Джеффри Дивер - Двенадцатая карта
Передай мои самые теплые пожелания своей сестре и Уильяму и, конечно, их детям. Скажи Джошуа, что я горжусь его успехами в географии.
Я живу ради того дня, и, дай Бог, он скоро наступит, когда снова увижу тебя и сына.
Ваш любящий
Чарлз
* * *Женева вынула письмо из сканера, подняла глаза и пояснила:
– Бунты против призыва в 1863 году во время Гражданской войны. Самые разрушительные в истории США.
– Про тайну он не упоминает, – заметил Райм.
– Про тайну в другом письме. Это я вам показала, чтобы вы поняли, что никакой он не вор.
Райм нахмурился:
– Кража случилась… дай-ка сообразить… через пять лет после письма. Почему ты считаешь, что оно доказывает его невиновность?
– Я имею в виду, что по такому письму его трудно представить вором. Человек, который так пишет, не стал бы обкрадывать фонд образования для бывших рабов.
– Вовсе не обязательно, – просто ответил Райм.
– А по-моему, совершенно ясно. – Девушка снова пробежалась глазами по письму и бережно разгладила лист рукой.
– Что там такое насчет человека на три пятых? – спросил Селлитто.
Райм кое-что помнил из истории, но от всего, что не имело прямого отношения к работе криминалиста, избавлялся как от лишнего груза. Он только покачал головой.
Ясность внесла Женева:
– До Гражданской войны раб считался за три пятых человека для формирования представительства в конгрессе. И не подумайте, что дело здесь в злом заговоре Конфедерации, – правило установили северяне. Они вообще не хотели считать рабов, потому что тогда Южные штаты получили бы в конгрессе численное преимущество. А южане, наоборот, хотели считать рабов за целых людей. Правило «три пятых» стало компромиссным решением.
– Их считали, чтобы набрать представительство, – прокомментировал Том, – но права голоса они не имели.
– Да, все верно, – подтвердила Женева.
– Кстати, то же было и с женщинами, – добавила Сакс.
Райма социальная история Америки сейчас не интересовала.
– Я хотел бы взглянуть на остальные письма. И надо найти экземпляр журнала – «Иллюстрированного еженедельника для цветных». Какой это номер?
– От двадцать третьего июля тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года, – ответила Женева. – Я отыскала его с большим трудом.
– Я постараюсь, – сказал Мэл Купер, и Райм услышал, как его пальцы застучали по клавиатуре компьютера.
Женева снова взглянула на часы:
– Мне правда пора…
– Всем привет, – донесся из прихожей мужской голос. Через секунду показался и сам детектив Роланд Белл в коричневой спортивной куртке, синей рубашке и джинсах. Родом из Северной Каролины, Белл несколько лет назад поличным причинам перебрался в Нью-Йорк. Неторопливость Белла порой бесила городских коллег, однако Райм считал ее следствием не южного воспитания, а дотошности, происходящей из осознания важности своей работы. Белл специализировался на защите свидетелей и прочих потенциальных жертв. Его подразделение не имело официального статуса, но в шутку именовалось «Отрядом специального назначения по спасению задниц свидетелей».
– Роланд, знакомься – Женева Сеттл.
– Приветики, мисс, – протяжно проговорил Белл, пожимая ей руку.
– Телохранители мне не нужны, – твердо заявила Женева.
– Не беспокойся, под ногами мешаться не буду, слово чести, – пообещал Белл. – Невооруженным глазом ты меня не увидишь. – Взгляд в сторону Селлитто: – Так что тут у нас?
Толстяк детектив вкратце изложил все детали. Слушая, Белл не хмурился и не качал головой, однако Райм заметил, как замерли его глаза – знак глубокой озабоченности. Когда Селлитто закончил, на лицо Белла вновь вернулось простодушное выражение. Он стал расспрашивать Женеву о ее привычках и о семье, чтобы решить, как лучше организовать защиту. Та отвечала неохотно, словно скупясь на слова.
Когда он закончил, Женева нетерпеливо сказала:
– Мне правда надо идти. Может меня кто-нибудь подвезти до дома? Я отдам остальные письма Чарлза и побегу в школу.
– Детектив Белл тебя подвезет, – сказал Райм и добавил с усмешкой: – Насчет школы мы вроде бы договорились, что ты возьмешь выходной, а тесты сдашь позже.
– Нет, – отрезала она. – Ни о чем мы не договаривались. Вы сказали только «…сначала покончим с кое-какими вопросами, а там будет видно».
Немногие попрекали Линкольна Райма его же собственными словами, так что ответил он довольно ворчливо:
– Что бы я ни говорил раньше, раз ясно, что за тобой еще могут охотиться, придется тебе посидеть дома. Твоя жизнь в опасности.
