Виктор Пронин - Купите девочку
– Круто... – Пафнутьев помолчал. Наконец он начал понимать то, что произошло, и, записывая слова старика в протокол, уже знал вопрос, который надо задать, чтобы вся картина происшедшего выстроилась без просветов и неясных пятен. – А что случилось с Петром Ивановичем?
– Вы что, в самом деле не знаете?
– Понятия не имею.
– Убили Петра Ивановича.
– За что?
– Подзадержался он на этом свете, подзатянул с уходом. Вот его и поторопили.
– А вам кукиш от него?
– Да... Намекнули, что и мне пора в дорогу. А я не внял. Не пожелал их намеки понять.
– А штык откуда?
– С войны еще остался, – голос Чувьюрова неожиданно потеплел. – Он был в хорошем состоянии, я его берег. Все-таки память... А тут еще и для дела сгодился. – Старик улыбнулся, и не было в его улыбке ни сожаления, ни раскаяния. Так может улыбаться человек, который, сделав большую тяжелую работу, усталый и спокойный, присел отдохнуть.
– А теперь, дорогой Сергей Степанович, расскажите толком, что произошло, что за всем этим стоит?
– А скажите и вы, мил человек, откровенно... Мне что, расстрел светит?
– Нет, – твердо сказал Пафнутьев.
– Почему? Ведь я сознательно и злоумышленно отправил на тот свет двух молодых здоровых членов общества! – В глазах у старика засверкали озорные искорки.
– А потому, мил человек, – ответил Пафнутьев, – что следствие веду я, я же буду писать и обвинительное заключение. И пока не вижу необходимости предлагать высшую меру наказания.
– Прокурор вас поправит.
– А поправит – будет другой разговор.
– Ну что ж, – Чувьюров вздохнул. – Вы и сами обо всем догадываетесь, но если уж требуется для протокола... Дом наш видели? Сталинской еще постройки. Когда-то он был на окраине города, а сейчас оказался в самом центре. Большие квартиры, высокие потолки, удобное расположение... Хороший дом. И жили в нем люди, которые очень давно, за какие-то свои смешные заслуги, вроде спасения Родины или разгром фашизма, получили там жилье. А сейчас, когда состарились, многим и жить оказалось не на что, поскольку пришли такие счастливые, такие свободные времена, что можно и не питаться вовсе. Пенсии хватает на неделю... И появляются однажды молодые улыбчивые люди, долго извиняются за беспокойство и в конце концов говорят... Петр Иванович, ну что ты, бедолага, маешься? Хочешь жить по-человечески? Без забот и хлопот? Хочешь? Живи. Каждую неделю будешь получать коробку с продуктами, с хорошими продуктами. Штаны прохудились – вот тебе штаны. Шапка протерлась и облезла – бери новую шапку. И пусть твои последние годы будут светлы и веселы. А ты сделай самую малость – завещай нам свою квартиру. И долгих тебе лет жизни. Так примерно говорили очаровательные молодые люди. Подсунули моему Петру Ивановичу какие-то бумаги, подписали какие-то обязательства, договоры составили... Туфта все, липа. Да и эти документы почему-то стали пропадать. То одной не найдет, то другая затеряется...
– А коробки с продуктами? – спросил Пафнутьев.
– Приносили. Все честь по чести. Первый месяц, второй... Полгода... Цветет Петр Иванович, щечки румянцем налились, голосок окреп, сделался бодрым, уверенным. К нему уж другие старички потянулись, дескать, и нам бы так устроиться в жизни. А эти самые молодые да улыбчивые уж тут как тут... Ради бога, говорят, всегда готовы, понимаем ваши жизненные трудности. И опять бумаги, договоры, коробки с кефиром и сосисками, мороженой рыбой да пряниками к чаю.
– А вы, Сергей Степанович, не хотели коробки получать?
– Не хотел. Не хотел – и все. Знаю давно и накрепко – бесплатным сыр бывает только в мышеловках. Признаюсь, была мысль, были колебания, да и Петр Иванович доставал меня с уговорами... А вот что-то в душе стало комом – и ни в какую. Вокруг на площадке уж все договоры позаключали и жили припеваючи, пряниками меня угощали, когда зайду. Да и эти улыбчивые проходу не давали – моя квартира у них как кость в горле... Вся площадка уже, считай, ихняя, можно стены между квартирами рушить, а моя комната как помеха непреодолимая. Потом пошло чудное...
– Что чудное? – негромко спросил Пафнутьев.
– Все они начали умирать...
Пафнутьев замер от напряжения – он совсем недавно слышал эти же слова, произнесенные с таким же выражением. Где? Кто ему их сказал? Прошло еще какое-то время, старик продолжал невеселый свой рассказ, магнитофон исправно записывал каждое его слово, и наконец Пафнутьев вспомнил – Халандовский. Аркаша во время их дружеского застолья произнес эти же слова – все они почему-то умирали. Но тогда речь шла о врагах Бевзлина Анатолия Матвеевича.
