Инна Бачинская - Бородавки святого Джона
…Она рассматривает снимки из альбома. Он оставил альбом на кофейном столике в гостиной, сказал, посмотри, а я вечером объясню, кто есть кто.
Красивая. Полная радости и света. Я? Почему же он не рад? Растерян? Почему он ушел? Не ушел – убежал! Он не любит ее… меня. Почему? У него другая? Или… у меня другой?
…Она переворачивает тяжелые страницы альбома. Вот на веранде загородного дома за столом группа людей. Андрей в рубашке с расстегнутым воротом улыбается, глядя на рослого красавца с ножом, режущего мясо, рядом с красавцем – она, Валерия, касается плечом его плеча – незаметно, как бы случайно, и говорит что-то сидящей рядом женщине с маленькой гладковолосой змеиной головкой. Та слушает, взгляд исподлобья устремлен на красавца с ножом. Дальше – толстый смеющийся мужчина с торчащими светлыми патлами, с массивными локтями, прочно расставленными по обе стороны громадной тарелки со снедью, – уворачивается от кулака женщины с вьющейся рыжей гривой. Она кричит что-то, раскрыв рот, и целится немаленьким кулаком ему в плечо. Еще один мужчина – с длинной лошадиной физиономией и близко посаженными глазами. Маскирующий лысину на голове жидкими пегими прядями, искусно зачесанными справа налево. Косматые брови. Торчащие уши. Не красавец, но чувствуется, что человек основательный и надежный. Слегка выпадает из беззаботной компании.
Великолепная семерка. Друзья и единомышленники. Андрей, красавец с ножом, смеющийся толстяк и серьезный урод, маскирующий лысину. И три их женщины. Лысый, наверное, холост – чувствуется в нем некая обособленность. И свои подводные течения, мне неизвестные… Был еще один, тот, кто фотографировал. Сказал, внимание, птичка… Нет, он ничего не сказал, просто щелкнул кнопкой, остановил мгновение, не дал им подготовиться… Возможно, сосед по даче.
Валерия… Женщина переводит взгляд с фотографии на зеркало. Туда и обратно. Туда и обратно. Хороша… Лукава, ветрена, изменчива… Действительно, хороша. Неужели это я, думает она. Неужели? Почему я ничего не помню? Почему ничего не вздрагивает во мне?
– Почему? – повторяет она в отчаянии. – Почему?
Полный шкаф одежды – платья, блузки, юбки… Она вытаскивает нежную, невесомую, цвета персика блузку, прикладывает к себе, с любопытством подходит к зеркалу. Ужасно! Бледное, почти серое лицо, темные царапины на лбу, затравленный взгляд… Белый свитер… Гораздо лучше! Румяна на щеки! Теперь улыбку, слегка неровную, правый уголок рта чуть кверху. Как Валерия держит голову на фотографии? Склоненной к правому плечу. Вот так. Взгляд снизу, с лукавинкой. Словно говорит, а я что-то про тебя знаю… Знаю, но никому не скажу. И вообще ты мне нравишься… давай дружить!
Прекрасные волосы… Наверное, она… то есть я! отбрасывает… отбрасываю их назад красивым движением… вот так. Женщина делает легкий жест головой, откидывая воображаемые волосы. Жест получился сам собой, словно тело вспомнило… Вот! Тело ее помнит то, что делало десятки, сотни раз, надо довериться ему… Интуиция осталась. Ведь память не стерта, а… запрятана. Интуиция властвует над разумом и памятью. Потерянная память должна компенсироваться интуицией, как отсутствие зрения компенсируется тонким слухом у слепого. Она сейчас тоже слепая…
…Она бродила по квартире, стараясь запомнить, где что. Гостиная. Спальня. Комната домоправительницы… Элеонора, кажется. Она стояла на пороге комнаты, рассматривая кукол на пышной кровати, салфеточки, сухие букетики раскрашенного бессмертника, вазочки и шкатулочки.
Ей стало тревожно. Он не должен был бросать ее одну в… чужом доме. Этот дом чужой! Пока. Неужели он этого не понимает?
Еще одна спальня, на случай загулявших гостей, сказал… он. Пусто, безлико. Напоминает кладовку. Чемоданы один на другом в углу. Задернуты наглухо тяжелые шторы.
Кабинет. Этюд в коричневых тонах. Коричневый кожаный диван, массивный письменный стол, кожаное кресло. Багровый ковер на полу. Скромный плафон, металлическая настольная лампа с колпачком-абажуром. Мужской кабинет. На диване – сложенные простыня и одеяло, сверху – подушка. Хозяин спал здесь. Спал сегодня или… спит всегда?