– Мистер Райм, я должна сдать тесты сегодня. Пересдачу могут и не назначить.
Женева раздраженно крутила пальцами петлю на джинсах. Какая она все-таки худенькая. Райм подумал, не из тех ли ее родители фанатов здорового питания, которые держат детей на хлопьях с молоком и соевом творожке. Профессора особенно к этому склонны.
– Сейчас я позвоню в школу, – сказала Сакс. – Объясню, что ты попала в неприятную ситуацию и…
– Мне правда надо идти, – негромко проговорила Женева, глядя Райму прямо в глаза. – Сейчас же.
– Просто побудь дома денек-другой, пока мы не узнаем побольше. Или, – добавил криминалист, – пока его не прищучим.
Он рассчитывал, что это прозвучит весело, хотел блеснуть знанием жаргона, но тут же пожалел о своих словах. На самом деле он не был с ней искренен. Исключительно по причине ее возраста. Точно так же малознакомые люди, увидев Райма в коляске, принимались говорить с нарочитым воодушевлением, раздражая его своей подчеркнутой веселостью.
Вот как сейчас он раздражает Женеву.
Девушка сказала:
– Я была бы благодарна, если бы меня подвезли. Хотя могу доехать и на метро. Но если хотите получить письма, надо отправляться сейчас.
Раздосадованный ее упрямством, Райм категорично заявил:
– Должен ответить отказом.
– Можно попросить у вас телефон?
– Зачем?
– Хочу позвонить одному человеку.
– Кому?
– Юристу, про которого я говорила, Уэсли Гоудзу. Он раньше работал на крупную страховую компанию, теперь у него своя консультация в Гарлеме.
– И зачем ты хочешь ему звонить? – поинтересовался Селлитто.
– Затем, чтобы спросить, вправе ли вы не пускать меня на занятия.
– Это ради твоего же блага, – фыркнул Райм.
– Разве не мне решать?
– Нет, твоим родителям или дяде.
– Не им заканчивать школу будущей весной.
Сакс хихикнула, и Райм бросил на нее мрачный взгляд.
– Речь всего о паре деньков, – подключился Белл.
Не удостоив его ответом, Женева продолжила:
– Мистер Гоудз добился освобождения Джона Дэйвида Колсона из тюрьмы Синг-Синг, когда тот уже отсидел десять лет за убийство, которого не совершал. Дважды или трижды возбуждал иски против Нью-Йорка, я имею в виду сам штат, и пока не проиграл ни одного дела. Совсем недавно он вел дело в Верховном суде касательно прав бездомных.
– И тоже выиграл? – скривив рот, спросил Райм.
– Он выигрывает все дела.
– Бред какой-то, – пробормотал Селлитто, рассеянно потирая пятнышко крови у себя на пиджаке. – Ты ведь просто ребенок…
Ошибка.
Женева сверкнула глазами и бросила раздраженно:
– Что, вы мне и позвонить не дадите? Даже заключенные имеют такое право!
Тяжело вздохнув, толстяк детектив указал на телефон. Девушка подошла к аппарату, заглянула в записную книжку и набрала номер.
– Уэсли Гоудз, – вслух проговорил Райм.
Женева склонила набок голову, ожидая, когда на другом конце снимут трубку.
– Учился в Гарварде. Кстати, вел одно дело и против армии. Что-то связанное с правами сексуальных меньшинств. – И дальше уже в трубку: – Могу я поговорить с мистером Гоудзом?.. Вы не передадите ему, что звонила Женева Сеттл? Я оказалась свидетелем преступления, и меня удерживают в полиции. – Она сообщила городской адрес Райма и добавила: – Удерживают против моей воли и…
Райм бросил взгляд на Селлитто. Тот закатил глаза и проговорил:
– Ну хорошо.
– Подождите минуточку. – Женева повернулась к возвышающемуся рядом грузному детективу. – Так можно мне в школу?
– Только чтобы сдать тест.
– Вообще-то у меня их два.
– Хорошо, два теста, черт бы их все побрал. – Селлитто повернулся к Беллу: – Не отходи от нее.
– Ни на шаг. Будьте уверены.
В трубку Женева сказала:
– Передайте мистеру Гоудзу, чтобы не беспокоился. Вопрос, похоже, решен.
Она положила трубку.
– Сначала мне нужны остальные письма, – сказал Райм.
– Договорились. – Женева закинула на плечо школьную сумку.
– Ты, – глядя на Пуласки, рявкнул Селлитто, – поедешь с ними.
– Слушаюсь, сэр.
