Ольга Баскова - Трижды одинокий мужчина
– Верно говоришь, – бросил командир.
Виктор улыбнулся:
– А коли верно, оставьте нас с мальчонкой в покое.
Рыков ударил кулаком по столу:
– Головой отвечаешь.
– Есть, товарищ командир.
Так, не по своей воле, очутился Вадим Хомутов, потомственный дворянин, представитель древнего и знатного рода, в Красной армии. Невольный спаситель привел мальчика в свою каморку и, постелив ему на кровати, сам устроился на полу:
– Будем есть или спать?
Пережитое за один день так подействовало на Вадима, что он прошептал:
– Спать, – и откинулся на подушку.
Утром мальчик проснулся рано. Красноармеец уже был на ногах, готовя завтрак.
– Прошу к столу, ваше благородие, – усмехнулся он. – Чай, папашу так величали?
Спазм сдавил горло гимназиста, и, задыхаясь, он бросил в улыбающееся лицо:
– Мой отец был самым лучшим и честным человеком. Зарубите это на носу. Если вы спасли меня лишь затем, чтобы издеваться, убейте.
Огонек восхищения на мгновение зажегся в серых глазах Виктора. Подойдя к ребенку, он ласково потрепал его по шее:
– Вспыльчивый, волчонок! Ну, ладно, не кипятись. Откуда я мог знать твоих папку и мамку? Прости, больше не буду.
Вадик хотел отказаться от еды, но вкусный запах свежего сала ударил ему в нос, напомнив, что он не ел около суток. Ополоснувшись ледяной водой из умывальника, мальчик неохотно сел за стол.
– Извини, чем богаты, – в жестяную кружку мужчина налил кипятку. – Ты, конечно, знал лучшие дни. А я привыкший.
Гимназист хотел съязвить, но передумал и вцепился зубами в кусок черного хлеба.
– Ты в школе учился? – поинтересовался Виктор.
– В гимназии.
– Это для богатых, – констатировал красноармеец со знанием дела. – В селе, где я родился, школ вообще не было.
Вадик вскинул брови:
– Почему?
– Не полагались они нам, – отхлебнув из кружки, пояснил мужчина. – Крестьяне мы, бедняки, иначе говоря, низший сорт. Как ты считаешь, справедливо? Чем мой сын, например, хуже тебя?
– Ничем.
Гимназист ответил совершенно искренне. Классовые предрассудки были чужды их семье.
Виктор удовлетворенно кивнул:
– Вот видишь... А правительство наше так не думало. Получается, один Ломоносов смог выбиться в люди из крестьян? Али ты еще кого знаешь?
Мальчик наморщил лоб:
– Никого.
– И я о том же.
Воспитательная работа начала давать свои плоды. В словах большевиков Вадим видел определенную логику. Естественно, чем плохо, если по мановению волшебной палочки люди станут жить одинаково хорошо?
– При чем тут волшебная палочка? – сердился его наставник. – Эту сказочную жизнь построим мы с тобой.
Сначала Вадим не говорил с Виктором о своих родителях, боясь задать вертевшиеся на языке вопросы: за что убили его маму и папу? Вот если бы кто-нибудь объяснил им, в частности, далекому от политики Петру Петровичу, чего хотят пришедшие к власти, разве его добрые родители были бы против? А их соседи, Михаил Павлович и Алексей Васильевич, такие честные и благородные? Неужели они помешали бы строительству новой жизни? Почему никто не потрудился узнать, спросить этих людей? Почему их сразу приговорили к смерти? Думая об этом, мальчик плакал в подушку, а наутро, вставая с опухшими глазами, хмуро смотрел на своего ментора. Мужчина оказался не дурак, однажды поинтересовавшись:
– Не можешь простить нам родителей?
– За что вы их? – давясь рыданиями, глухо выдохнул мальчик.
Красноармеец посадил его на колени:
– Понимаешь... Необходимо уничтожить не только явных врагов, но и так называемых сочувствующих, чтобы они потом не стали пособниками в организации контрреволюционных заговоров.
– Но мой папа не интересовался политикой! – воскликнул Вадик.
– И плохо. Видишь, к чему это привело. А вот если бы, к примеру, он перешел на нашу сторону, такого с ним никогда бы не случилось, – Виктор достал из кармана большой грязный платок и шумно высморкался. – Что касается твоих соседей – офицеришек... Эти расстреляли бы меня и мне подобных без суда и следствия. Васек и Семен убрали их совершенно правильно.
– А Иришку, Вареньку?
– Вот это зря, – отозвался наставник. – Дети не отвечают за грехи родителей.
На этом разговор окончился. Чтобы не причинять себе боли, мальчик поклялся хранить память о родителях в своем сердце и не осквернять ее беседами с теми, кто их никогда не знал и для кого они – определенное препятствие на пути достижения пусть благородных целей.
