Терри Хейз - Я Пилигрим
Я уже видел раньше этого человека: в ту ночь, когда целая толпа его подчиненных гонялась за мной по судоремонтной мастерской «Гул и сыновья»; я еще расплющил тогда Губку Боба. Шефу полиции было за пятьдесят: крупный румяный мужчина с холеной кожей и аккуратными усами. Униформа была ему явно тесновата и так обтягивала его внушительную фигуру, что казалось, будто золотые пуговицы на мундире могут отлететь в любую минуту. Несмотря на одеколон, которым обильно обрызгал себя начальник полиции, от него пахло по`том. Узнав из письма Бена, как протекала их беседа, я, честно говоря, не слишком удивился.
Шеф полиции сообщил, что им были получены многочисленные заявления от юристов, представляющих интересы Камерон и Ингрид. Как я и предполагал, после проведенного мною допроса они тут же связались со своими адвокатами. Эти заявления вынудили его лично изучить дело.
Далее он сказал следующее:
– Естественно, я не стал принимать в расчет факты, будто бы обнаруженные человеком, который называл себя Броуди Дэйвидом Уилсоном. Он даже не сотрудник ФБР и, как выяснилось, прибыл в нашу страну под чужим именем и фальшивым предлогом. Мы поняли, что он преследовал собственные интересы, намеренно усложняя и затягивая расследование. Тщательно изучив это дело, я убедился, что турецкие детективы, как обычно, великолепно поработали. Совершенно ясно, что их первоначальный вывод абсолютно правилен: мистер Додж погиб в результате несчастного случая. Ни о каком предумышленном убийстве говорить не приходится.
Бен глядел на него, не веря своим ушам, но огромный турок, казалось, даже не замечал этого. Он улыбнулся, прикурил еще одну сигарету и широко развел руки.
– Конечно, мне не хотелось выносить эту оценку, так сказать, единолично, основываясь лишь на своем собственном мнении. Я представил свидетельские показания и заявления адвокатов одному из самых наших уважаемых местных судей. Он тоже не видел причины задерживать в Бодруме этих двух женщин и других важных свидетелей. Судья внес предложение вернуть всем фигурантам этого дела паспорта и отпустить их под залог – на случай, если вдруг откроются какие-либо новые обстоятельства. И я с ним согласился.
– То есть как это «отпустить»?! – возмущенно воскликнул Бен. (Эх, как права была Марси, утверждая, что он принимает чужие несчастья слишком близко к сердцу и чувствует себя единственным защитником каждой очередной жертвы преступления.) – И какова же, позвольте поинтересоваться, была сумма залога?
Турецкий коп хотел побыстрее от него отделаться.
– Всего свидетелей было десять человек… Не помню точной цифры… Надо посмотреть в документах…
– Сумма? – настаивал Бен, даже не пытаясь скрыть свой гнев.
Шеф полиции отбросил показную любезность.
– Каждый внес по двести тысяч долларов, – прорычал он.
Десять человек по двести тысяч – то есть два миллиона долларов! Это целое состояние, но только не для Камерон. Брэдли понял, как она вышла из этой неприятной ситуации: просто-напросто дала полиции взятку, купив свободу себе и Ингрид.
– Когда они уехали? – спросил он в полном отчаянии.
– Три дня назад. Сели на борт огромного круизного судна, которое через час вышло в море.
– А если рано или поздно в этом деле все-таки откроются новые обстоятельства? – поинтересовался Бен с горечью. – Как вы тогда поступите?
– Мы свяжемся с ними и попросим вернуться. Но я, как уже говорил вам, уверен, что это не понадобится.
Бен писал, что турок при этом мило улыбался.
Я уже упоминал, что вовсе не был удивлен. Разумеется, алчный шеф полиции Бодрума и продажный судья не могли не понимать, что своим расследованием я буквально загнал Камерон и Ингрид в угол. Тем не менее, стоило лишь ФБР слегка ослабить надзор, они пошли по пути многих поколений своих оттоманских предков – протянули руку за взяткой.
Бен писал, что ничего не мог поделать: обе преступницы уже покинули Бодрум, а уплаченные Камерон деньги означали, что все важные свидетели тоже разъехались. Бен думал, что можно попытаться вновь поднять это дело в Нью-Йорке, но был реалистом и понимал: у него мало надежды на успех, если обе женщины не возвратятся в Америку. Однако они располагали значительными денежными средствами и, конечно, не имели особой нужды вновь появляться на родине, а потому могли спокойно путешествовать по миру до конца своих дней.
