Мишель Гельдлин - Ветер умирает в полдень
– Мы говорим о том, что происходило после его смерти, Кэл. Теперь уже слишком поздно. Во всяком случае, для Дэвида.
– Он жалел, что сообщил им о своем расследовании. Это его и убило.
Они имеют в виду разное. И все же факты, которые выложил Кэл Марвин, позволяют сделать логический вывод: это было убийство. Адриан – в смятении.
– Если он сообщил в ФБР, – продолжает журналист, – зачем ему понадобилось встречаться с вами, Кэл?
– Вот уж не знаю. Взаимная симпатия, наверное. Он говорил, что чует опасность, но я не верил. Он ведь был дилетантом и вряд ли мог разнюхать что-то серьезное. Я думал, что он хочет просто отличиться, а в результате он сломал себе на этом шею. Не знаю, как мне следовало поступить, чтобы этому помешать. Не смотрите на меня так, Адриан. Вы же знаете, я не пытаюсь оправдаться, я сам злюсь на себя, но ведь у меня только опыт муниципальной ищейки.
"То есть не очень большой спец в вопросах криминалистики, – думает Адриан. – Значит, вся загвоздка не в Кэле".
Шеф муниципальной полиции примостился напротив журналиста на краешке его письменного стола и покачивает ногой. Рослый и грузный, он нависает над собеседником. Неизменная фуражка на голове скрывает плешь, которая не вяжется с крупными чертами и загорелым лицом. Его светлые глаза внимательно смотрят на Адриана. Журналист продолжает расспрашивать:
– Но ведь шериф не вправе так легко закрывать дела?
– Хотите еще примеры? Помните, в прошлом месяце в холмах нашли труп негра, у него еще глаза смотрели прямо на солнце, а руки были сложены крестом? "Умер от истощения и переохлаждения". Совсем так же, как было сказано о Дэвиде в первоначальном сообщении информационного агентства. Но тогда этот негр инстинктивно свернулся бы в позу эмбриона. А глубокая рана у него на лице? Ее даже падением не объяснишь!
Адриан слушает, набивая трубку.
– А это последнее самоубийство. Помните его, Адриан? Молодой человек с Черч-стрит? Сонная артерия у него была рассечена ударом кинжала. Острие выходило у основания шеи: оно прошло позади пищевода. Попробуйте-ка своими руками нанести себе такой удар, и посмотрим, получится ли это у вас!
Язвительно усмехаясь, сжатым кулаком Марвин ударяет по ноге.
Адриан напряженно размышляет. Так что же это было? Убийство? Или самоубийство? Журналист все время пытается представить себе последние одиннадцать часов жизни Дэвида. Судя по всему, тот пережил затяжную душевную агонию.
Вдруг ему приходит в голову, что шеф полиции так и не объяснил одну важную деталь, и Адриан напоминает ему:
– А как же прощальная записка Дэвида Уоррена?
– Его могли заставить ее написать.
– Но ведь она очень личная!
– Я даже не знаю, его ли это почерк. У Адриана в папке хранится копия протокола. Он протягивает ее Кэлу.
– У вас нет этого документа?
– Нет.
Кэл Марвин читает протокол. Большая часть осторожно составленного и напечатанного текста походит на типичную бумагу "для служебного пользования".
ЛАБОРАТОРИИ ФЕДЕРАЛЬНОГО БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ ФБР
Вашингтон, Колумбия 20535 Дата: 8 марта 19. Авиа, заказное. Шерифу округа Красная Пустыня, Рок-Ривер. Анализу подвергнут предмет, имеющий отношение к уголовному расследованию. Этот отчет может быть использован только в целях официального следствия и судебного процесса. Использованию в других целях не подлежит.
Подпись:
Директор No 3.
Ваш номер: 935 ФА.
No лаборатории: KI 911 022-037 D.
No1: рукописный документ, начинающийся словами: "11 часов я ждал" и заканчивающийся словами: "а они проезжают мимо".
No2: написанное от руки заявление Дэвида Роберта Уоррена на получение разрешения на ношение оружие в штате Юта.
Результат анализа: документ No1 написан тем же человеком, что и документ No2.
Кэл слабо защищается:
– Здесь не сказано, что Уоррен был левшой.
Ему вовсе не хочется признавать, что шериф, возможно, прав. Но теперь уже и Адриан сомневается: было ли это самоубийство?
Сначала, после информации, распространенной Эй-Пи-Ай, возникла версия, что Дэвид умер от переохлаждения. Позже решили, что всеми покинутый или потерявший последнюю надежду на спасение, он покончил с собой. По мнению шерифа, Дэвид сошел с ума. Возможно, Уоррен попал в аварию и застрял на одиннадцать часов. Или же не было никакой аварии. И не было этих одиннадцати часов. Может, Дэвиду отомстил шахтер Хаски Джонс? Теперь родилась новая версия – Уоррена убили, чтобы заткнуть ему рот.