– Я вас не забуду, – шептал он перед сном. – Вы хотели, чтобы я продолжил наш славный род. Я сделаю это.
Принимая многое из социалистической теории и глубоко пряча свое несогласие с ней по определенным пунктам, под руководством опытного наставника изнеженный гимназист превращался в сына полка. Мальчишкой он участвовал в боевых сражениях, выполняя работу санитаров и медсестер: перевязывал раны, делал целебные отвары, накладывал шины. Способности к медицине брали верх.
– Сразу видно, из семьи врача, – улыбался Виктор, наблюдая, как ловко останавливает кровь его воспитанник. – Вот закончится проклятая война – пойдешь учиться. Нашей молодой Советской республике хорошие специалисты очень нужны.
Когда жизнь не течет плавно и размеренно, как равнинная река, а низвергается водопадом, время бежит очень быстро. Не успел Вадим оглянуться, как из щупленького гимназиста он превратился в мускулистого высокого юношу с черным пушком над верхней губой. Виктор поседел, постарел, но оставался таким же жизнерадостным. В качестве делегатов старшего товарища пригласили в Петроград на съезд. Оставив своего ученика на попечение Семена и Василия, с недавних пор ставших хорошо относиться к изнеженному гимназисту, как они его называли раньше, Виктор отправился в столицу. Приехал он радостный.
– Война закончена, – заявил он боевым друзьям. – Наш полк расформировывают. Можете возвращаться в родные края.
Все загудели, закричали «ура».
– Ты тоже отправишься в родную деревню? – дрожащим голосом спросил Вадим Виктора.
Лицо наставника помрачнело.
– Померла моя Надя, – каким-то неестественным голосом вдруг проговорил он. – Вчера получил телеграмму. От тифа. У меня теперь, как и у тебя, браток, ни сзади, ни спереди никого, – он закрыл лицо руками. Юноша положил ему руку на плечо.
– Сочувствую, – проговорил он. – Но не ты ли меня учил...
– Знаю, – перебил его Виктор уже довольно бодро. – Поэтому я отказался ехать под Курск. Да и с тобой расставаться не хочется. Тебе в моей деревне делать нечего. Ты у нас должен учиться – это не обсуждается. Так что попросился я в твой родной город Приреченск. Буду там милицейские отряды организовывать.
Услышав об этом, Вадим поморщился. Воспоминания о родителях не притупились со временем, не стали менее остры. Он по-прежнему видел их во сне, просыпаясь на мокрой от слез подушке, разговаривал с ними, просил совета. Если они с Виктором вернутся в Приреченск, как он перенесет встречу с городом, подарившим ему самые счастливые и самые скорбные минуты жизни? Словно прочитав его мысли, старший товарищ погладил его по голове:
– Ничего страшного, вот увидишь. Родные стены всегда греют.
На том и порешили друзья, на следующий день сев в поезд, идущий до Приреченска. Выйдя на перрон, вдохнув свежий весенний воздух, бывший гимназист почувствовал, как от волнения сжало горло. Его город, его Приреченск! Вот высокий шпиль на башне с часами, золотые купола церкви Казанской Божьей Матери! Как хорошо, что его почти не задела война! По сверкающим рельсам, как и в старые добрые времена, бегали трамвайчики, по мощеной мостовой сновали мальчишки– газетчики. Небольшие особнячки все так же радовали глаз. Укрепившиеся в городе большевики поменяли надписи на зданиях. Многие из них были непонятны молодому человеку.
– Мы будем жить в моей квартире? – дрожащим голосом спросил Вадим.
Виктор усмехнулся:
– Размечтался! В таких хоромах нас не поселят. Там наверняка уже какой-нибудь начальник живет.
Молодой человек поднял брови:
– А ты чем хуже? Ведь сам признался: в Петербурге тебе сам товарищ Ленин руку жал и говорил, что наслышан о твоих подвигах.
Наставник пожал плечами:
– Как ты не понимаешь! Пока я простой солдат.
– Разве большевики делят народ на простых и непростых?
Виктор нахмурился. Разговор начал принимать нежелательный оборот.
– Есть приказ, а приказы не обсуждаются, – коротко бросил он. – Где улица Минная, знаешь?
– Знаю.
– Дом шесть, квартира двенадцать. Это наше с тобой жилье. Найдешь?
– А как же!
Их поселили в доме бывшего купца Ерофеева, на первом этаже, в маленькой, скудно обставленной комнатке: две железные кровати с рваными матрасами, кишащими клопами, керосинка и обшарпанный стол. В первый же день Виктор, найдя во дворе несколько досок, сколотил две табуретки.
– Тебе это пригодится, – заявил он Вадиму, с удивлением глядевшему на его работу. – Учиться пойдешь – писать надо будет. На полу неудобно. Вот к столу и присядешь. Завтра с утречка в институт сходи.
