Станислав Гагарин - По дуге большого круга
— Понятно, что ко мне, — сказал я. — Ну иди располагайся. Возьми у боцмана робу и подключайся к работе. Скоро отход…
В двенадцать часов старший механик Вася Пиница доложил, что прибыл третий механик.
— Хорошо, Василий Пименович, — назвал я его по имени и отчеству, так как разговор был на палубе. — А как «молодец» твой?
— Упирается в машине, — засмеялся «дед». — Я его на цепочку к двигателю приклепал…
Веселый парень был Васька Пиница. Мы с ним в училище дружили, хоть он и с механического. Потом плавали вместе…
В двенадцать часов тридцать минут произошло ЧП. Наш боцман Коля Задорожный не усмотрел: один из давешних «гастролеров» полез на соседний траулер, стоявший к нам лагом[6], и ухнул в воду между бортами.
Упал он удачно. Плавал в сизой от соляра воде и кричал: «Помогите!» Помогли ему, и вовремя. Едва успели спрятать вниз, как на причале показалось начальство…
Заместитель начальника Тралфлота прошел со мной в каюту, остальные остались в салоне.
— Вот что, Волков, надо отходить.
— Да ведь у меня трех человек не хватает! Радиста, тралмейстера и кока… И продукты не все завезли.
— Кока, Волков, мы привезли. Он к старпому пошел.
— Да кок — ерунда! Бог с ним, с коком. Любой матрос приготовит не хуже этих дипломированных кашеваров. У меня радиста нет, понимаете, радиста!
— Не ерепенься, Волков, не шуми. Забыл, что я сам капитан и больше твоего плавал? Знаю, что без радиста ты никуда не пойдешь. Будет у тебя и тралмейстер, будет и радист. Только завтра. А выйдешь сегодня. Мы утром еще доложили в управление, что траулеры вышли в море… Смекаешь?
— Значит, мне отойти от причала, пройти морским каналом, встать на внутреннем рейде Приморска и ждать катер с людьми?
— Умница, Волков, именно так! Напишешь в журнале, что из-за вновь обнаруженных погрешностей магнитных компасов ждал девиатора, или свали на пограничников: не давали, мол, разрешения на выход, словом, придумай сам. А для них, — тут он ткнул пальцем в подволок каюты, — для начальства ты уже в море. Что там сутки туда-сюда, натянешь на переходе…
— А продукты?
— Все доставим, голубчик. Ну пойдем в салон, да скомандуй людей собрать, скажу напутственное слово.
Так мы и отошли. Галка пришла к самому отходу и на судно не заходила, не принято у нас с нею такое. Я сошел на берег и подошел к жене. Минут десять мы стояли молча, потом коротким путем, между штабелями бочек, вывел ее к проходной порта, поцеловал Галкины грустные глаза и вернулся на «Кальмар».
До Приморского рейда добрались без приключений. Бросили якорь. Старпом Валерий Иванович Гуков с боцманом обошли каюты, собрали по рундукам и загашникам непочатые бутылки с водкой и побросали их за борт.
Среди новеньких, впервые идущих со мною в рейс, поднялся было галдеж, но Коля-боцман поднес поочередно к носу каждого из них мохнатый кулачище и предельно вежливо попросил объяснить, чем сия штуковина пахнет и годится ли в качестве флотской закуски.
Может быть, это и в духе капитана Ларсена, но иного средства пресечь пьянство нет. Море же пьяных не любит.
Словом, сутки на рейде мы простояли. Рыбачки мои отошли от старого похмела, а к вечеру другого дня прибыл катер. На нем привезли продукты, Севу Антонова — радиста и усатого дядьку, тралмейстера Конона Трофимовича Молодия, с год назад перебравшегося в наш бассейн из Керчи.
Заместитель начальника по флоту слово сдержал. Ожидали мы только сутки. Теперь все для рейса получили и начальство выручили перед «верхами».
«Кальмар» поднял якорь и вышел на промысел.
…По разработанному отделом добычи плану мы должны были попытать счастья вначале на Северном море. Говорили, что промысловая разведка обнаружила сельдь в старых квадратах, где никто уже и не рассчитывал взять рыбу.
Если взглянуть на правую часть карты Северной Атлантики вниз от белого пятна Гренландии, то мимо иззубренного «лимона» Исландии взгляд не проскользнет. Потом смотрите южнее, не проглядите только пятнышко Фарерских островов. Еще ниже Шетландские и Оркнейские острова. Чуть западнее — Фарлендский архипелаг. Потом — Британия. Этот островной барьер отрезает от Атлантического океана два моря — Норвежское наверху и Северное внизу.