Где же истина, если она есть?
Адриан старается выведать как можно больше.
– Кто мог быть заинтересован в смерти Дэвида две недели спустя после его ухода из фирмы "Юнайтед Кэмикелс"?
– Профессионал, если судить, как все было прекрасно инсценировано. Его наняли, чтобы убрать Дэвида, который слишком много узнал в результате своего частного расследования.
– Что же он мог раскопать?
– Незаконную торговлю, план вооруженного ограбления. Поскольку зарплату теперь выплачивают чеками или перечисляют прямо на банковский счет, преступники переключились на оборудование и воруют уже по-крупному.
– Но чтобы убить человека!
– Бульдозер ценой в сто пятьдесят или двести тысяч долларов спрятать совсем не трудно. Достаточно намалевать новый номер. И через полгода на другом конце страны его перепродают по сниженной цене. Люди из ФБР догадываются об этом, но не могут напасть на след.
– А крупное дело, о котором Дэвид говорил вам по телефону, не выдумал ли он его?
– Зачем ему это было нужно?
– Почему он сначала сообщил о своих подозрениях вам и ФБР, а не шерифу? Он ведь не мог не знать, что шахты находятся в юрисдикции окружной полиции?
– Я уже говорил вам, что мы с Дэвидом симпатизировали друг другу, и он знал, что я думаю об этом подонке шерифе. Не сомневаюсь, он был о нем такого же мнения. Я встречал Дэвида два-три раза в мотеле "Литл Америка", когда помогал Джону Вэнсу. Знаете Джона?
Когда Адриан прощается с Калом Марвином, в душе у него – полное смятение. "Либо Уоррен был фантазером, – думает он, – и действительно покончил с собой, либо он разнюхал крупную махинацию, и никто, кроме этого здоровенного простака Кэла, не поверил ему, потому что он слишком много об этом трезвонил."
Журналист выходит через боковую дверь, чтобы не столкнуться с шерифом, офис которого находится в "Каунти-Центре" на противоположной стороне улицы. Не хочется сейчас искать ответы на мучающие его вопросы. Надо сначала обдумать то, что он только что узнал.
И составить собственное мнение об этом деле.
Глава 20
Понедельник, 5 февраля
Кабинет чемпиона мира по журналистике напоминает кабину сверхсовременного космического корабля, впрочем, он намного просторнее.
В огромный рабочий стол, изогнутый полумесяцем, встроены телефоны прямой связи с канцелярией Белого Дома и Пентагоном, панель с кнопками вызова и сигнальными лампочками, переговорное устройство с восемнадцатью клавишами. Задняя стена кабинета повторяет изгиб стола – это настоящая мозаика из факсов крупных отделений банков по всему миру, телеграфных аппаратов, автоматически отстукивающих последние биржевые новости Уолл-стрита, Цюриха, Лондона и Токио, экранов, которые транслируют передачи конкурирующих телеканалов.
Комната залита мягким светом, который струится из источника, спрятанного в карнизе вокруг потолка. Стекло без амальгамы сбоку стола позволяет самому знаменитому комментатору планеты видеть весь огромный редакционный зал, расположенный под кабинетом.
Куки Кармоди уже до тошноты надоела собственная слава. Но он никогда и никому в этом не признается. Публичная жизнь, требующая от него постоянной и предельной концентрации, вконец измотала его.
Десять лет подряд вечер за вечером выступать перед пятью или шестью десятками миллионов телезрителей, информировать их о новостях, комментировать события, перетасовывать и формировать на свой лад мнение огромной человеческой массы, отравляя ее этим ужасным наркотиком! Телевизионные новости превращаются в спектакль, в котором Куки Кармоди – единственный актер. Всегда на виду, подобно красоткам из Голливуда, чемпионам по боксу и звездам эстрады, в обычной жизни – как на сцене, он в конце концов и сам уверовал, что мир без него рухнет. Он видит в себе нечто более важное, чем всего лишь одну пятимиллиардную часть человечества.
Во время торжественных церемоний Куки Кармоди случается находиться на балконе дворца в обществе принца, президента, папы. С площади доносится гул, там, внизу, теснится и копошится толпа почитателей. Повсюду, насколько хватает глаз – крошечные лица, марионетки без нитей, хмельные от приветственных криков.
Когда же Кармоди возвращается в свою студию, он в одиночку манипулирует третьей частью нации. Ежедневно каждое его слово жадно ловят в пятьсот раз больше мужчин и женщин, чем самая громадная толпа, какую ему доводилось видеть с балкона.
