Мария Спасская - Безумный поклонник Бодлера
– Показывай, куда идти? – вывел меня из задумчивости голос приятеля.
Я отодвинула доску и указала на образовавшуюся в заборе дыру. Вовка пролез первым, за ним нырнула я. Между облетевшими стволами деревьев виднелись огни Галининой дачи.
– Вон, видишь? – указала я на залитый светом дом.
– Понял, – кивнул Вовка.
Лев повернулся ко мне спиной и двинулся по желтеющей траве в указанную сторону.
* * *– Да, я только что из Индии, – елейным голосом, каким обычно говорил, сообщил Бодлер, отвечая на вопрос толстяка Гюстава Ле Вавассера.
Шарль присел на свободный стул, закинул ногу на ногу и, поигрывая тростью, мечтательно протянул:
– Остров Маврикий! Остров Бурбон! Малабар, Цейлон, Индостан, Кейптаун. Надо заметить, приятные были прогулки.
– А женщины? Какие там женщины?
– Хороши, чертовки! Я вынес из путешествия культ черной Венеры и с трудом могу смотреть на белых шлюх. А что нового в Париже?
– У нас все только и говорят, что о Теодоре де Банвиле! Должно быть, ты еще не слышал о его шумном успехе? Де Банвиль выпустил сборник «Кариатиды», – с завистливыми нотками в голосе сообщил Гюстав. – Сборник поистине великолепен!
– Как же, читал, – безразличным тоном откликнулся Шарль, в глубине души снедаемый возмущением: почему он, а не я? И снисходительно продолжил: – Согласен, стихи виртуозные. Теодор так и жонглирует рифмами и ритмом, но в этом светлом бряцании колокольчика нет ни одной интересной мысли.
– Ты так критикуешь Теодора, словно написал что-то более достойное, – насупился толстяк.
Бодлер окинул многозначительным взглядом сидящих рядом приятелей по «Нормандской школе» и поднял руку, привлекая внимание обслуги к их столу.
– Вина моим приятелям, – распорядился Шарль, обращаясь к хозяину ресторана. И, дождавшись, когда принесут подносы с бутылками и разольют по бокалам живительную влагу, начал декламировать:
Когда в морском пути тоска грызет матросов,
Они, досужий час желая скоротать,
Беспечных ловят птиц, огромных альбатросов,
Которые суда так любят провожать.
И вот, когда царя любимого лазури
На палубе кладут, он снежных два крыла,
Умевших так легко парить навстречу буре,
Застенчиво влачит, как два больших весла.
Быстрейший из гонцов, как грузно он ступает!
Краса воздушных стран, как стал он вдруг смешон!
Дразня, тот в клюв ему табачный дым пускает,
Тот веселит толпу, хромая, как и он.
Поэт, вот образ твой! Ты также без усилья
Летаешь в облаках, средь молний и громов,
Но исполинские тебе мешают крылья
Внизу ходить, в толпе, средь шарканья глупцов[3].
«Нормандские школяры» внимали Бодлеру с изумленными и растерянными лицами. Они были потрясены созданным поэтом образом надломленного страдания. Веселье само собой сошло на нет. Допив вино, приятели стали потихоньку расходиться по домам. Поднялся из-за стола и Бодлер. Шествуя мимо опустевших столов, он направлялся к выходу и у самой двери чуть не сбил с ног рослую мулатку, разъяренно сверкнувшую на него бархатными черными глазами. От девушки пахнуло дикостью и мускусом. Шарль тут же потерял голову, сраженный необычной внешностью прелестницы. Она была именно такая, каких он выделял – вульгарная, свирепая, вызывающая похоть аппетитной худобой чернокожего тела.
