Александр Аде - Одиночество зверя
– Эта Мила выходит за пределы коттеджа?
– Нет.
– Но внутри коттеджа она свободна?
– За ней наблюдают, чтобы не выкинула чего-нибудь сумасбродного, но в принципе она вольна делать все, что пожелает.
– И встречаться с кем пожелает?
– К ней наведываются гости. Проверенные люди. Чужим в коттедж вход закрыт.
Демонстрирую Калерии фотку Штыря.
– У вас есть возможность показать снимок своей сестре?
– Попробую.
– Узнайте, пожалуйста, не бывал ли этот человек в коттедже? И еще. К кому он приходил – к Карповичу или к его супруге?..
Простившись с Калерией, без цели мотаюсь пешком по центру города. К Финику возвращаюсь поздно. Рыжая предлагает поужинать – отказываюсь: перехватил в забегаловке на Бонч-Бруевича. В полночь с минутами падаю на диван и пытаюсь уснуть. Финик и Рыжая, обнявшись, топают в спальню. До свадьбы месяц, а они уже чувствуют себя мужем и женой.
Последние три или четыре ночи подряд меня неотвязно преследует одно видение: похороны Анны. Вот и сейчас вижу обитый красной материей гроб, запрокинутую, неузнаваемую голову Анны с седыми волосами, отрешенное мертвое лицо, слезливое небо сентября…
Что-то мягко запрыгивает на диван, желтовато фосфоресцируя глазами в темноте. Потом – теплое, шерстяное – укладывается на моей груди, должно быть, чувствуя, что у меня ломит сердце.
– Спасибо, друг сердешный, – шепчу я.
С Корольком на плече тащусь на кухню, которая – стараниями Рыжей – приобрела более-менее цивилизованный вид, хотя и слишком сусальный. На окне появилась розоватая занавесочка, покарябанный стол украсили розовая скатерть и салфетки с белыми и красным розами. На отмытый, оказавшийся белым, холодильник слетелись магнитные бабочки – особая гордость Рыжей.
На этой кухне я провел не одну бессонную ночь, размышляя о прошлом, кляня себя за подлости и глупости, которые умудрился совершить. Иногда в тишине – непонятно, из какой квартиры – раздавались пьяные крики, ругань, детский плач. Сейчас Душа Дома спит.
Всю ночь меряю шагами кухню, присаживаюсь за стол – и вновь хожу, разговариваю сам с собой.
После восьми темнота за окном начинает бледнеть. Внезапно чувствую странный озноб, точно меня пронизывает стылый ветер. Проверяю форточку. Закрыта. Но озноб не проходит.
На кухню, позевывая, заглядывает Рыжая – в своем обычном шелковом синем халатике.
– Уже встал? – удивляется, заслоняя раззявленный рот ладошкой. – А я вот только… Счас завтрак приготовлю… Слушай, Королек, а чего это у тебя морда мятая? Не выспался, что ли?
– Старческая бессонница. Поживешь с мое, узнаешь.
– Да вроде ты не такой уж и старый, – делает мне комплимент Рыжая и лезет в холодильник за продуктами.
А я тащусь в ванную, умываюсь, напяливаю на себя одежонку, выхожу из квартиры, сажусь в «копейку», завожу мотор и двигаюсь… естественно, в центр города, куда же еще? Окраины (за исключением моего бывшего двора и дома, где жил с Анной) я ненавижу, а центр отраден сердцу и глазам.
Бессмысленно таскаюсь до темноты. В конце программы, чтобы как-то себя взбодрить и развлечь, брожу по разноцветно светящейся улочке имени Бонч-Бруевича.
Внезапно меня окликают:
– Королек!
Оборачиваюсь и вижу Даренку. Идет под ручку со своим бой-френдом Коляном, машет мне и улыбается. Сейчас она, пожалуй, даже хорошенькая. Почти фотомодель: ноги от ушей, фигурка точеная, соблазнительная. На ней все черное: курточка, джинсы, сапожки на высоченных каблуках. Возможно, носит траур по матери, но, скорее всего, это просто ее стиль. Она как будто невольно подражает своему отцу – Карповичу-Старожилу, которого ни разу в жизни не видела.
– А мы с Коляном гуляем, – заявляет, счастливо блестя глазами. – Здесь весело, правда? Мы та-ак налопались в пиццерии! Пицца там такая вкусная! Особенно с колбасой. И картофель фри. А еще пили пепси-колу. Колян хотел пива, но я ему запретила: он за рулем.
Зачем она передо мной отчитывается? И чего ей вообще от меня надо?
– Мне в полиции сказали, что этот… который на меня напал… он маму Веру убил. Это правда?
– Скорее всего, да.
– А почему? Что мы ему такого сделали?
– Пока на этот вопрос ответить сложновато. Надеюсь, ребята из ментуры выйдут на заказчика, тогда-то все и выяснится.
– А вы разве не будете искать заказчика? – кокетливо спрашивает она. – Я ведь вас наняла. Или забыли?
– Нет уж, пускай этим занимаются оперативники, профессионалы. У них куда больше возможностей. А тебе посоветую вот что. Постарайся не ходить одна, только с провожатым.