Самое приятное место – кухня. Светлая мебель, большой стол посередине, пестрые коробочки и баночки. Полка с фаянсовыми ручной росписи тарелками и кружками. Окно во двор – видны верхушки деревьев, много света и солнечных зайчиков. Здесь проходят тревога и страх. Она села за стол. Налила в чашку остывший кофе. Подумала, а какой я люблю – с сахаром или без? С молоком? Голодный желудок заявил о себе слабым тянущим ощущением внутри. Она подошла к холодильнику, раскрыла дверцу. Что она любит? Пакеты и пакетики. Копченое мясо в банках, сыр, масло, маринованный перец, соки. Чувство голода было как удар под дых. Она стала поспешно вытаскивать все подряд. Хлеб? В круглой хлебнице. Черствый. Ничего, сойдет. Она отрезала краюху, намазала маслом, положила сверху сыр и мясо. Поставила чайник. Достала большую керамическую чашку из шкафчика. Сахар? Утром она не нашла его. Андрей пил без сахара. Она тоже. Она прошлась по шкафчикам в поисках сахарницы. Нашла, открыв поочередно несколько разноцветных фигурок-банок. Сахар был в фаянсовом гноме под шляпкой-крышкой. Сколько? Три ложки! И сливки.
Она ела бутерброд, запивала сладким кофе, бездумно смотрела в окно. Мысль о том, что ничего страшного не случилось, что могло быть хуже, пробивалась из глубин сознания слабым ростком. Жива, не искалечена, не брошена… Куда отвозят несчастных, потерявших память? Кто с ними возится? Кому они нужны? Беспомощные и беззащитные?
Телефонный звонок был как взрыв. Она вздрогнула и, перестав жевать, застыла, прислушиваясь. Телефон звенел и звенел, надрываясь. После двенадцатого звонка смолк. Но спустя несколько минут затрезвонил снова. Звонивший словно был уверен, что ему ответят. Женщина осторожно встала с табуретки и, стараясь двигаться бесшумно, пошла из кухни. Звонки доносились из прихожей, кабинета, гостиной. Поколебавшись, она пошла в кабинет. Телефон звонил, а она стояла, сжавшись от страха, боясь ответить. Наконец протянула руку, взяла трубку. Поднесла к уху. Там кто-то дышал. Она молчала, затаившись. И с той стороны тоже молчали. Наконец мужской голос сказал негромко, словно из немыслимого далека:
– Алло, кто это? Это ты? Не молчи, ответь! Ты?
Интонация подразумевала близкие отношения. Она положила трубку и вышла из кабинета. Через минуту звонок раздался снова. Она заткнула пальцами уши. Но настырный требовательный звук сверлил мозг…
* * *…Андрей не торопился домой, понимая, что поступает глупо, пытаясь спрятать голову в песок, как страус. Он должен быть дома, должен быть с этой женщиной. Ей придет в голову, что он ведет себя не как муж, и она… что? Поймет? А что она может сделать? Она полностью зависит от него. Она вещь, принадлежащая ему. А он не может вести себя иначе… не умеет притворяться. Черт! Или сказать ей, что они не очень ладили? И отношения у них были… сложные? Он не способен назвать ее «Леркой». Сцепив зубы, он смог выдавить лишь «Валерия», он не отваживается заглянуть ей в глаза, чувствует себя виноватым. Андрей гнал от себя мысли о ее семье. Возможно, ее ищут. Наверняка ищут! Вероятно, она замешана… неизвестно в чем. Торговле наркотиками. Он угрюмо ухмыльнулся: Лерка тоже была замешана неизвестно в чем. А если эта женщина вспомнит, кто она? Его обдало жаром. Решение выдать ее за Лерку уже казалось ему дурацким. Да что там дурацким! Идиотским и подлым! Если бы у него было время подумать… Он сам все запутал. Нужно было вызвать полицию… тогда, на даче – и будь что будет!
Мысли, мысли, мысли…
Ромашка знает имя Леркиного любовника. Он же убийца. Но не скажет. Кто он? Женат? Холост? Почему Лерка не ушла к нему? Зачем потребовала переписать фабрику? Это любовник ее научил? Зачем он ее убил? Что он подумает, узнав, что она дома? Не поверит? Испугается? Удивится? Непонятное пугает. Он подойдет совсем близко, пытаясь разгадать загадку. Он попытается увидеться с ней. Зачем? Убедиться, что это чужая женщина? Он и так знает, что это не Лерка. Ее нет больше. Он знает…
И что дальше? Что сделает убийца? Что бы на его месте сделал он, Андрей? Мысли крутились, как заезженная пластинка, когда пробуксовывает игла. Вопросы, вопросы, вопросы… на которые нет ответов.
Он, Андрей, не может прятать ее вечно. Рано или поздно придется показать ее людям. Примчится Ромашка, притащатся Тепа со Стелкой, Дядя Бен… Допустим, допустим… Некоторые странности можно объяснить амнезией, но как объяснить тем, кто близко знает Лерку, несходство физическое? Они похожи, слов нет, но эта женщина другая. Объявить, что он ошибся и принял за жену чужого человека? Это даже не смешно.
А вдруг она притворяется, пришло ему в голову. Мысль эта обожгла его. Вдруг она все помнит и лишь симулирует потерю памяти? Зачем? А он зачем лжет? У него есть на то причина. Может, и у нее есть причина: спрятаться, исчезнуть, выиграть время. Поменять имя. Выдать себя за другого человека. С поезда просто так не сбрасывают.