Жанна, в свою очередь, с интересом рассматривала молодое бледное лицо с тонкой вьющейся бородкой, обрамляющей впалые щеки. Над оттопыренными ушами вилась густая шапка рыжеватых волос. Пристальный взгляд глубоко посаженных темных глаз изучающе сверлил ее, возбуждая в мулатке неосознанные желания. Под плащом на приземистой фигуре юноши был черный фрак, из-под которого выглядывал белый галстук, а из рукавов виднелись плиссированные манжеты из тончайшего муслина. Лакированные штиблеты, розовые перчатки и модная шляпа довершали наряд поэта, с которым Жанне предстояло свести знакомство. Молодой человек ей понравился – он, несмотря на всю свою странность, несомненно, был красавчиком. От него веяло безумием и опасностью. По опыту Жанна знала, что такие глаза встречаются у мужчин, которые могут осыпать девушку золотом, величая своей королевой, а могут ударить по лицу так, что душа распрощается с телом. Числясь статисткой в театре «Порт-Сен-Антуан» и находясь в постоянной охоте за мужскими кошельками, Жанна была тонким психологом и легко читала в лице стоящего перед ней представителя парижской богемы всю его жизнь. У нее, помимо скоротечных романов с актерами, был опыт общения и с интеллектуалами, так что Бодлер не стал для нее тайной за семью печатями. Журналисты, фотографы, репортеры – Жанна Дюваль, выступавшая на сцене под псевдонимом мадемуазель Лемер, пользовалась несомненным успехом у творческих личностей. И, следуя своему опыту, Жанна делала ставку на любовь подобного рода мужчин к девицам легкого поведения. Одного не могла увидеть прозорливая Жанна в глазах невысокого юноши, застывшего напротив нее. Сифилиса, которым уже успел заразиться Бодлер. Шарль действительно был болен и не скрывал этого ни в коей мере. Напротив, своей болезнью он даже гордился, почитая сифилис чем-то вроде мужского диплома за знание жизни. Лечить заболевание в его среде считалось излишним. Представители парижской богемы полагали, будто болезнь проходит сама, обновляя организм на манер философского камня. Отведя призывный взгляд от лица поэта, уверенная в своей неотразимости Жанна повернулась и, покачивая бедрами, вышла из ресторана.
Как зачарованный, Бодлер двинулся следом за чернокожей соблазнительницей, не в силах оторвать глаз от ее пышной вьющейся шевелюры, гибкого стана и кошачьих движений, полных томной первобытной грации. Он и сам не заметил, как очутился на погруженной во мрак улице. Как прошел по пустынной набережной до старинного дома с полустертым названием «Отель Пимодан», выведенного золотом на мраморной доске. Девушка скользнула в арку, и припустивший за ней Шарль оказался во внутреннем дворе, окруженном старинными постройками с островерхими крышами. Между каменными плитами, устилавшими двор, пробивалась трава, и Шарль с замиранием сердца подумал, что девушка наверняка промочила ноги и теперь ступни ее налились мертвенным холодом. Он почти бежал за ней, ориентируясь на стройный силуэт, быстро двигающийся на фоне освещенных стрельчатых окон парадного подъезда, к которому торопилась Жанна. В полутемном вестибюле отеля Бодлер очутился перед огромной мраморной лестницей, на которой запросто могла бы развернуться карета, запряженная четверкой лошадей. Над лестницей нависала египетская химера с оседлавшим ее Амуром, и в протянутых на пьедестал когтистых лапах чудища горела толстая свеча, освещавшая холл. Шарль с любопытством рассматривал плоские ступени лестницы и просторные площадки, свидетельствующие о размахе прежних времен. Он переводил восхищенный взгляд с украшавших стены вестибюля полотен итальянских мастеров на мраморные статуи и ловил себя на мысли, что этот точно вышедший из времен Людовика Четырнадцатого отель как нельзя лучше отвечает его представлениям о комфорте и роскоши. Он много бы дал, чтобы здесь жить.
Жанна достала ключ, выданный ей господином Антуаном. Прошла, оставляя следы мокрых туфелек на паркете красного дерева, к лестнице и, придерживаясь отливающей антрацитом рукой за розоватый мрамор перил, начала неторопливо подниматься наверх. Шелковое платье ее таинственно шуршало, как крылья летучей мыши, глаза под черными стрелами бровей метали в Шарля интригующие молнии. Это пересилило сомнения юноши, и он устремился следом за ней, решив во что бы то ни стало купить любовь красотки. После вступления в права наследства Бодлер мог позволить себе любой каприз, ибо стал по-настоящему богат. Теперь Шарль имел приличный счет в банке, ценные бумаги и отданные в аренду земли, приносившие немалый доход.
– Простите, мадемуазель, можно к вам обратиться? – учтиво начал Шарль, быстро взбегая по лестнице и догоняя незнакомку.
