Ирина Глебова - Санный след
— А кошка тут причем?
— Притом, что все брехал Тихон! Я потом ушел, а вечером снова пришкандыбал, больше мне некуда ходить. Только появился, как жилец этот спустился вниз, расстроенный, всех спрашивает: кто видел кошечку? Она, пока он на службе, через форточку и веранду выходила на двор, гуляла. А к его приходу всегда возвращалась, ждала в комнате. А тут пропала. И на другой день не вернулась. Бедняга чуть не плакал, единственное у него родное существо. Но я тогда ничего такого еще не думал. А вечером мне Балычов тихонько говорит: «Кошку-то собаки, наверное, растерзали. Нашли клочья шкуры в дальнем конце двора за мусорной кучей. Сбесились они, что ли? Никогда раньше такого не было». И попросил не говорить ничего бедняге, не расстраивать. А я, как это услышал, словно волною накрыло, чуть не задохнулся. Какие собаки! Тихон кошку сожрал живьем, в той второй комнате. А чтоб следы скрыть, руку себе подранил!
Не раз переглянулись Викентий Павлович и Миша во время этого рассказа. Уродливого Тихона уже не было видно: ушел, как и пришел, в боковую дверь. Петрусенко ощущал в себе нарастающую дрожь напряжения и нетерпения. Наконец улучил момент, спросил:
— Когда же все это случилось? Давно?
— Осенью, — сказал слепой, — в середине октября. Река еще не стала, хорошо помню.
Вскоре, заказав слепому еще пивка, «штурман» с «юнгой» поднялись к себе в комнату.
— Этот Тихон прошел не одну тюрьму! — возбужденно пристукнул кулаком о ладонь Петрусенко. — Неужто в полиции он неизвестен?
— Ручаться не могу, я ведь не все знаю.
— Вот что! — Викентий Павлович быстро принял решение. — Оставайся здесь, дождись соседа, поговори с ним по душам. Поверни разговор на кошку. Думаю, он должен помнить, в какой точно день пропала его любимица.
— А вы?
— Я попробую найти сведения об этом Тихоне.
Глава 17
Отпустив коляску за квартал от дома Одинокова, Викентий дошел туда пешком. Разгримировавшись и переодевшись, он направился в полицейскую управу. Полицмейстер Вахрушев быстро разослал нарочных, и через час у него в кабинете собрались частные приставы и околоточные. Человека большого роста, со шрамом на щеке и по имени Тихон вспомнил один из частных приставов. Этот тип подозревался в налете с ограблением и тяжелым ранением владельца ювелирной мастерской. Но когда трое бандитов были схвачены, никто не признал Тихона Серкова соучастником. Был он, как и многие, из портового поселка, сезонным рабочим. Еще когда расследовали дело ювелира, посылали запрос: не был ли в прошлом Серков осужден. Оказалось, — нет. И о нем забыли.
— Я не мог ошибиться! — упрямо твердил Петрусенко. — Да, я видел его мельком, но совершенно уверен: это криминальный тип! Он знавал и тюрьму, и каторгу!
Они остались в кабинете втроем: он сам, полицмейстер и Одиноков.
— Это что же значит? Живет по подложным документам? — спросил Вахрушев.
— Скорее всего, Устин Петрович, скорее всего!
— И что же, по-твоему, он и есть тот самый маньяк?
— Нет, Кирилл, — Викентий, возбужденно шагавший по комнате, остановился, приобнял товарища за плечи. — Преступника, того, кого мы называем маньяком, я представляю иначе. Молодым, привлекательным, умным… Может, я ошибаюсь, но такой вот образ образовался! Прости за тавтологию.
— Прощаю… Но этот… Серков… Ты ведь его связываешь с «Приютом», а «Приют» — с убийством Кутеповой…
— А не приходило ли тебе, Кирилл, в голову, что маньяк — не один? Что у него есть помощник?
Одиноков бросил быстрый взгляд на Вахрушева. Тот хмыкнул и удовлетворенно кивнул:
— Да, Кирилл Степанович такую мысль мне высказывал. Говорил: прямых фактов присутствия второго преступника нет, но некоторые моменты объяснить трудно. Например: никто никогда не слышал шума борьбы, криков. А ведь над убитыми женщинами издевались.
— Вот, вот! Я это тоже отметил. Одному и издеваться, и контролировать тишину трудно. Где-нибудь да сорвалось бы. Ан нет!
Петрусенко заторопился:
— Возвращаюсь в «Приют»! Там Яровой уже, наверное, узнал день пропажи кошечки.
— Кошку, конечно, Серков не ел, — покачал головой Одиноков. — Ты предполагаешь, кровь в комнате может быть кровью Кутеповой?
— Почти уверен! Зависит от того, что скажет Яровой.
Михаил видел из окна подъехавшего в санях «штурмана». Когда Викентий Павлович, сдерживая себя, неторопливо подошел к их номеру, писарь распахнул перед ним дверь.
— Ну?!
— Двенадцатого октября пропала кошка у бедняги! — выпалил Михаил. — Двенадцатого!
— Все сходится, Миша! Кутепову нашли четырнадцатого. А ушла с кавалером она как раз двенадцатого. Такие вот дела!