Несколько минут я сидел в тишине, размышляя об этих двух женщинах и совершенных ими преступлениях, но даже тогда не вспомнил слова Ингрид о том, что на самом деле не понимаю и половины случившегося с ними.
Глава 49
Второе письмо, адресованное Джуду Гарретту через Овальный кабинет, было от Бэттлбо.
Оно оказалось написано гораздо лучше, чем я ожидал. Зная этого гиганта, я понимал, что он пролил немало пота, сочиняя свое послание.
«Я сидел в наручниках и кандалах, – писал он, – внутри автобуса с зарешеченными окнами вместе с десятью другими узниками. Мы пересекали взлетно-посадочную полосу аэропорта Ла Гуардия, чтобы попасть на рейс авиакомпании „Кон эйр“, которым нас отправляли в исправительную тюрьму в Канзасе, но тут два черных внедорожника с включенными сиренами заставили автобус остановиться. Парни, сидевшие внутри этих машин, наверное, были наделены серьезными полномочиями, если им позволили беспрепятственно разъезжать по аэродрому, но меня они не слишком заинтересовали. В то утро я написал Рэйчел, чтобы она меня не ждала, и сейчас пытался понять, как мне пережить пятнадцать лет заключения в Ливенворте».
Далее Бэттлбо рассказал, что два судебных исполнителя, сопровождавшие их в автобусе, все время подсмеивались над его габаритами и необычной внешностью. Конвоиры вышли навстречу мужчинам в костюмах, приехавшим на внедорожниках.
Старший этой группы – как выяснилось позже, высокопоставленный чиновник Министерства юстиции – предъявил свое удостоверение и начал выкрикивать команды. Осужденные наблюдали через зарешеченные окна, как судебные исполнители вернулись в автобус.
«Они остановились в проходе рядом со мной, разомкнули цепь, которой я был пристегнут к сиденью, и повели меня к двери. Я спросил, что, черт возьми, происходит, но они ничего не ответили. Может быть, и сами не знали. Когда я вышел, чиновник вручил мне письмо. Вскрыв конверт, я обнаружил, что оно пришло из Овального кабинета, но что это означало, не понял – в первый раз в жизни не смог вычислить. Когда я закончил читать, чуть было не расплакался. Это было помилование от президента „в благодарность за услуги, оказанные для безопасности страны“. Я не знаю, кто Вы, но, пообещав, что сделаете все от Вас зависящее, чтобы помочь мне, Вы действительно сдержали слово».
Бэттлбо писал, что когда с формальностями было покончено, он вернулся в свою «Старую Японию»; даже не сняв обуви, вбежал в квартиру и обнаружил в спальне горько рыдающую Рэйчел. Увидев Бэттлбо, она не сразу поверила, что это не сон. Но любимый улыбнулся, протянул к ней руки и, как сын истинных католиков, благоговейно произнес:
– Итак, дорогая, Евангелие от Марка: глава шестнадцать, стих шесть.
Рэйчел не поняла, о чем он говорит, да это было и не столь важно. Она радостно бросилась в его объятия и поцеловала вновь обретенного возлюбленного. Они долго стояли молча, благодаря Всевышнего, а потом он сел и написал мне это письмо.
«Вы дали мне второй шанс – жить, любить, иметь детей. Как я могу отблагодарить Вас за это? – спрашивал он. – Подозреваю, что мы с Вами никогда больше не увидимся, но каждый год в этот незабываемый день Рэйчел будет накрывать праздничный стол, и мы будем ждать, что Вы постучите в дверь. Пусть удача сопутствует Вам в странствиях, и да защитит Вас Бог, каким бы именем Вы ни называли Его».
Глава 50
На следующий день после своих обычных упражнений и процедур я критически оценил состояние собственного здоровья. Было ясно, что нога заживает, но я пришел к выводу: для того чтобы полностью восстановить ее работоспособность, необходимо резко увеличить нагрузки.
Обсудив это с доктором, я впервые отважился с наступлением темноты выйти из дому. Решив не брать с собой самодельный костыль, я прошел по узким улицам селения и вдоль берега моря, волоча за собой больную ногу. Я заставил ее действовать, хотя страшно устал.
Это была медленная и мучительная прогулка. Через два часа я открыл калитку и, войдя в дом, без сил рухнул в гостиной на диван. Доктор уже спал, и, маленько оклемавшись, я воспользовался возможностью немного порыться в книгах, которыми были уставлены скрипучие полки. В заднем ряду я нашел покрытую густой пылью Библию, подаренную Сиднею отцом по случаю окончания медицинского факультета.
