Анна Данилова - Женщина-ветер
– Белка! – кричала на другом конце Москвы Беатрисс. – Белка!
Но крик ее звучал странно, глухо и в то же время пространственно, наслаиваясь на длинные телефонные гудки. Не может быть… Я отключила телефон и вернула его на стол, положила рядом с чашкой.
– Белка! – надрывался знакомый мне до боли голос, и я медленно повернула голову в сторону двери, туда, в темноту, кишащую кошмарами сновидений прихожей. Ведь это оттуда, из гулкого подъезда, из-за входной двери звучал и звал меня голос моей Беатрисс.
Нет, я не стану звать Марка. Пусть он выспится хотя бы этой ночью. Это мои кошмары, мои сновидения, мои проблемы. Сколько можно ему страдать из-за меня, из-за моей глупости, из-за моей слепоты, приведшей меня, невиновную, на скамью подсудимых, опозоренную, запертую подальше от глаз людских в вонючую камеру. Я сама пойду туда, открою дверь и впущу Беатрисс.
С бьющимся сердцем, клокотавшим в горле, я приблизилась к двери и заглянула в глазок. Да, это была она. И снова, несмотря на жару, в шубе. Она сошла с ума, Беатрисс. Или это я рехнулась и сейчас февраль? И ничего: ни совместной жизни с Марком, ни наших сплетенных тел и жадных поцелуев, ни суда, ни тюрьмы, ни свадебного платья – НЕ БЫЛО?!! «Белка, открой, немедленно открой… Проснись! Открой!»
Я распахнула дверь, и она просто упала на меня. Рыдающая, бьющаяся в истерике, она призналась мне, что только что убила Захара, что зарезала его и он теперь лежит на полу, он мертв, не дышит, вокруг много крови…
«…Я убила мужа, я убила Захара, убила… Белка, помоги мне, не бросай меня, мы должны его спрятать… Он не дышит. Я ударила его в живот и, кажется, в грудь, где сердце…»
Меня тоже трясло. Я держала в руках ее невесомую шубу, вдыхая тонкий лимонный запах, и мне хотелось заскулить… Беатрисс трясла меня за руку, о чем-то просила, умоляла, в глазах ее застыл ужас. «…Не бросай меня, я не хочу в тюрьму, ведь ты же не бросишь меня?»
– Беатрисс, да как же я могу бросить тебя?! Конечно, мы сейчас же поедем к тебе, вдвоем… Ты уже вызвала милицию? – Я говорила глупость, но мне необходимо было понять, что со мной происходит. И что происходит с нами вообще?!
– Милицию? Ты о чем? Какая милиция? Ты спишь, Белка? Мы затащим его в машину, в подъезде тихо, никто ничего не услышит и не увидит… Завернем в большое шерстяное одеяло…
– Ты уверена, что он мертв? – Я повторяла те слова, что произносила когда-то давно, полгода тому назад, в своей прошлой жизни.
– Белка, ты думаешь, что я сошла с ума? Говорю же тебе, – и она снова, как и тогда, в ту ночь, вцепилась руками в мои плечи, – я убила его…
– Беатрисс, сядь, успокойся… Захар уже давно мертв, ты его убила еще в феврале. – Как приятно было ощущать себя совершенно здоровой на фоне безумия Беатрисс. Но хватит ли у меня слов, чтобы убедить подругу в том, что в ее спальне никого нет, что ее новый молодой муж находится в командировке в Голландии, что сейчас лето, а она притащилась ко мне в своей драгоценной шубке, что она не в себе, наконец?
– Сейчас и есть февраль, Белка, – побелевшими губами прошептала она. – Одевайся, время идет. Торопись, пожалуйста. Ну, хочешь, я встану перед тобой на колени?
– Поднимись немедленно! – закричала я на нее, но тут же осеклась и замолчала, не желая разбудить Марка. – Мы можем Марка разбудить.
– Марка?
Она встала с коленей, выпрямилась и посмотрела на меня как на душевнобольную, затем указательным пальцем показала в сторону спальни.
– Марк у тебя? Вы… с… ним? Поздравляю… – И тут же рот ее скривился, по мокрым щекам снова потекли слезы. – Марк… Он ничего не должен знать. Поедем, пожалуйста… Ты же знаешь, я не смогу в тюрьме. Там такие женщины… Они будут приставать ко мне, воровать у меня вещи, бить меня… Я не смогу при них ходить в туалет. Я – убийца, ты понимаешь?! Но Захара все равно не вернуть…
Мне необходимо было посмотреть в окно. Если там снег, значит, я сошла с ума. Если тополя зеленые и шумят, значит, безумная – Беатрисс.
– Ты не любишь меня… Ты никогда не любила меня, ты просто была рядом, как тень, как фон… А я так рассчитывала на тебя…
– Ты давно позвонила в милицию?
Она смотрела на меня непонимающим взглядом.
– Ведь мы приедем сейчас к тебе, туда, где мертвый Захар, и ты выключишь свет, поднимешь с пола нож, в крови Захара, и сунешь мне в куртку…
– Белка, да что с тобой? Ты больна? Почему ты так думаешь обо мне?
Пора было просыпаться. Я ущипнула себя. Беатрисс стояла рядом, зубы ее стучали, я слышала. Я потрогала ее, провела рукой по шубе. Ничего не исчезало. Может, все-таки разбудить Марка? Уж он-то точно скажет, что происходит. Но тогда он узнает о том, что Беатрисс убила Захара. Я слишком привязана к ней, чтобы предать.