— Что будем делать?
— Есть у меня одна задумка. Этот человек нынче называется Серковым. Но это подлог. Вот я и хочу его настоящую фамилию выяснить.
— Бертильонаж? — уважительно спросил Михаил.
— Именно! — Петрусенко кивнул. — Ты толковый парень, Миша. Знаешь много, наблюдательный, выводы делать умеешь. Учись, хорошим следователем станешь… Да. И ты прав: обмеры по методу Бертильона хочу сделать. Думаю, результат будет!
— Но как же это, Викентий Павлович, вы совершите? Он же не дастся!
— Он и знать не должен… Есть одна идея!
Служба, заказанная семьей Городецких на девятый день после гибели Анны, проходила в соборе Святой Троицы. Было много знатных семейств города, красиво и печально пел хор, заупокойную службу вели сразу три священника. Голос одного из них, самого старшего, поразил Викентия. Старчески дребезжащий, он в то же время был необыкновенно звучен и красив. Именно этот священник — высокий, худой, с благородным лицом аскета, святил принесенные людьми дары и обещал убиенной Анне вечную жизнь. Именно под звуки его голоса тихо рыдала грузная женщина под черной вуалью и громко всхлипывал дородный мужчина — мать и отец погибшей девушки. Дым ладана и множества горящих свечей кружил головы.
Викентий Павлович и Кирилл Степанович стояли в скорбном кругу друзей Городецких. Петрусенко незаметно, но цепко осматривал всех. Нет, он, конечно же, не ожидал увидеть здесь Серкова, даже в отдаленной толпе случайных прихожан. Но не окажется ли на заупокойной службе другой — дерзкий, изменчивый, как хамелеон, неведомый и неуловимый?
В какой-то момент Викентий Павлович заметил, что Одиноков неотрывно смотрит… Куда? Поначалу ему показалось, что на Городецких — родителей и малолетних братьев Анны. Но почти сразу он увидел ошибку. Нет, Кирилл смотрел на моложавую женщину, смотрел так нежно и грустно…
— Кто она? — наклонившись, шепотом спросил Викентий.
Одиноков вздрогнул, хотел было изобразить удивление, но, глянув на Викентия, слегка улыбнулся: это было бесполезно.
— Ее зовут Ксения Аполлинарьевна Анисимова.
— Незамужняя, как я понимаю?
— Вдова. Отважная женщина, была участницей Маньчжурских событий. Муж ее, офицер, геройски погиб там же, в бою. Она хранит ему верность.
«Ты сам, дорогой, хранишь верность умершей жене, — подумал Викентий. — Но это не помешало же тебе полюбить тайно».
Кирилл Степанович вдовел уже семь лет, сам, с помощью дальней престарелой родственницы, воспитывал сына и дочь. Он уже отвел глаза от Анисимовой, но теперь Петрусенко стал пристально рассматривать ее. Стройная, грациозная — это не может скрыть даже шубка. Над высоким чистым лбом — волнистые русые волосы, выбились из-под пухового платка. Печальное лицо все же прекрасно, как бывают прекрасны лица, озаренные интеллектом, добротой, благородством.
«Да, — Петрусенко перевел взгляд на Одинокова, погруженного в свои мысли. — Они могли бы стать прекрасной парой».
Кирилл был старше самого Викентия на четыре года — ему уже исполнилось сорок. Худощавый и спортивный, седина на висках, но она не заметна в светлых густых волосах, серые глаза выделялись на смуглом лице.
— А вы с госпожой Анисимовой знакомы?
Одиноков, задумавшись, не сразу понял вопрос. Покачал головой.
— Нет. Она учительница в женской гимназии, где моя Надюша учится. Но Ксения… Аполлинарьевна преподает в старших классах.
— Значит, тебя она не знает?
— Наверное, нет.
— А кто это с ней рядом? С кем она говорит?
В этот момент священники пошли с кадилами по храму, люди оживились, заговорили. И Петрусенко увидел, как женщина склонилась к двум другим, стоящим рядом.
— Это ее семья, — ответил Одиноков. — Сестра и племянница. Княгиня и княжна Орешины. С княжной — ее жених… Другой семьи у нее нет.
«А жаль, — опять подумал Петрусенко. — Впрочем, жизнь непредсказуема…»
Глава 18
Когда несчастья происходят с людьми, пусть и рядом живущими, но незнакомыми, сердце может наполниться жалостью, душа — сочувствием. Но, откровенно говоря, чужие беды всегда проходят стороной. И есть даже что-то притягательное в разговорах и обсуждениях происшедшего, и хочется, пусть даже краем уха, услышать подробности… Но Анечку Городецкую у Орешиных знали очень близко, и ее внезапная и страшная гибель стала для них шоком. Все последние дни Ксения жила в доме сестры и племянницы, ночевала в спальне с Леночкой. Жизненные силы, казалось, оставили девушку, она почти не разговаривала, хотя мать, тетя, а днем — жених не оставляли ее. Так продолжалось больше недели. И только на девятидневной панихиде Леночка словно пришла в себя. Под конец службы сказала тихо, словно сама себе:
