Николас Блейк - Дело мерзкого снеговика
– Твоя королевская воля. Странно, если бы они догадались тебя сюда подбросить. Ну, как здешняя погодка? Едва не забыл о приличиях.
– А, ничего, – без особого интереса отвечал Блаунт. – Только что получил результаты вскрытия. Больная была наркоманкой. Кокаин. Можешь поразмышлять об этом по дороге.
– Кокаин? Так я и думал. Сколько времени…
Но Блаунт уже положил трубку.
Когда Найджел вышел на деревенскую улицу, ударил порыв восточного ветра, пробрав его до мозга костей и, будто стальным обручем, сжав голову. Опаляющее дыхание ветра заморозило в теле все жизненные соки. Сразу за деревней люди выкапывали из сугроба машину – их дыхание небольшим парком подымалось в воздух. Наркоманка, думал Найджел. Бедная Бетти! Так он и предполагал. Все указывало на это – эксцентричность, резкие перепады от возбуждения к депрессии, агрессия.
Но это же было и странно. Наркомания не очень-то вязалась с его представлением об Элизабет Ресторик, которое отложилось у него глубоко в душе, – как о женщине, хранящей частицу невинности в самом центре своей разнузданности, о женщине с беспутной, но не порочной натурой. Такой жрице телесного наслаждения были ни к чему искусственные возбудители.
Когда Найджел прибыл в Истерхем-Мэнор, то сразу отправился в чайную, которую полиция превратила в свою штаб-квартиру. Несмотря на жаркий огонь, пылавший в большом камине, в комнате было промозгло – словно в вестибюле станционной гостиницы, подумал Найджел, с ее разнокалиберными столами, пачками писчей бумаги и железными пепельницами. И – опять же, несмотря на огонь, на инспекторе Блаунте красовался ночной колпак. Найджел никогда не одобрял людей в таких нарядах. Инспектор, размышлял про себя Найджел, все-таки не нарочно создан природой, чтобы походить на пиратов или кого-нибудь еще в этом духе – из разряда «людей с большой дороги». Но Блаунт все равно упорно считал, что, если ты лыс как колено, надо обязательно прикрывать голову от холодной погоды, даже в помещении. «Моя голова – мой инструмент, – обычно присовокуплял он к своему объяснению, – и я не могу позволить себе схватить простуду».
Когда Найджел вошел, в комнате находились также полицмейстер Филипс и сержант-детектив. Блаунт, сидя на письменном столе, пододвинутом поближе к огню, рассеянно помахивал своим пенсне в золоченой оправе в направлении стула. Найджел покорно забрал пенсне из его рук. Что же делать – когда на свете появляется тот, кто умудряется не замечать нелепую и хогартовскую [15] распущенность белого ночного колпака, он всегда смахивает на банковского управляющего, решившегося сообщить клиенту, что тот превысил допустимый кредит.
– Я вижу, ты снова во что-то впутался, Стрэнджвейс, – сурово произнес Блаунт, и Найджел повесил голову. – Лучше уж сам расскажи обо всем, хочу услышать это от тебя лично.
– Я не имею права приводить слова других людей, – с достоинством ответил Найджел и стал излагать перед Блаунтом собственный взгляд на дело.
Сержант-детектив прилежно почесывался.
– Хм, – сказал Блаунт, когда он окончил. – Меня интересуют несколько вещей. Какое у тебя… э-э… толкование кошачьих кувырков?
– Я склоняюсь к мысли, что в молоко что-то подмешали. Надо проверить, бывает ли наркотик, который так действует. Кокаиновое бешенство давно известно, но не может быть, чтобы кокаин действовал на животных так же, как на людей. Может, это была просто шутка. Но теперь мы уже знаем, что мисс Ресторик оказалась наркоманкой, и можем допустить, что между случаем с котом и убийством есть связь. А вдруг кто-то пытался дать ей этим понять, что он знает о ее пристрастии к наркотикам?
– Первый намек шантажиста? Или же предупреждение? Но почему этот человек не сказал все в открытую? – спросил Блаунт.
– Понятия не имею. Может, по каким-то причинам он не хотел показывать ей, что это он? Шантажисты любят оставаться анонимами.
– Все это теории! – Блаунт размашисто махнул рукой. – Ты уже думаешь на кого-нибудь?
– Мисс Кэвендиш – это кузина моей жены, у которой мы остановились, – сказала, что во время кошачьего бешенства Эндрю Ресторик очень внимательно смотрел на сестру. Она сказала, что это было как в «Гамлете». Ты же помнишь то действие, где…
– Я смотрел постановки этой пьесы, – сухо ответил Блаунт.
– Может быть, Эндрю не знал наверняка, была ли его сестра наркоманкой, и решил кинуть пробный шар.