– Хорошо, я поеду с тобой. Но, если ты подставишь меня, я не стану молчать, я все расскажу, и то, что ты сейчас приехала ко мне, и то, что ты мне рассказала про Захара…
Я сорвала с вешалки куртку, ту самую куртку, в которой была в прошлый раз, помогла Беатрисс надеть шубу, и мы вместе с ней выбежали из квартиры. Вылетели на улицу. Было прохладно. Тополя шумели, но только листва была почему-то черная. Мы остановили первую попавшуюся машину. Беатрисс назвала адрес.
Куда я ехала? Зачем? Разве не знала, чем все это кончится? Меня снова мутило, голова кружилась, и только Беатрисс сидела рядом с вполне осмысленным взглядом и знала, что делает.
На полпути я попросила остановить машину. Меня вырвало. Я сказала Беатрисс, что никуда не поеду, что с меня хватит. Мне показалось, что на лице ее оставались следы от моих ударов, пощечин… Или же это была игра светотени? Где мои вчерашние холодные рассуждения и здравый рассудок?
– Куда же ты? – Она вылезла следом и теперь смотрела на мою удаляющуюся спину. – Белка, вернись!
– Меня зовут Изабелла, – сказала я на ходу, останавливая новый призрак – длинную черную машину. – И никогда не смей больше называть меня Белкой, поняла?
Я села в машину и уехала. Бросила Беатрисс на произвол судьбы. Впервые в жизни, наверное, подумав о себе.
Домой я поднималась на ватных ногах. Я не чувствовала своего тела. Кругом была зыбкая, неестественная тишина, как если бы я внезапно оглохла. Я вошла в квартиру, прислушалась. Марк спал. Вот и пусть спит. Еще ночь. Глубокая ночь, готовая вот-вот перерасти в холодный матовый рассвет. Марк ничего не должен знать о моих опасных вылазках подсознания, не должен заглядывать в разрез моих желаний… Да, когда-то давно, еще в камере, страдая от бессонницы, я хотела снова пережить ту ночь, да только вести себя в ней иначе, так, как должна была бы повести себя нормальная Изабелла. Отказать Беатрисс, холодно, трезво, отшить ее, отбрить, привести в чувство и дать понять, что помимо ее эгоистических желаний существует и моя, обособленная от нее жизнь и я имею право оставаться на свободе в то время, как она, именно она сядет на скамью подсудимых и ответит за убийство Захара. И вот сегодня я это сделала. Только что. Правда, опять едва не попала под очарование Беатрисс: поддалась ее мольбе, раскисла, чуть было не наступила в ту же мерзость…
Кофе с молоком стоял холодный, нетронутый. Я выпила, есть сыр не было желания. Почистила зубы и вернулась в гостиную. Легла, укрылась одеялом и закрыла глаза. Вот, вот сейчас ночь перевалит за бархатную темень и воздух за окнами станет прозрачным, жемчужно-серым, с розовым…
Глава 13
Но сна не было. Я встала. Часы пробили половину пятого. Марку можно спать до семи. Пусть поспит. У меня от нервов разыгрался аппетит. Я снова поплелась на кухню. Все в ней казалось синим. Включила свет, и сразу стало спокойнее – оранжевое с желтым, теплое. Достала из холодильника кастрюльку с куриным супом, поставила на плиту. Так была Беатрисс ночью или нет?
Пока суп грелся, я решила осмотреть прихожую. Дождя не было, потому на полу не должно быть грязных следов от ее сапожек. Их и не было. На полу лежал затоптанный (кем? неужели мною?) узкий голубой конверт. Фиолетовыми чернилами жирно выведено: «Белке». Откуда ему было здесь взяться? Не может же и он мне сниться? Я взяла его двумя пальцами, словно он мог быть заражен безумием, и принесла в кухню. Положила на подоконник. В нем явно что-то есть. Несколько страниц, если судить по его пухлости. Мне хотелось разбудить Марка, чтобы мы вместе с ним прочли его, но я не была уверена до конца, что и письмо мне не снится…
Я все-таки съела несколько ложек горячего супа. Вернулась в гостиную, забралась на диван, включила лампу (в стиле «Тиффани» в желто-оранжево-зеленых тонах), вскрыла конверт. Яркие блики покрыли густо исписанный листок и несколько фотографий, где Беатрисс была вдвоем с Захаром. Пляжные снимки: Беатрисс целуется с Захаром, оба залитые солнцем; Беатрисс – в бирюзовой косынке, черном купальнике, крутой изгиб бедер, пышная грудь, светящаяся, ослепительно белая кожа, смеющиеся светлые, пронизанные солнцем глаза; Захар – в черных плавках, бледное крупное тело, большие руки, обнимающие Беатрисс за талию, кудрявая голова, открытая, с полоской белоснежных зубов улыбка… А вот другой снимок: Захар, задумчивый великан, стоящий на мостках (вокруг густой зеленый хвойный лес, это на Волге, в солнечный жаркий день), а на руках у него хрупкая как эльф, присмиревшая и сонная Беатрисс… Чета Пожаровых в кафе, развалились на плетеных стульях; какой-то красивый европейский город с узкими улочками, словно игрушечными коричневыми домами с красноватыми черепичными крышами, белыми наличниками окон с пышными розовыми, голубыми и белыми гортензиями в горшках на подоконниках, с витринами магазинов и маленькими кафе внизу (неоновая вывеска с поваром в колпаке)… Кажется, это где-то в Германии… Зачем она подкинула мне эти фотографии? Наверное, ответ на этот и остальные, повисшие в гостиной вопросы я найду в письме. Это был ее почерк. Беатрисс…
