Реймонд Хаури - Последний тамплиер
— Разве ваши люди не занимались линией тамплиеров?
— Насколько я знаю, нет.
Тесс поникла на глазах:
— Я так и знала, что это пустое.
— Вы просто расскажите, что вам пришло в голову.
— А что вам о них известно?
— Довольно мало, — признался он.
— Это даже лучше, что вы на этом не свихнулись.
Она поспешно скрасила улыбкой сказанную резкость и продолжила:
— Ладно, слушайте… 1118 год. Закончился Первый крестовый поход, и Святая земля снова в руках христиан. Балдуин II становится королем Иерусалима, по всей Европе празднуют победу, и паломники толпами стекаются посмотреть на святыни. И мало кто из них подозревает, в какую опасную область вторгается. Рыцари-крестоносцы, «освободив» Святую землю, сочли свои обеты исполненными и разъехались по домам, увозя награбленное добро в Европу и оставив захваченные земли беззащитными перед враждебным мусульманским окружением. Турки и мусульмане, вынужденные уступить христианскому воинству часть своих земель, не собирались прощать и забывать. Поэтому многим пилигримам так и не пришлось увидеть Иерусалим. Их грабили, а часто и убивали по дороге к нему. Шайки разбойников постоянно угрожали путникам, что, в общем-то, сводило на нет победы крестоносцев.
Тесс рассказала ему, как в том же году разбойники-сарацины подстерегли и из засады перебили триста паломников на опасной дороге из порта Яффа на побережье Палестины к Святому граду. Скоро разбойничьи отряды бесчинствовали под стенами самого города, и тогда-то на сцену впервые выступают тамплиеры. Девять благочестивых рыцарей под предводительством Гуго де Пайена явились во дворец Балдуина в Иерусалиме и смиренно предложили королю свою службу. Они поведали, что приняли три строгих обета: милосердия, бедности и послушания, и добавили четвертый — вечную клятву защищать пилигримов на пути от моря к городу. Их предложение оказалось как нельзя более своевременным: государству крестоносцев отчаянно нужны были испытанные воины.
Король Балдуин, восхищенный благочестием рыцарей, предоставил им восточную часть своего дворца. По преданию, на этом самом месте некогда стоял храм Соломона. Они стали известны под именем «орден бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова» — или, проще, тамплиеры, храмовники.
Тесс увлеклась:
— Религиозное значение отданного им Балдуином участка сыграло ключевую роль в истории новорожденного ордена, — говорила она. — Соломон выстроил свой храм в 950 году до нашей эры. Строительство начал его отец, Давид, повинуясь слову Бога, повелевшего выстроить дом для Ковчега Завета — переносного святилища с каменными скрижалями заповедей Господних, данных Моисею. Блестящее царствие Соломона окончилось с его смертью, когда надвинувшиеся с востока народы завоевали земли иудеев. Сам храм был разрушен халдеями в 586 году до нашей эры. Они же вынудили иудеев переселиться в Вавилон, обратив их в рабство.
Пятьсот с лишним лет спустя Ирод отстроил храм в надежде примириться с подданными-евреями и показать им, что, несмотря на арабское происхождение, он преданный последователь их религии. Здание должно было стать венцом его царствования: величественный храм, возвышающийся над долиной Иерусалима, более богатый и роскошный, чем его предшественник. Во внутренней святыне, за двумя золотыми дверями, помещалась святая святых, и входить туда дозволялось лишь первосвященнику иудейскому.
После смерти Ирода с новой силой разгорелись иудейские мятежи, и к 66 году нашей эры повстанцы полностью овладели Палестиной. Римский император Веспасиан отрядил на подавление восстания своего сына Тита. Сражение продолжалось более шести месяцев, но наконец Иерусалим пал перед римскими легионами. В 70 году Тит приказал сравнять обезлюдевший город с землей. И вот «самое великолепное здание, какое видел мир», по словам историка Иосифа, снова было разрушено.
Второе восстание иудеев, случившееся почти сто лет спустя, тоже было подавлено римлянами. На сей раз евреям был запрещен доступ в Иерусалим, а на Храмовой горе возвели святилища Зевсу и римскому богу-императору Адриану. Шестьсот лет спустя тот же холм увидел новое святилище: с возвышением ислама арабы, завоевавшие Иерусалим, объявили иудейскую святыню местом, откуда пророк Магомет вознесся на небеса. Так что в 691 году калиф Абд-эль-Малик воздвиг там храм Скалы. С тех пор место оставалось мусульманской святыней, кроме периода владычества христиан, когда мечеть переосвятили в церковь, названную «Темплум Домини» — Храм Господа, а мечеть Аль-Акса, построенная рядом, стала штаб-квартирой рыцарей Храма.