– Это предположение можно принять, но со слишком большой натяжкой, Стрэнджвейс. Во-первых, это подразумевает, что покойная должна была догадаться об участии наркотиков в кошачьих выходках, а во-вторых, что Эндрю – о котором мы говорили как об исключительно добром к своей сестре человеке – не стал высказывать ей свои опасения по-хорошему. Хватит предположений! Будьте добры, попросите войти доктора Богана.
Сержант вышел. Блаунт с неохотой снял свой колпак и переместился на стул, спиной к огню. Когда врач вошел, Блаунт выглядел погруженным в бумаги, лежащие перед ним на письменном столе. Выдержав значительную паузу, в которой доктор Боган отсутствующе прореживал пальцами свою бороду, Блаунт посадил кляксу на лист бумаги, поднял глаза и сказал:
– Вы лечили мисс Ресторик от наркотической зависимости.
– Да, это так. – Доктор не был ни взволнован, ни задет.
– Вы прекрасно сознавали, что это должно было вскоре всплыть. Не понимаю, зачем вы скрыли это вчера.
– Я сомневался в полномочиях мистера Стрэнджвейса – с одной стороны. С другой – я всегда был другом этой семьи и потому имел как личные, так и профессиональные побуждения как можно дольше хранить их секреты. – Доктор говорил довольно рассудительно, и это расположило к нему Найджела.
– Ваше лечение было… э-э… несколько нетрадиционным.
Доктор Боган блеснул белыми зубами в быстрой усмешке:
– Некоторые мои коллеги называют меня шарлатаном. Пастер тоже терпел такие нападки.
– Да-да, конечно, – приглядываясь к нему, отвечал Блаунт. – Но гипноз…
– Кокаин – наркотик, вызывающий зависимость. Эта зависимость берет начало в бессознательном. Я уверен в том, что гипноз – самый лучший способ контратаки против нее. – Доктор Боган насмешливо взглянул на инспектора. – У меня есть заявление, подписанное мисс Ресторик, что она согласна вверить себя такому лечению.
– Я бы хотел увидеть это заявление, – деревянно сказал Блаунт. – Ваше лечение помогало?
– Уверен, что мы шли по пути к выздоровлению. У мисс Ресторик совершенно очевидно наблюдались улучшения. Мы даже провели эксперимент по полному прекращению приема наркотиков.
– Как вы считаете, был ли в доме кто-нибудь еще, знавший о ее зависимости?
– Насколько я знаю, нет. Но все признаки были налицо, разумеется, если кому-нибудь было под силу их определить.
– Ладно. Та-ак. – Блаунт несколько раз энергично шлепнул себя по лысине. – Я бы хотел, чтобы вы поведали нам об истории ее болезни.
Со слов доктора Богана выходило, что Элизабет Ресторик вверила себя его лечению шесть месяцев назад. Первый раз они встретились за несколько недель до этого, на банкете в Лондоне. Кокаин она начала принимать незадолго до этой встречи. Еще на начальных стадиях лечения она находилась в частной лечебнице доктора Богана; продержав Элизабет месяц, он выписал ее, но не выпускал из-под своего наблюдения. Курс лечения перестал основываться на самых решительных мерах. Она никогда не говорила ему, кто подтолкнул ее к наркотикам и потом снабжал ее ими, а требовать немедленного ответа – не его метод. Насколько он мог судить, с началом курса лечения она больше не получала никаких наркотиков, кроме поддерживающих доз, которые он ей позволял. Они полностью прекратили принимать наркотики в течение двух недель. После этого пациентка смогла от них отказаться, и именно тогда наступил период неустойчивости в психике.
– Как вы думаете, почему она стремилась избавиться от зависимости? Особенно во время лечения? – спросил Найджел, когда врач замолчал.
– Я не могу ничего сказать. Может, это диктовалось ее отношениями с мистером Дайксом. Если она питала к нему чувства…
– «Если»?..
– Ну, он не очень похож на человека, который может вскружить голову таким, как она. Он сильно отличается от ее круга.
– Может, и из-за него… – сказал Найджел.
Повисла пауза. Доктор был немного смущен и растерян, отвечая на последний вопрос Найджела. Его роль в этом деле, решил Найджел, довольно естественна и далека от подозрений, все сказанное доктором можно проверить, а сам он вполне заслуживает уважения – своей цельной индивидуальностью.
Очевидно, Блаунт чувствовал то же самое.
– Мне кажется, вы бы хотели завтра же вернуться к своей работе, – сказал он. – Мы будем поддерживать с вами связь – адрес ваш у нас есть. Показания ваши понадобятся во время расследования.
Когда доктор Боган встал, полицмейстер Филипс, которого отослали из комнаты на время разговора, возвратился и что-то шепнул на ухо Блаунту. Тот поднял руку, привлекая внимание Богана:
