Анна Данилова - Когда меня не стало
– Ты говорила, что он был у вас дома, как ты думаешь, он мог запомнить тебя, твое лицо?
– Трудно сказать. Они разговаривали у Макса в кабинете, я только принесла кофе и сразу же ушла. Думаю, что с помощью парика я могла бы слегка изменить свою внешность и заявиться к нему как журналистка. Ведь такие, как он, ищут справедливости… Думаю, что появление журналистки, да к тому же еще и по следам статьи, будет вполне логично, как вы считаете?
– Не могу сказать, что это решение оригинально, скажу прямо – оно тривиально, но как иначе можно его разговорить?
– Можно познакомиться с ним вообще на нейтральной почве. Скажем, явиться к нему на работу и грохнуться в обморок прямо в его кабинете… Ведь он, кажется, работает в каком-то конструкторском бюро чуть ли не главным специалистом…
– Если ты собираешься его соблазнить, то хочу предупредить, что мужчина, находящийся в подобной ситуации, неспособен воспринимать женщину как таковую… В лучшем случае он вызовет «Скорую», а то и вовсе ограничится нашатырным спиртом и помощью своей секретарши.
– Тогда остается одно: стать на время журналисткой. Более того, я просто уверена, что после разговора с ним у меня действительно получится статья, которая впоследствии может сослужить ему неплохую службу. Отправлю ее в «Губернские вести» под псевдонимом…
– Не увлекайся… У тебя несколько другая задача…
Но она уже не слышала его.
– Григорий Александрович, – раздался ее голос из прихожей, – поедемте скорее… Я, кажется, знаю, где в нашем Богом забытом городе продаются неплохие парики… Кроме того, неплохо было бы купить диктофон, который наверняка пригодится нам не только для встречи со Снегиным… Только бы он был на работе, ведь уже шестой час…
Глава 8
– Откуда ты знаешь, где находится это конструкторское бюро? – спрашивал Григорий Александрович у Беллы, когда они уже были в машине и мчались в сторону аэропорта.
– Макс говорил, что во время беседы со Снегиным-младшим в его конторе он больше всего боялся, что на них свалится какой-нибудь самолет. И добавил еще, что не смог бы жить рядом с аэропортом, в таком гуле. А так как к аэропорту ведет всего одна улица, значит, и КБ должно находиться где-то неподалеку. Вы смотрите налево, а я – направо. Как вы понимаете, контора сейчас по нашим временам убыточная, стало быть, и вывеска будет невзрачная…
И она оказалась права. Конструкторское бюро сейсмического оборудования находилось в крохотном строении, прилепившемся к длинному и мрачному зданию аэропортовских диспетчерских служб. Небольшая скромная вывеска, сделанная из тусклого малинового стекла, терялась на фоне темно-розовой штукатурки.
– Если меня долго не будет, приходите выручать, – усмехнулась Белла, выходя из машины и поправляя на ходу красный свитерок. На светлых кудряшках дешевого немецкого паричка сверкало солнце. Слегка покачивая бедрами, обтянутыми в узкие брюки, она дошла до двери и, оглянувшись на сидящего в машине Григория Александровича, скрылась за нею.
Сергей Снегин походил на ангела-переростка. Высокий, светловолосый, с нежным румянцем на щеках и мечтательными голубыми глазами – такие породистые дети не могут рождаться у потенциальных взяточников. Голубая кровь просвечивала сквозь кожу этого потомственного интеллигента.
– Я больше не даю интервью, – заявил он спокойным голосом и снова углубился в свои бумаги.
– Ну и ладно, – миролюбиво проворковала Белла и выключила диктофон. – Между прочим, я такая же журналистка, как вы. Просто этот мерзавец Иванов, который Петр Васильевич, насолил и мне. Вот я и подумала, а почему бы нам не объединить наши усилия? У меня есть план.
– А вы кто? – В глазах этого ангела загорелся огонек.
– Вы неправильно формулируете вопрос. Вы же хотели спросить: вы ОТ КОГО?
– Точно! Так от кого же вы?
– Ни от кого. Грош мне будет цена, если я все выболтаю первому встречному. Вы не верите мне, а я вам – по-моему, это естественно. Сначала выслушайте меня, а потом решайте, верить мне или нет. Мой план сводится к одному-единственному звонку. У вас ведь наверняка есть телефонный справочник?
– Есть, – сухо ответил Ангел.
– Постарайтесь найти номер телефона отдела химкомбината, занимающегося продажей акций. Представьтесь директором фирмы «Берлин-Инвест» и договоритесь о встрече. Вас спросят, по какому поводу вы звоните, и вот тогда вы скажете им, что собираетесь купить акции комбината и что завтра в десять к ним приедет ваша представительница, Эльза Штейнберг.