Героический образ девяти отважных монахов, доблестно защищающих беззащитных пилигримов, пленил воображение людей по всей Европе. Скоро многие стали относиться к тамплиерам с романтическим почтением и напрашивались в орден послушниками. Европейская знать осыпала их пожертвованиями — им дарили и деньги, и земли. Особенно поддержало их благословение папы — редкий случай и высокая честь в те времена, когда и короли, и народы видели в папе высшего властителя христианского мира.
Итак, орден рос, сначала медленно, но чем дальше, тем быстрее. Они были искусными воинами и с новыми победами все дальше распространяли свое влияние. Из защитников бедных пилигримов они постепенно превратились в стражей Святой земли.
Не прошло и ста лет, как тамплиеры стали одной из самых богатых и влиятельных организаций Европы. Они уступали только самому папе и владели большими земельными наделами в Англии, Шотландии, Франции, Испании и Португалии, в Германии и Австрии. Став владельцами земель и замков, они вскоре превратились в международных банкиров, ссужали деньги разорившимся европейским владыкам, принимали на сохранение деньги паломников и чуть ли не первыми ввели в обращение дорожные чеки. Деньги в то время были только золотыми и серебряными и ценились по весу. Пилигрим, не желавший рисковать своим кошельком, просто оставлял свои сбережения в любом владении тамплиеров в Европе, получал шифрованную расписку, а достигнув цели путешествия, представлял ее в обитель тамплиеров и получал там деньги. Надежность расписки обеспечивалась сложнейшим шифром.
Она посмотрела на Рейли, убедилась, что тот внимательно слушает.
— Дело, начатое горсткой благонамеренных рыцарей, посвятивших себя защите Святой земли от сарацин, быстро разрослось в могущественную и таинственную организацию, соперничающую в богатстве и влиянии с Ватиканом.
— Это-то их и погубило, надо думать, — вставил Рейли.
— Да. И еще как. В тринадцатом веке мусульмане наконец отбили Святую землю, и крестоносцам пришлось собирать вещички, на сей раз навсегда. Крестовых походов больше не было. Тамплиеры ушли последними: их разбили в Акре в 1291 году. Вернувшись в Европу, они потеряли raison d`être — смысл существования. Ни пилигримов, которых надо охранять, ни Святой земли, чтоб ее защищать. И друзей у них осталось не так уж много. Власть и богатство ударили им в голову, бедные воины Христовы больше не были бедными и стали заносчивы и алчны. Притом многие королевские дворы, в том числе король Франции, были у них в долгу.
— И пришлось им рухнуть с неба на землю…
— Рухнуть и сгореть, — кивнула Тесс. — В буквальном смысле.
Она отхлебнула остывший кофе и шепотом поведала Рейли о начатой против тамплиеров кампании, которой, безусловно, способствовали тайные ритуалы посвящения, долгие годы практиковавшиеся рыцарями.
— Скоро на них обрушилась волна ужасных и неправдоподобных обвинений в ереси.
— И что было дальше?
— Пятница, тринадцатое, — сухо проговорила Тесс. — Оригинальная версия.
ГЛАВА 20
Париж, Франция, март 1314 года
Жак де Моле медленно приходил в сознание.
Сколько же на этот раз? Час? Два? Великий магистр знал, что больше времени пройти не могло. Они никогда не давали ему хоть несколько часов насладиться бесчувствием.
Как только мысли чуть прояснились, он ощутил, как знакомо зашевелилась боль, и привычно отделил ее от себя. Разум — странное и могущественное орудие, и за годы заключения и пыток он хорошо овладел им. Да, оборонительное оружие, но все же оружие, и с его помощью он мог хоть отчасти помешать исполнению замыслов врага.
Они могли сломать его тело и сломали, но дух и разум, пусть поврежденные, все еще принадлежали ему.
Как и его вера.
Открыв глаза, он убедился, что ничего не изменилось, хотя произошла любопытная перемена, которой он сперва не осознал… Стены камеры все так же покрыты зеленой слизью, стекающей на мощенный грубым булыжником пол, ставший почти гладким от скопившейся в щелях грязи, засохшей крови и экскрементов. Сколько же этой грязи вытекло из его тела? Ох, много. Как-никак, он провел здесь… Он напряг память. Шесть лет? Или семь? Достаточно, чтобы тело превратилось в развалину.
