Екатерина Лесина - Тайная страсть Гойи
— И еще она пригласила Франсиско… Зачем? Я спросил. А Каэтана ответила, что у нее есть к нему разговор, что она готова простить его, если Франсиско покинет Мадрид, уедет к своей супруге и детям. Если же нет, то она сделает все, чтобы его уничтожить. Конечно, у Франсиско имелись покровители, однако стали бы они препятствовать Каэтане? Сомневаюсь.
Диего погладил кошель с письмом.
— Тот вечер… Она блистала… Она вновь была молода и прекрасна, как будто не прошло и дня с той поры, когда я впервые переступил порог ее дома. И все гости восхищались именно Каэтаной, а не моей сестрицей.
Для Диего подобные вечера были мучительны.
Он остро начинал ощущать собственную несуразность. Дожив до двадцати пяти лет, он сохранил обличье шестнадцатилетнего юнца. И пусть Каэтана смеялась, повторяя, что этот недостаток скоро минет, но Диего больше ей не верил.
Он смотрелся в зеркало и видел отнюдь не состоятельного идальго, быть может, одного из самых состоятельных в Мадриде. Не завидного жениха, по которому вздыхали если не юные доньи, то их дуэньи, не ведая, каким образом завлечь его в брачные узы. Он видел мальчишку с узким некрасивым лицом, на котором остались многочисленные следы от оспы. Он ненавидел что свои синие глаза, что пушистые ресницы, из-за которых лицо казалось детским. Мягкую линию подбородка, на котором волос рос редко, а потому все попытки отпустить бороду оканчивались провалом.
Субтильность свою.
И тщедушность.
Мануэль, вот он был истинным мужчиной. Высокий. Статный. Широкоплечий. И лицо его, несколько грубоватое, меж тем было привлекательно.
Он и держался-то с осознанием собственной значимости, чего у Диего никогда не получалось.
— Дорогой, ты опять печален. — Каэтана заглянула в комнаты Диего и дверь за собой прикрыла. — Мне жаль, что зеркала слепы и не видят того, каков ты есть.
Она всегда умела понять, что именно было у него на душе.
— У меня предчувствие нехорошее, — признался Диего, отворачиваясь от зеркала.
— Глупости, — слишком уж поспешно отозвалась Каэтана.
— Зачем ты позвала его?
— Почему нет? — Она не стала уточнять, о ком же из гостей идет речь, а ведь гостей ныне в доме будет множество.
— Потому что тебе ведь тяжело его видеть. Неприятно.
— Милый мой мальчик. — Каэтана погладила Диего по щеке. — Разве ты еще не понял? В этой жизни нам часто приходится делать то, что тяжело и неприятно. А Франсиско… Я просто хочу убедиться…
— В чем?
— В том, что остыла к нему. Любовь, она тоже проходит, как и молодость.
— И ты… убедишься?
— Быть может, да. Быть может, нет. — Каэтана улыбнулась, и улыбка эта была печальна. А еще сейчас она не выглядела ни ослепительной, ни юной. Перед Диего была женщина, которая безмерно устала. — Я должна решить, что мне делать дальше. Так, как есть, продолжаться не может. Мальчик мой, я пришла попросить об одном… Что бы ни случилось — не вмешивайся. Сегодня особенный вечер.
— Почему?
— После поймешь. А теперь, будь добр, побеседуй со своей сестрой. Она вовсе не похожа на счастливую невесту. Люди могут подумать, что она не рада…
— Конечно. — Диего поцеловал тетину руку и удивился тому, как она холодна. — Сестра будет вести себя должным образом…
…Лукреция рыдала.
Она восседала посреди роскошной комнаты, о которой, сложись ее жизнь иначе, и мечтать не смела бы, и рыдала. Вокруг суетились служанки, и матушка хлопотала, совала то флаконы с солями, то носовые платки, то молитвенник.
Лукреция вещи брала, но лишь затем, чтобы со злостью отшвырнуть.
— Прочь, — велел Диего, и сам удивился тому, до чего жестко прозвучал приказ. Служанки выскользнули из комнаты, причем показалось, с немалым облегчением. Матушка помедлила, но, столкнувшись взглядом с Диего, тоже поспешила подчиниться.
— Т-тебя… она п-прислала. — От рыданий лицо Лукреции опухло. Она, его сестрица, и без того не отличалась красотой, а ныне и вовсе сделалась уродлива.
— Да, — не стал отрицать очевидного Диего.