– А на меня что, снова могут напасть? – она передергивается, словно от озноба. – Это просто ужасно! – И тут же непоследовательно перескакивает на другое: – А вы по-прежнему у Финика живете?
– Собираюсь съехать, – недовольно буркаю в ответ, почему-то задетый ее нахальным любопытством. – В течение месяца. Вот, подыскиваю жилье.
– Как съезжаете? Почему? – вскрикивает она жалостливо, и я невольно вспоминаю сердобольную Верку. И тут же заявляет безапелляционно: – Вы будете жить у нас!
– То есть как? – обалдеваю я.
– А вот так! – ее решимость прибывает с бешеной скоростью.
Теперь, похоже, в ней проснулся железный Старожил.
Чувствую, ее распирает какое-то беспричинное ликование – под стать не иссякающему веселью улицы.
«Чему ты радуешься, глупышка? Зачем я тебе? Тебе же замуж скоро. Вон он, твой жених. Стоит столбом, как манекен, и молчит, точно его отключили. Нажали на какую-то кнопочку – и вырубили напрочь».
– Послушай, девочка, не надо этого, прошу. Я отыщу вполне приличную берлогу. У меня запросы минимальные.
– Ага, – упрямится она. – Конечно. Найдете себе комнатенку, а соседи – алкаши. Или наркоманы. А у нас хорошо. Баба Настя, знаете, какие пирожки стряпает! С мясом. А еще лучше – с вареньем! Вы таких никогда не едали! И возьмем с вас самую малость. А прилично будете себя вести, вообще живите бесплатно!.. В общем, так. Долго уговаривать не намерена. Завтра в восемь вечера буду у вас. К этому времени приказываю собраться.
– Но у вас же двухкомнатная квартира, – сопротивляюсь я. – Как раз для двоих. Третий вам зачем?
– Раньше баба Настя и мама спали в гостиной. Бабушка ужасно боится темноты, ей нужно, чтобы рядом обязательно кто-то был. Теперь на мамином месте сплю я, а моя комната свободна. Будете жить в ней.
– Надо подумать, – мягко говорю я, чувствуя, что это последний рубеж, и я скоро сдамся под напором этой девчонки.
– Нечего думать! – непреклонно заявляет она. – Завтра же поселяйтесь! Наконец-то в квартире появится мужик.
– А я разве не мужик?! – возмущенно подает голос Колян.
Мы оба, я и Даренка, вытаращиваемся на него, точно хлопец только что возник из воздуха.
– Действительно, – поддерживаю пацана. – Колян прав. Пользы от меня ни на грош. В быту беспомощен, как младенец.
– Гвоздь не забьете, что ли? – недоверчиво интересуется Даренка.
– Гвоздь, может, и забью, хотя далеко не всякий. А в сантехнике вообще не смыслю. Это для меня бином Ньютона. Такой постоялец – только лишняя обуза.
– Ладно, – вздыхает Даренка. – Гвоздь я сама как-нибудь заколочу. И с вентилем разберусь… Или Коляна приглашу.
Она хохочет, косясь на своего молчаливо застывшего спутника.
– Значит, так, – с тем же радостным возбуждением заявляет Даренка. – Завтра мы с Коляном за вами заедем. К Финику. В восемь. Запомнили? Я так решила… Ох уж эти мужчины, – по взрослому и почти нежно вздыхает она. – Как дети. Нам, женщинам, постоянно приходится думать за них.
И неожиданно – или это мне кажется? – подмигивает. Впрочем, шалости света и тьмы на беззаботной улочке имени Бонч-Бруевича могут вытворить и не такое.
– Ну, пока, – она дергает Коляна за рукав.
Тот, очнувшись, берет ее под руку, и парочка растворяется в толпе.
Я уже привык к тому, что в моей жизни то и дело происходят внезапные (и не всегда приятные) перемены. А хочется стабильности. Возраст такой, не мальчик. Но безбашенная судьба опять тащит меня в неизвестность, и снова в смятении бьется сердце.
Похоже, мне на роду написано ютиться в чужих углах, жить бобылем и перекати-полем…
Минут через десять принимается трепетать и благовестить моя мобила. Это со мной желает побеседовать женщина-гора Калерия Ивановна.
– Переговорила я с сестрой. Показала фотографию. По ее словам, парень бывал в доме Андрея Карповича. И общался он не с хозяином, а с его женой Милой…
Тут же звоню в фирму Старожила. И в мое несчастное ухо, оглушенное могучим басом Калерии Ивановны, вливается нежный мяукающий голосок:
– АО «Эрмитаж». Здравствуйте.
– Передайте, пожалуйста, Андрею Николаевичу, что позвонил Королек и настоятельно попросил о встрече…
Засунув мобилу в карман, двигаюсь по разудалой улочке Бонч-Бруевича. Кругом – насколько различаю в суматохе огней – тусуется молодняк. Пацаны и пацанки хохочут, обнимаются, орут, как будто невозможно разговаривать вполголоса, и кажется, что это их энергия зажигает окна, витрины, огненные рекламы и фонари.
