Марина Серова - Милый монстр
— Да кто б сомневался! Эх, если б ты знала, от чего меня отрываешь, то лучше бы поискала другого помощника…
Многозначительность данного высказывания была мне вполне ясна, однако я возрадовалась настоящему моменту и, в частности, тому, что Гарик сменил гнев на милость. Что будет потом — меня мало интересовало, но я оптимистично надеялась, что все, как всегда, обойдется.
Изложив свою просьбу, я замолчала. Вместе со мной безмолвствовал и Гарик. Наконец он крякнул в трубку и сказал:
— Ну ты даешь! Дело-то секретное, смерть композитора держится в тайне, а ты хочешь, чтобы я обнаружил свою осведомленность и попытался стырить адресок любовного гнездышка. Не чересчур ли будет.
— Гарик, ну я тебя прошу! Скоро будет официально объявлено о смерти Василовского, твоя осведомленность не будет вызывать никаких подозрений, а нынешняя ситуация быстро забудется. У тебя в милиции друзья по всему Тарасову, я же знаю. Ну, пожалуйста!
То ли в этой просьбе Гарику послышалось какое-то обещание, то ли он просто-напросто сообразил, что отделаться от меня все равно не удастся, однако апогеем нашей беседы стало его согласие постараться добыть нужную мне информацию. Расплывшись в признаниях, я убедительно заявила, что он самый-самый, и заодно попросила по возможности достать и другие сведения по этому делу — любые, какие только сможет. В ответ Гарик снова скептически крякнул и положил трубку.
Я успокоенно вздохнула и подошла к зеркалу. Оттуда на меня глядело отражение хоть и взлохмаченной, но очень красивой блондинки с проникновенным взглядом зеленых глаз. Ну, Иванова, завтра тебе придется в очередной раз «кинуть» Гарика, разрушив его надежды на приятное совместное времяпрепровождение.
Человеческая совесть — сложный механизм, а уж по отношению ко мне это умозаключение становится особенно актуальным. Поэтому я с абсолютно спокойной душой отправилась почивать, совершенно не беспокоясь по поводу предстоящего общения с Гариком и последующего нового разочарования моего дорогого друга.
* * *На утро я запланировала посещение консерватории. Целью моего культурно-служебного похода был сбор сведений о Василовском, поскольку психологический портрет, созданный Эльмирой, вполне мог быть необъективным, особенно если между ними все-таки был роман, а уж про способности Виктории Валентиновны давать характеристики и говорить нечего. Зато бывшие сотрудники Валерия Аркадьевича могли подкинуть мне что-нибудь полезное, тем более если некоторые из них еще сохранили связь с композитором.
Конечно, я не собиралась завалиться в учебное заведение и начать расспрашивать работников об их прежнем коллеге. Поэтому приняла решение действовать под видом не обремененной опытом и интеллектом журналистки, собирающей сведения для статьи. Удостоверение соответственное у меня имелось: знакомый журналист сделал мне его еще пару лет назад. Время от времени я пользовалась этим прикрытием для своих целей.
Итак, вооруженная решимостью и спокойствием — качествами, столь необходимыми для успеха, — я вошла в консерваторию. Я довольно слабо представляла, куда мне следует пойти, но предполагала, что здесь, подобно другим учебным заведениям, должен быть ректорат. Осведомившись у пожилой и жутко интеллигентной на вид вахтерши на этот счет, я узнала, что он располагается на втором этаже.
Я поднялась по старинной лестнице, довольно угрожающе скрипевшей, толкнула первую приглянувшуюся дверь и будто бы оказалась в параллельном мире — настолько обстановка помещения, оказавшегося за ней, не соответствовала нашему времени. Очевидно, создатели дизайна, а я не сомневалась, что интерьер оформляли совсем недавно, решили выдержать кабинет в стиле XIX века, подчеркнув лепные потолки, расставив соответствующие предметы мебели. Интерьер выглядел очень органично, без помпезности, все здесь просто дышало истинным благородством. Казалось, сейчас я услышу тихое звучание музыки и увижу строгую седовласую даму, сидящую за пианино.
Очевидно, я очень тонко почувствовала обстановку, потому что буквально через секунду в дальнем углу зала в самом деле заметила импозантную даму лет пятидесяти пяти с благородной сединой в волосах, которая чрезвычайно ее красила, придавая особое очарование. Правда, она сидела не за пианино, а за столом, но в любом случае его великолепие приходилось под стать даме, восседавшей за ним с видом герцогини.
— Здравствуйте, — сказала я, входя в просторную и светлую комнату.
— Здравствуйте, — приветливо отозвалась дама. — Вы ко мне?
