьсот рублей.
— А как он узнает, за сколько она продастся?
— Я ему сказал, что Вы честный человек.
— А что это за монета?
— Он говорит, что двенадцатирублёвая из чистой уральской платины, чеканки прошлого века. Я думаю, что Вам надо согласиться. У Вас, ведь никакого риска нет.
— Ладно, приноси завтра.
— Но ещё раз прошу Вас — никому об этом ни слова.
— Завязано.
Титоренко вспомнил, что пару лет назад Польский говорил, что ему кто-то предлагал подобную монету и ещё что-то с ней связанное.
«Спрошу у Нюмы. Пусть расскажет», — подумал Титоренко, дождался когда Польский будет один (их кабинеты находились в одном коридоре) и зашёл к нему.
— Наум Цезаревич, расскажите мне о том случае когда вы не захотели покупать монету.
— Чего ты вдруг о ней вспомнил?
— Просто так.
— Просто так не бывает. Но я расскажу.
И Польский рассказал о том, как ему предложили монету, и как он встретил Абу, которого Лёня, безусловно знал и тот ему рассказал о монете.
— И Вы жалеете, что не купили?
— Скажу честно, что сначала жалел, но когда узнал, что этим заинтересовались органы, и, кажется даже КГБ, забыл о ней думать. И тебе, Леонид Борисович, скажу по дружески — если ты спрашиваешь не просто так, а, наверное, да так, то не связывайся с этой монетой. Не тот это гешефт, чтобы подставляться под КГБ. Эти ребята так тебя отхарят, что не залижешь ты свою жопу.
— Да нет, просто вспомнил и хотел узнать подробней.
— Узнал и забудь!
Титоренко теперь понял, какая опасность его поджидает, но он не мог отбросить, как советовал Польский, мысль о монете. Как можно отказываться от больших денег, если они сами идут тебе в руки? А опасность? Кто не рискует, тот не пьёт шампанского, гласит идиотская поговорка. А какой здесь риск? Провезти через границу? Как-нибудь повезём.
Жене он ничего не сказал. Зачем её волновать? И она точно начнёт отговаривать.
— Что-то ты, Лёнька, сегодня не в своей тарелке? — спросила вечером жена.
— Устал, я Неля, сегодня.
— Отдыхай, сегодня по телеку опять Штирлиц.
— Я его наизусть знаю, но посмотрю. Даже удивительно, что такой фильм поставила женщина.
— Это подтверждение твоих же слов, что женщины умнее мужчин.
— Конечно, умнее, — сел на своего конька Леонид, — все женщины царицы и королевы правили лучше мужчин. Это с приходом демократии нам, мужикам, удалось захватить все бразды правления в мире, но попомнишь мои слова, что скоро, и мы его застанем, придёт время, и женщины придут к власти.
— Ты дома моей власти не хочешь, а говоришь о мире.
— А кто же мной правит как ни ты?
— Садись ужинать, тобой легче сытым править.
Леонид поужинал и сказал Неле:
— Схожу-ка я к родителям, мне сестра говорила, что мама себя неважно чувствует. Я не надолго.
Родители жили в пяти минутах хода в недавно построенной девятиэтажке. Поцеловав маму, круглолицую дородную женщину с украинскими чертами лица, Лёня зашёл в комнату и поздоровался с отцом, сидящим в кресле у телевизора. Отец и сын были удивительно похожи во всём, только походка и сутулость отца отличала их. Да ещё возрастная печать на старческом лице отца говорила о том, что Лёня их поздний ребёнок. Поинтересовавшись здоровьем родителей, сын узнал, что у матери последнее время очень болят ноги, у отца пошаливает сердце и болит спина. Но родители не ныли, не жаловались плаксиво на своё состояние, а просто констатировали факт.
— Пап, а я к тебе по делу, — отец вопросительно посмотрел на сына, — мне нужны сейчас деньги.
— Ой, Лёня, хорошо тебе, что только сейчас. Мне в твоём возрасте они нужны были всегда. Это сейчас мы умудряемся откладывать на похороны, что бы не вводить тебя с Леной в расходы, а раньше их никогда не было.
— Пап, кончай ты об этих похоронах. Думаешь, мне приятно о них слушать?
— Смерть, сын, дело житейское, ты это поймёшь позже, когда тебе будет столько, сколько нам с мамой. И сколько тебе нужно? — без всякого перехода спросил отец.
— Что, лет? — не понял Леонид.
— Денег, — засмеялся отец.
— Ты всегда так каламбуришь, что тебя сразу и не поймёшь. Две тысячи.
Отец молча встал и пошёл в спальню. Его не было минут десять, потому что достать деньги из тайника было не просто. Отец соорудил в нижнем ящике шкафа вторую стеночку, мудрёно выдвигающуюся и за неё прятал деньги. Он уже много раз показывал своим детям, где лежат деньги.
— А то умрём мы с матерью, вы продадите шкаф вместе с деньгами и похоронить нас не будет за что.
Лёня, как и большинство детей, понимал, что когда-то это должно случиться, но представить себе не мог, что родителей не будет, и каждый раз говорил отцу, что такими разговорами он морочит голову себе и другим, имея в данном случае себя. Мать обладала большим тактом и никогда не говорила детям о своей смерти. С отцом они иногда говорили об этом, но только вскользь.
Наконец, отец вышел и положил деньги на журнальный столик.
— Здесь две тысячи, пересчитай.
— Ну что ты вечно с этим пересчётом. Я знаю, что ты не собираешься меня дурить.
— Не в этом дело. Я могу ошибиться, а деньги счёт любят.
Леонид пересчитал деньги, положил их в карман.
— Папа, я тебе их скоро отдам.
— Я, сын, не требую немедленной отдачи, можешь сразу и не отдавать, отдашь нам потом, когда нас не станет. Это деньги целевые.
— Опять ты, папа, за своё.
— Ну хорошо, не буду. Могу я поинтересоваться, если это не секрет, зачем тебе деньги?
— Какой секрет? Я хочу поехать в турпоездку по Японии, а путёвка дорогая.
— Мне пришлось воевать против японцев ещё в тридцать девятом на Халхин-Голе. Живых японцев я видел пленных, зато мёртвых…
— Хватит о японцах, Боря. Я ними сыта по горло ещё сорок лет тому. И Лёне оно не нужно, — вмешалась мать.
— Не дашь вечно слова сказать, не я же начал, — обиделся отец.
— Я пошёл домой, не ругайтесь.
В пятницу, после того как Млынарь разогнал все свои механизмы, он заглянул в кабинет Титоренко, но там были люди. Леонид Борисович кивнул головой, что заходи, и продолжал разговаривать с механиком участка механизации. Млынарь нервничал и сидел как на иголках, поглядывая на часы. Ему назначили встречу на базе сельхозтехники, и он не имел права опаздывать. Титоренко уловил нетерпение Млынаря.
— Василий, я сейчас заканчиваю…
Когда кабинет освободился, Млынарь достал монету, положил на стол и сказал, что он сейчас убегает, а после обеда зайдёт. Титоренко за ним закрыл изнутри дверь на ключ, достал из своего письменно стола лупу, которой часто пользовался, и стал рассматривать монету. Всё совпадало с рассказом Польского. Но не подделка ли это? Покачал ладонью с монетой — тяжёлая. Положил в ладонь два пятака, никакого сравнения по весу. Решил, что настоящая и удовлетворённо положил в карман.