– Вы говорите, что все они почему-то умирали... А как они умирали? – спросил Пафнутьев. – Что было причиной?
– По-разному... Двое поехали на дачу и угорели. Так было сказано в заключении. Один утонул. Пошел за грибами и непонятно зачем решил в речке искупаться... Одежда осталась на берегу, а он остался в речке. Старушку из соседнего подъезда машина сшибла. Водитель с места происшествия скрылся, его так и не нашли. Двое исчезли.
– Как исчезли?
– А вот так! Вышли из дому и не вернулись. И никаких следов. И до сих пор. А Спиридонов вот изловчился с того света весточку прислать, напомнил о себе. Еще один вроде бы к родне в деревню поехал. Нет его и нет... Приезжает родня, выясняется – не было его в деревне. Не доехал, видать.
– А улыбчивые?
– А им что? Быстренько оформляют документы, есть у них шустрый такой юрист, все ходы-выходы у него, везде друзья-приятели... И на законных основаниях вступают во владение.
– Так это вы улыбчивых порешили? – спросил Пафнутьев.
– Их, родимых, их, касатиков. Ну что, – старик усмехнулся, – задал я вам работы?
– Разберемся. – Пафнутьев выглянул в коридор и позвал конвоира. – Завтра опять встретимся, Сергей Степанович.
– Бог даст, встретимся... – Чувьюров тяжело поднялся со стула и, заведя руки за спину, протянул их конвоиру для наручников.
* * *Старика Чувьюрова убили в камере в первую же ночь после его разговора с Пафнутьевым.
Когда он не поднялся утром, на это никто не обратил внимания, лежит старик и лежит. Значит, так ему хочется. Но когда и к баланде он не спустился с нар, кто-то позвал его, кто-то попытался растолкать, и только тогда обнаружилось, что вместо зэка Чувьюрова лежит холодное мертвое тело. Глаза его были раскрыты и смотрели в потолок, руки прижаты к груди, рот полуоткрыт, железные вставные зубы в тусклом свете камеры посверкивали мертво и жутковато.
При первом осмотре никаких видимых причин насильственной смерти не обнаружили. Труп положили на носилки и снесли в тюремный морг. Глаза прикрыли, подбородок подтянули, чтобы придать лицу выражение, приличествующее смерти.
Пафнутьев примчался тут же, едва ему позвонили из СИЗО. Вначале он не мог поверить в случившееся, но, когда перед ним отдернули сероватую простыню и он увидел старика, всякие сомнения отпали.
– Так, – крякнул он потрясенно. – Так... Не уберег я тебя, Сергей Степанович, оплошал. И ведь был звоночек, предупредили меня, – проговорил он вслух.
– Кто предупредил? – спросил начальник тюрьмы, стоявший рядом.
– Свыше был звонок. – Пафнутьев посмотрел на начальника, протяжно посмотрел, тот даже смешался, будто его в чем-то заподозрили. – Так, Сергей Степанович, – снова повернулся к мертвому Пафнутьев. – Одно утешает... Расквитался ты за себя, успел... А я вот оплошал.
– Кто же мог знать, – проговорил начальник.
– Я знал, – жестко сказал Пафнутьев. – Может быть, и ты знал.
– Павел Николаевич! – воскликнул начальник. – Не гневи бога! Не видишь, сердце не выдержало у старика!
– Разберемся, у кого тут чего не выдержало!
И тут же, не покидая здания тюрьмы, выслал машину за экспертом. Тот приехал через полчаса со скорбным своим черным чемоданчиком. Увидев Пафнутьева, поклонился, не протягивая руки, видимо, сознавал, что не всем приятно пожимать руку, которая каждый день с утра до вечера копается в мертвецах.
– Я выполнил вашу просьбу, – сказал ему Пафнутьев вместо приветствия. – Рука принадлежала Спиридонову Петру Ивановичу. Защитнику Севастополя. Преступники известны. Принимаются меры для их задержания, – последние слова он произнес не столько для эксперта, сколько для начальника и еще нескольких человек, которые без дела маячили за его спиной.
– И вы их задержите? – спросил эксперт, подняв к Пафнутьеву свои громадные глаза, напряженно замершие за толстыми стеклами очков. Очки, видимо, были у него не очень хорошего качества, зеленоватые, как в бутылках с плохой водкой.
– В ближайшее же время.
– Вам не трудно будет сообщить мне?
– Я буду счастлив сделать это! – зло ответил Пафнутьев, видя, как за его спиной напряженно прислушиваются к разговору. – А теперь я прошу вас осмотреть... – Пафнутьев помялся, не хотелось ему Чувьюрова называть трупом. – Осмотрите, пожалуйста, этот объект... Может быть, что-то покажется странным.