— Наверное, к вам, — ответила я. — Вернее, я и сама не знаю, к кому мне лучше обратиться.
— Ну что ж, проходите, постараюсь вам помочь. Кстати, зовут меня Алевтина Викторовна.
Женщина улыбнулась и жестом предложила присесть. Я опустилась в полукресло, обитое темно-красной тканью, и настроилась на смущенно-доверительный тон, который, как я сразу определила, будет действовать сейчас особенно эффективно.
— Меня зовут Татьяна, я начинающая журналистка, — начала я свой рассказ. — Мне поручили написать статью о жизни замечательных людей нашего города. Но не о тех, которые жили в прошлом, а о наших современниках. Один из них не так давно работал в вашем заведении, и я подумала, что вы сможете как-то охарактеризовать его, возможно, рассказать нечто интересное о вашей совместной работе.
— Да-да, продолжайте, — очень дружелюбно произнесла моя собеседница. — Думаю, я действительно смогу вам помочь, ведь я работаю здесь уже более тридцати лет.
— Не может быть! — восхищенно воскликнула я, чем явно ее порадовала. — Как же великолепно вы выглядите!
Я ничуть не преувеличила, Алевтина Викторовна действительно смотрелась прекрасно, причем не только для своего возраста. Многим более молодым женщинам было чему поучиться у нее. Подтянутая, стройная, благородная, она выглядела величественно и при этом доброжелательно, что, согласитесь, далеко не часто можно встретить в людях в наше время. Хозяйка кабинета сознавала свое достоинство, но нисколько не кичилась им. Определенно Алевтина Викторовна мне нравилась. Причем мне почему-то казалось, что я знаю ее довольно давно. Я редко испытываю восхищение людьми, особенно теми, с которыми встречаюсь по долгу службы, но уж если это происходит, то я обычно не скрываю своего расположения.
Однако пора было переходить к делу.
— Алевтина Викторовна, вы, наверное, знаете композитора Валерия Аркадьевича Василовского…
Я слегка запнулась, потому что выражение лица моей собеседницы при этих словах заметно изменилось. Оно как-то странно поскучнело и утратило значительную часть прежнего дружелюбия, но вместе с тем мне показалось, что в глазах Алевтины Викторовны отразилась какая-то обреченность. Будто бы я затронула тему, на которую ей уже приходилось говорить, причем не раз, и которая по каким-то причинам была ей неприятна.
Я слегка удивленно смотрела на сидящую передо мной женщину и мысленно гадала, что же вызвало такую ее реакцию. Мы молчали почти целую минуту, пока наконец я не решилась нарушить неожиданную паузу.
— Простите… Я сказала что-то не то? Вы молчите, это так странно…
— Да нет, нет, Татьяна. Просто поймите меня правильно. Валерий Аркадьевич действительно работал здесь какое-то время, потом уволился, но давать ему характеристику лично мне сложно, очень сложно. Впрочем, я уверена, что и остальные сотрудники скажут вам то же самое.
— Но почему?
— Потому что отношения Василовского с коллегами, да и вообще с окружающими его людьми были весьма своеобразными. Он всегда вел себя так, словно являл собою пример для всеобщего подражания. В любом обществе, а вы, конечно, понимаете, что он вращался только в определенных кругах, он так подчеркивал свою значимость, что в результате все остальные рядом с ним непременно начинали чувствовать себя полным ничтожеством. Василовский считал это вполне закономерным, и его было невозможно убедить стать терпимее или хотя бы вести себя вежливее.
Алевтина Викторовна немного помолчала, недовольно покачивая головой и глядя мимо меня, а потом продолжила:
— Конечно, он талантливый музыкант — бесспорно. И никто никогда не сомневался в этом. Но ему зачем-то нужно было еще и унижать окружающих его людей. Василовский вечно был один, у него не имелось друзей, и это никого не удивляло. Многие говорили, что он ведет себя так для того, чтобы его талант еще резче выделялся на чужом фоне.
— А почему он оставил преподавательскую деятельность? Надоело находиться среди людей, которых сложно превосходить?
— Возможно, что действительно так. Но вообще-то Василовский слишком сложный человек, чтобы можно было судить о нем поверхностно. В людях он ищет совершенство, но поскольку его, как известно, не существует, то Валерий Аркадьевич постоянно находится в этаком кризисе разочарования. Я знаю, что, уволившись из консерватории, он занялся частными уроками. Что ж, такое вполне в его духе: пытаться самому выискивать среди общей массы бриллианты и придавать им нужную, с его точки зрения, форму. Но я уверена, и эта деятельность когда-нибудь ему наскучит и приведет к новому разочарованию.