– И все?
– Все.
– А кто такая Эльза Штейнберг и что это за фирма такая «Берлин-Инвест»?
– Как, разве вы ни разу не слышали об этой фирме? Самые крупные инвестиции во все предприятия нашего региона, связанные с химической промышленностью… Вплоть до фармацевтических заводов…
Ангел пожал плечами:
– И что же будет дальше?
– Я позвоню вам завтра в полдень, мы договоримся с вами о встрече и подумаем, как нам действовать дальше.
– Никуда я не собираюсь звонить. Во что еще вы намерены втянуть меня? И что находится в вашей сумочке? Деньги? Взятка?
– Деньги у меня, конечно, имеются. Но мне нет никакого резона делиться ими с вами… Разве что после того, как освободят вашего отца, мы купим на них бутылку коньяка и отпразднуем успех… У вас ведь нет денег? Вы все отдали адвокатам… Не надо ничего говорить, я все знаю…
– А я не мог вас раньше где-нибудь видеть?
– Разве что во сне. Так вы позвоните на комбинат?
И Снегин, выписав из справочника несколько телефонных номеров, принялся звонить. Он сделал все так, как сказала ему Белла.
– До завтра. – Она улыбнулась ему и протянула руку. – Вы знаете, у вас такие красивые глаза… И волосы…
Она ушла, а он еще какое-то время смотрел на дверь. Потом скомкал листок, на котором писал очередную жалобу прокурору области, и швырнул его в корзину.
«Эльза Штейнберг…»
* * *– Ну как дела? – спросил ее Григорий Александрович. – Поговорила?
– Поговорила. Очень приятный и неиспорченный молодой человек. Мне от души жаль их семью.
– Куда теперь?
– А теперь надо бы узнать адрес Сосновской…
– Это только вечером теперь, когда объявится Савельев.
– Тогда поедемте в интернат. Думаю, что лучше всего было бы встретиться с самой девочкой… Словом, по дороге обсудим…
Пока ехали в интернат, Белла рассказала Григорию Александровичу о своем плане относительно Снегина.
– А ведь ты и меня поймала… «Берлин-Инвест» – звучит, ничего не скажешь.
– Понимаете, я же чувствую, что все дело Снегина шито белыми нитками. Вот увидите, стоит мне появиться в отделе по ценным бумагам или в бухгалтерии, уж не знаю, кто конкретно этим занимается, и представиться этой самой Эльзой, я больше чем уверена – мне запросто продадут акции, и не на триста пятьдесят миллионов рублей, а гораздо больше. И что же тогда получится? Что купить акции на комбинате не составляет никакого труда и что никакая взятка для этого не нужна… Да вы взгляните на местные газеты последних месяцев: там только и писали, что об акциях… Их предлагали населению по таким низким ценам, что, будь у нас народ поумнее, скупил бы вообще весь комбинат…
– Я не уверен, что человек с улицы и представитель такой фирмы, как «Берлин-Инвест», имеют равные права…
– Может, вы и правы. Но я завтра непременно заявлюсь на комбинат с диктофоном. И еще: хочется все-таки своими глазами увидеть этого Иванова. И припугнуть его как следует. Ведь мы же все, в сущности, чистоплюи. Почему бы, например, не выяснить самые уязвимые его места и не сделать ему больно? Если есть у него семья, пригрозить, что… Уф… Меня куда-то занесло…
– Это уж точно. Успокойся. Хотя, признаться, в твоих словах, безусловно, есть доля здравого смысла. Такие, как этот Иванов, не имеют права калечить жизнь ни в чем не повинных людей. Я имею в виду Снегина…
– То-то и оно. Мы, кажется, приехали?
Интернат, старинное немецкое здание, утопал в зелени сквера. Во дворе бегали дети, играли с забавной рыжей собакой. Из небольшого домика красного кирпича доносился запах вареной капусты. Это, наверное, была столовая.
– Предлагаю пройти к директору, представиться мужем и женой, которые желают взять на воспитание девочку шести-семи лет.
– А почему не совсем маленькую?
– Да потому что это не детский дом, а интернат, и детей младше шести лет здесь просто нет. Поэтому-то меня и насторожило, что Инга Сосновская выбрала себе девочку именно двенадцати лет. Подозрительно. Как раз возраст полового созревания, к тому же у подростков это самый сложный период… Как вы думаете, какие цели преследовала эта садистка, когда забирала ее к себе?
– Трудно сказать. Возможно, хотела, чтобы ей выделили квартиру или какие-нибудь пособия.
– А что, если она использовала девочку совершенно в других целях?
– Отдавала мужчинам?
