Александра Маринина - Фантом памяти
Однако с каждым днем стремление восстановить память и, следовательно, окружающий меня мир становилось все слабее, уступая место замечательной идее выстроить свое место в этом мире заново. Почему я должен беспокоиться о том, не испортил ли я отношения с тем или иным человеком? Не стану я тревожиться об этом, куда проще забыть о нем и перестать с ним общаться. Сделать вид, что такого человека в моей жизни вообще не было. Или, наоборот, выбросить из головы подозрения по поводу того, что я кого-то обидел, и вести себя как ни в чем не бывало. Ведь ежели я сам не помню своего свинского поступка, то какой резон на меня обижаться?
Логики в таком подходе было маловато, и я это отчетливо сознавал, однако на уровне эмоций испытывал сильный соблазн поддаться. Интересно, как отреагирует матушка, если я ей заявлю: "Я не помню своего обещания написать книгу о сестре, и поэтому не буду ее писать. Я не могу выполнять обещания, которых не помню и за которые не отвечаю. В моем нынешнем состоянии слова "не помню" синонимичны словам "этого не было". Наверное, в ответ я услышу, что Верочка никогда так себя не повела бы и почему господь забирает к себе самых достойных, а всякая безответственная мразь продолжает коптить небо. Под безответственной мразью в данном контексте подразумевался бы, естественно, я. Апофеозом могла бы стать фраза, которую мне приходилось уже слышать: "И почему умерла она, а не ты?! Уж Верочка нашла бы способ увековечить твою память и успокоить мать". Конечно, мама была не в лучшем душевном состоянии, когда произносила такое, но мне-то от этого не легче, ведь я это слышал и помнил, эти слова оседали на дно души и постоянно зудели и пульсировали, как гноящаяся ранка. Вообще-то моя Ольга Андреевна человек деликатный, но не от природы, а от ума, от понимания, как надо себя вести в приличном обществе. Однако, выведенная из состояния душевного равновесия, она нередко позволяла себе такое, что, не будь я ее сыном, - хлопнул бы дверью и навсегда прекратил бы всякие контакты с ней.
И тем не менее, чем больше времени проходило с того момента, когда я столь неосмотрительно вышел поздним вечером в больничный парк, тем менее реальным казался мне звук выстрела. Выстрел - то единственное, что на уровне здравого смысла не позволяло махнуть рукой на амнезию. Я должен все вспомнить или восстановить искусственным путем, чтобы понять, кому я мог насолить или помешать и кто пытается меня убить. Но если оставить неудачное покушение за рамками рассуждений, то ничто не мешает мне плюнуть на коварную память и на эти несчастные два года, которые на поверку оказались не таким уж катастрофически большим сроком, чтобы из-за них стоило так напрягаться и ломать копья. Ну не помню - и не помню, и хрен с ним со всем. Буду жить дальше. И, вполне вероятно, буду жить по-другому. Чем плохо? А переживания человека, в голове которого таинственные биохимические процессы растворили, как серной кислотой, почти два года жизни, - прекрасный материал для следующей книги. И погружение имеется в полном объеме, осталось только интригу соорудить.
В первые два дня занятий в фитнес-центре от меня буквально не отходили три врача сразу: спортивный, терапевт и Голая Собачка Эмма. Через каждые десять минут измеряли давление и проделывали еще какие-то манипуляции, чтобы выяснить, какую нагрузку можно мне разрешить. В конце концов все трое облегченно вздохнули, велели запомнить одно-единственное число - сто десять, и оставили меня в покое. Я должен был следить за показаниями на мониторе тренажеров и при частоте пульса свыше ста десяти немедленно снижать нагрузку или делать перерыв. Во всем остальном никаких ограничений не последовало, и я, перепробовав все, остановил свой выбор на велоэргометре, беговой дорожке, комплексной доске и бассейне. Наверное, я наделен излишним воображением, но занятия на тренажерах помогали мне еще и психологически, я постоянно представлял себе, как уезжаю на велосипеде, ухожу, убегаю, уплываю от того времени и места, где слышал выстрел. И сам выстрел словно таял в тумане, становился расплывчатым, терял очертания и превращался в сон, в бред, в плод воображения...
Я удивительно быстро набирал форму, если в первый день занятий мне удалось проработать на велоэргометре только пять минут при минимальной нагрузке, после чего сердце заколотилось с непозволительной частотой, то сегодня, на седьмой день, я легко справился с двадцатью минутами и вот уже двадцать пять минут шагал по беговой дорожке со скоростью шесть с половиной километров в час и подумывал о том, не увеличить ли мне угол наклона. Никогда не думал, что физические нагрузки могут приносить моральное удовлетворение, но мне казалось, что я крепну, наливаюсь силой и выносливостью прямо на глазах, и меня это ужасно радовало. Словно помешанный, я дважды в день вставал на весы и готов был прыгать как ребенок, увидев, что во мне стало на сто или двести граммов меньше. Однако же за неделю эти ежедневные смешные граммы сложились в целый килограмм, что, конечно же, не оставило меня равнодушным.
После тренажеров я отправлялся в бассейн и начинал неторопливо водить руками в голубой воде, изображая плавание брассом. В отличие от тренажерного зала, где я накачивался здоровьем в гордом одиночестве, в бассейне всегда было много народу, и за неделю я успел перезнакомиться практически со всеми любителями водных процедур. Публика разномастная, разновозрастная и разнопроблемная, объединенная лишь одним: тугим кошельком, своим или чужим, позволяющим здесь находиться. Из всех болезных пловцов я особо выделял только двоих, остальные слились для меня в кашеобразную массу.
Пожилого Павла Петровича я заприметил в первый же день. Вообще-то лечился он от какой-то болезни позвоночника, посему по совету врачей торчал в бассейне целыми днями. Но, на мой непрофессиональный взгляд, ему не помешал бы и психиатр, хотя тогда Павел Петрович утратил бы всю свою прелесть, состоявшую в том, что он пытался научить всех окружающих бережно относиться к словам. "Бережно" в его понимании означало "экономно", то есть произносить следовало только те слова, которые несут полезную информационную либо эмоциональную нагрузку. Причем старикан особо настаивал на соблюдении принципа полезности. По-моему, он уже достал своими нравоучениями всех, кто посещал бассейн. Я же от души развлекался общением с ним и даже специально провоцировал на очередную менторскую тираду. Павел Петрович являл собой яркий типаж, и просто грех было бы упустить возможность понаблюдать за ним, чтобы потом вставить в книгу.
Наше знакомство началось с моего опрометчивого возгласа, случайно совпавшего с брошенным на проходящего по бортику бассейна пожилого человека взглядом:
- Какая вода теплая!
Он тут же остановился и вперил в меня небольшие серые глазки, уютно устроившиеся между старческими складочками на лице.
- Молодой человек... не имею чести знать вашего имени...
- Андрей.
- Очень приятно. Павел Петрович, - представился он. - Вам кажется, что я в костюме от Сен-Лорана?
Вопрос показался мне более чем странным, и я даже не нашелся, как ответить, чтобы получилось в том же стиле. Просто я в тот момент стиля еще не понял.
- Да нет, - простодушно брякнул я, - по-моему, вы в плавках.
- И как вам кажется, мои плавки мокрые или сухие? - Только тут до меня дошло, что идет некая игра, и мне стало интересно и весело. Но я решил пока не выпендриваться, все-таки пожилой человек...
- По-моему, мокрые, - честно сказал я, - с них вода капает.
- Совершенно верно, - Павел Петрович назидательно поднял палец. Из чего можно сделать вывод, что я уже плавал и имел возможность лично ощутить, какова температура воды в бассейне. Так зачем же вы мне это сообщаете? Для чего вы тратите слова на то, чтобы проинформировать меня о факте, который мне заведомо известен?
В первый момент я собрался было огрызнуться, дескать, с чего он взял, что я собирался ему что-то сообщать, да я просто сам с собой вслух говорил, и произнес-то я всего три слова, пусть и ненужных, на его взгляд, а он в ответ сколько слов потратил, дабы разъяснить мне мою тупость? Но чисто детский порыв удалось вовремя усмирить, и слава богу. Дядька показался мне забавным, и я решил продолжить игру.
- Согласен с вами, вы совершенно правы, - мне не совсем удалось справиться с эмоциями, и хоть я и старался подпустить в голос побольше раскаяния, все равно наружу выперло лукавство. А Павел Петрович, не будь дурак, это сей же момент заметил и не замедлил отреагировать:
- Не лгите, молодой человек. Если бы вы были согласны со мной, то постарались бы сделать выводы из только что преподнесенного вам урока и следить за своей речью, а вы снова допустили ошибку, потратили лишние слова. "Согласен с вами" - вполне достаточно, вторая часть фразы была совершенно излишней.