После войны наш флот освоил традиционные для других государств промыслы в Северном море. Сейчас с рыбой здесь не густо, приходится ходить повыше, в Норвежское море, к берегам Исландии. На переход, конечно, уходит побольше времени. Тем интенсивнее работают рыбаки в районе промысла.
Что труд рыбаков нелегок — знают все, это не требует доказательств. Нормальный рабочий день в океане — двенадцать часов. Подкидывают, правда, проценты за переработку, только не в этом суть… Главная проблема — нагрузка на психику.
Теперь с рыбаками выходят в море экспедиции медиков. Изучают, измеряют, прикидывают. Одно из таких заключений мне довелось прочитать. Оказывается, на семидесятые сутки постоянного пребывания в море у некоторых членов экипажа начинаются функциональные расстройства психики. Один и тот же пейзаж, если безбрежную водную поверхность вообще можно называть пейзажем, одни и те же люди, одна и та же работа… Вот и начинается «сдвиг по фазе».
Люди становятся раздражительны, у некоторых развивается агрессивность, былые дружеские привязанности слабнут, возникают неожиданные вспышки беспричинного гнева у людей, отличающихся обычно миролюбивым характером, — словом, долгое общение с морем сказывается.
Разумеется, все это выражается по-разному, и я заметил, что чем тоньше организована человеческая натура, тем труднее приспособиться ей к ритму интенсивного рыбацкого труда.
Врачи утверждают: вся эта пакость наваливается на человека на семидесятые сутки. Рейсы же судов типа «средний рыболовный траулер», таких, как наш «Кальмар», продолжаются сто пять суток. Большие морозильные траулеры работают в Северной Атлантике сто двадцать дней. И это без захода в какой-либо порт. На юг, к Африке, правда с заходом в Лас-Пальмас или Касабланку, рыбаки идут на полгода…
Итак, мы шли в Северное море за атлантической сельдью. Атлантическая сельдь — самая многочисленная порода в сельдевом семействе[7]. И больше всего добываем ее мы. За год до того, как начался мой последний рейс, наши рыбаки взяли миллионы центнеров атлантической сельди. И основную массу выловили на юрких мореходных СРТ. Хорошо берет селедку и Норвегия.
Говорят, что в средние века европейские государства всерьез воевали из-за сельди. Уже тогда в районе Датских проливов в период осеннего хода рыбы собирались десятки тысяч рыбаков.
И где-то я вычитал, что римский папа Александр Третий в 1169 году определил: не возбраняется ловить сельдь даже в воскресенье и в прочие праздничные дни, мол, грехом сие деяние его святейшество считать не будет…
Когда рассказал об этом ребятам, старпом Валера Гуков сказал:
— Надо же, чего удумал чертов папа… До сих пор его указание действует…
Это верно: ни праздников, ни воскресений у рыбаков в море не бывает. Всем людям на земле нужна селедка…
А сельди становится все меньше и меньше.
Однажды на моем траулере отправилась на промысел научная экспедиция из АтлантНИРО. Во время рейса разговорился я с руководителем — крупным, как мне сказали в нашей конторе, специалистом по сельдяным делам.
— А что вы хотите, — сказал он, — ведь интенсивность вылова постоянно растет… Не секрет, что норвежское стадо сельди уменьшается. Сократить добычу? Это, как вы сами понимаете, исключено. Поголовье взрослой сельди особенно снижается оттого, что норвежские рыбаки берут нерестовую, жирную и малую сельдь, годовичков берут — для тука. Потом значительное количество рыбы они вылавливают в собственных фиордах.
Заключение особой конвенции? В этом норвежцы не заинтересованы. Дайте, говорят, нам данные о том, что именно мы повинны в снижении поголовья. А поскольку получить эти данные норвежцы не жаждут, все остается по-прежнему.
Или другая деталь, — продолжал ученый. — В районе архипелагов Лофотен и Вестеролен участок моря объявлен НАТО полигоном для испытания ракетного оружия. Это самые сельдяные места. Теперь путь нам туда перекрыт. А норвежцы ловят… И конечно же сельдь не выдерживает промыслового пресса. На одно сельдяное стадо приходится только советских пятьсот траулеров, двести пятьдесят норвежских, а еще промышляют Исландия, ФРГ, ГДР, Польша… В пятидесятых годах мы были здесь одни, норвежцы ловили только у своего побережья. Тогда наши рыбаки встречали сельдь в возрасте до двадцати пяти лет, а сейчас экземпляры в семнадцать и восемнадцать лет — редкое явление…
Это все теория — на практике мы увеличивали порядки дрифтерных сетей, значит, матросам прибавлялось работы на их выборке, за косяками бегали из квадрата в квадрат, из Северного моря в Норвежское, от Фарер до Исландии и от Исландии к Фарерским островам.