— Я… я… н-не выйду за него!
— Почему?
— Он… он… с-старый!
— Старше тебя. — Диего присел на пуфик. — Намного старше тебя. И в том нет ничего необычного. Многие женихи старше невест…
— Н-не н-на с-сорок лет! — Лукреция шмыгнула носом и вскочила. — Ты не понимаешь! Она это нарочно! Она меня ненавидит!
— Неужели? Оглянись… Она ненавидит тебя настолько, что взяла в своей дом? Подарила тебе эти покои? Или ты забыла, где жила прежде? Твои наряды, твои украшения, твои капризы! Тетушка дает тебе все, хотя вовсе не обязана этого делать.
— Ты всегда за нее заступаешься! — Слезы Лукреции высохли. — Она… она мне завидует! Я молода, а она стареет… Я хочу жить!
— Живи, кто тебе мешает?
— Она!
— Лукреция. — Диего подошел к сестре и встряхнул ее. — Очнись. Да, ты можешь отказаться от этого брака. Можешь вообще оставить тетушкин дом. И куда ты денешься? В наше старое имение? Помнишь его? Конечно, помнишь… Наш дом еще существует. Правда, там нет прислуги, которая будет нянчиться с тобой. И платья твои придется оставить. И драгоценности. И кому ты будешь нужна?
— Ты злой! — Лукреция топнула ножкой.
— Пускай. Если думаешь, что я стану тебя обеспечивать, то… Да, стану. Но не так, как Каэтана… И мужа найду, если после сегодняшнего скандала найдется хоть кто-то, кто захочет взять тебя в жены. А нет, то и в монастырь отправлю…
— Ты… ты не посмеешь!
— Почему?
Она замолчала, прикусив губу, а потов внось закричала:.
— Он старый! И отвратительный! Да меня от одного его вида мутит… И если он ко мне прикоснется…
— Прикоснется. И ты не просто снесешь это прикосновение. Ты будешь делать вид, что любишь своего супруга и господина.
Диего закрыл глаза.
Нет, ему не нравилось то, что приходилось говорить. Но дорогая сестрица слишком долго жила, не задумываясь о том, как живет и что ждет ее в будущем.
— Послушай… Каэтана вовсе тебя не ненавидит. Но что ты будешь делать, если завтра нас попросят оставить этот дом? Да, у меня есть немалое состояние, однако я вовсе не собираюсь тратить его на наряды. Или на карточные долги. Я… Когда-нибудь я все же женюсь. — Это Диего произнес неуверенно, ибо перспектива грядущего брака вовсе его не радовала. — И надеюсь, что моя супруга подарит мне детей, которые и унаследуют эти деньги…
…так будет правильно.
— Поэтому, Лукреция, я, конечно, не брошу свою семью вовсе без средств, но…
— Я поняла, — ответила она иным, сухим тоном.
— Хорошо. Тогда ты, быть можешь, поймешь, что твой будущий супруг, который столь тебе ненавистен, очень и очень богат. И наследников не имеет… Возьми себя в руки, Лукреция. И постарайся вести себя так, чтобы он полюбил тебя. Тогда ты ни в чем не будешь знать отказа. А когда супруг умрет, ты унаследуешь его состояние. Если сподобишься родить сына, то точно унаследуешь.
Лукреция прикусила губу.
— Послушай. — Диего присел рядом и обнял сестру. — Вдовы, как ты знаешь, куда более свободны в своих поступках и действиях. Да, сейчас ты можешь позволить себе многое, а сможешь — еще больше… И всего-то нужно — потерпеть.
— Тебе легко говорить! Терпеть придется не тебе, — зло ответила сестрица и тут же, вскинувшись, добавила: — Хотя, дорогой Диего, ты же в свое время вытерпел немало. Ради наследства. Так говорят!
— Кто?
Кровь прилила к щекам Диего, и он, никогда не поднимавший руки на женщину, испытал огромное желание залепить сестрице пощечину.
— Какая разница? Диего, не хмурься… — Лукреция странным образом повеселела. — В конце концов, оно ведь того стоило, верно?
Отвечать Диего не стал.
Мануэль сам отыскал Диего.
— Здравствуй, братец, — сказал он нарочито бодрым тоном. — Вижу, ты уже готов… предстать.
Он был слегка пьян, а потому хамоват больше обычного. И приобняв Диего, Мануэль сдавил его плечо.
— А у меня к тебе дело… важное.
— Денег не дам.
Мануэль скривился.
